Валериан Скворцов - Шпион по найму Страница 53

Я посидел, расслабившись, без мыслей, на заднем сиденье «Пассата». Потом вышел к парапету и помочился под метелью в речку.

Мотор машины едва слышно урчал. В полной темноте. Прока отчего-то, уходя, выключил габаритные огни. И сквозь забрызганное грязью боковое стекло было заметно, как в темном салоне возле кресла водителя слишком надолго задержалась зеленоватая подсвета кнопок мобильника, который я не просил.

Квадратик дисплея вдруг высветился цифровым набором. Мобильник вызывали, автоматически срабатывал определитель номера…

По-прежнему мело мокрым снегом.

Я бежал вдоль набережной, в сторону моста через Саугу. Бежал из последних сил, до тех пор, пока не полыхнула, бросив передо мной мою длиннющую тень, яркая вспышка. Грохнул взрыв, теплая волна дала мне мягкий подзатыльник. Потом я прошел, задыхаясь, ещё сотню шагов.

Я шел и радовался.

Что меня больше нет.

В шесть утра Йоозепп-Ленин-в-Разливе, упершись руками в поясницу, хохотал у растопленной печи над закипающим чайником. Сравнение с вождем ему нравилось.

На мне были потертые вельветовые брюки, расклешенные по моде семидесятых, вытянувшийся свитер с кожаными налокотниками и фланелевая рубаха. На спинке стула, поставленном специально так, чтобы я мог полюбоваться, красовались домашней вязки шарф и перчатки необъятного размера. На них небрежно лежала зимняя суконная кепка с фетровыми наушниками. В прихожей Йоозепп выставил почти новые офицерские сапоги бутылками и искусственного меха доху-бушлат с деревянными пуговицами — для меня.

Вещи Вячеслава Вячеславовича я с ночи запихнул в пластиковый пакет. Он был готов к выносу на помойку.

Шаркая носками с кожаными подошвами, Йоозепп пересек кухню с подносом. С легкой одышкой расставил яства на столе. Мед, молоко с коричневой пенкой, подрумяненные тосты, масло в слезинках, тонкие ломтики ветчины, кровяная колбаса и жидкий балтийский кофе.

— Вместо супа, — сказал про него Йоозепп.

— Вам батрак не нужен? — спросил я. — Без денег. За одежку, еду, жилье и остальное, что пожалуете!

Он включил довоенный «Телефункен» с черной шкалой, на которой Таллинн был, конечно же, Ревелем.

Женский голос дочитывал обзор утренних газет.

— …и пламя перекинулось на «Форд», который принадлежит жителю Тарту русского происхождения Кириллу Демидову, работающему в художественных мастерских Тартуского университета. Газета отмечает растущее число русских имен среди личностей, проходящих по делам о бандитских разборках. Полиция проверяет версию вовлеченности Демидова в организованную проституцию в Пярну. Газета считает, что данный случай ещё раз показывает всем: любой криминал касается каждого. А если бы в момент перестрелки на шоссе оказались бы вы в машине со всей вашей семьей? Необходимо…

Йоозепп поморщился и выключил радио.

— Чернуха. Не возражаете?

Я не возражал.

— Разрешите мне заплатить за одежду и обувку, — сказал я. — Допустим, две сотни?

— Сотня, — сказал Йоозепп. — И чистосердечное признание, что я беру с вас с большущим запросом! Прошу прощения, с утра не пью, обмоем сделочку вечером?

— Прекрасно! Бог даст, я вернусь сегодня пораньше. Часов около пяти. Не позже. Встряхнемся!

На улице я чувствовал себя в своем наряде обывателем, не отличающимся от десятков других подобных, спешащих с раннего утра на работу. Пакет с трофеями от Вячеслава Вячеславовича, подумав, я решил в Синди не выбрасывать.

Подобрала меня хмурая дамочка в поролоновой куртке и пуховом берете с булавкой в форме фазана. Она притормозила «Ладу», будто очнувшись ото сна, и машину занесло, а потом стукнуло о кромку тротуара задними колесами. Пришлось отскочить, снова подойти и изложить просьбу: могу заплатить и до Таллинна, как насчет этого?

Ссадину на лице я заштукатурил зубной пастой, смешанной с каким-то кремом, найденным в ванной комнате Йоозеппа. По тому, как взглянула хмурая дамочка, я понял, что грим не удался.

В Пярну перед мостом через Саугу я не стал смотреть в сторону набережной.

После Керну остатков вчерашнего побоища я не заметил, сколько ни вглядывался.

Вылез я в Таллинне у «Паласа». Обошел гостиницу с задворок и перебросил пакет через ограду. Сказал вслух никому:

— Ваши действия, господин следователь?

В кармане вельветовых брюк, немного резавших в поясе, лежала бутылочка с молоком и пакетик фарша для Мурки. Мамаша, наверное, голодала, пока я буйствовал на дорогах.

Неподалеку от представительства «Балтпродинвеста» я выпил настоящего капуччино в молочном баре, где воспитанные клиенты изо всех сил старались не смотреть на мое лицо.

После кофе я почувствовал себя готовым для звонка Марине. Ее дежурство кончалось через три с лишним часа, в полдень.

Она сняла трубку в пярнуском «Каякасе» после первого сигнала. Счастливым голоском дала оценку событиям:

— Подонок! Доблестный подонок! Двойное поздравление!

Она знала об обеих битвах.

— Да, — сказал я, — ты права, дорогая. Мне следует почаще вспоминать об ответственности перед нашими детьми…

— Сегодня решающий день, Бэзил, — сказала она.

— Почему ты напоминаешь об этом? Что-то не так?

— У меня такое чувство.

— Почему?

— Я реально смотрю на жизнь.

Она видела генерала, вот что означали её слова. И видела приготовления его и других постояльцев, по моим и по нашим расчетам, всего лишь к очередному, рутинному дню. И что-то в этих приготовлениях переставало быть, по мнению Марины, рутинным. Вот что также означали её слова.

— Много работы оказалось?

— Больше, чем я думала… А теперь извини, я должна вернуться к своим обязанностям.

Я услышал в трубке, которую Марина на секунду задержала над рычагом телефонного аппарата, густой баритон:

— Доброе утро, мадам.

— Доброе утро, генерал…

Не очень-то осторожничает, в гостинице знают, кто он, подумал я.

Если работы оказалось больше, чем Марина рассчитывала, это значит, что к генералу прибыло подкрепление. К нему — политическое или к охране боевое? Скорее, боевое. Перестрелка на улице Ратаскаэву, огневая стычка в кафе у Ратушной площади, битва на шоссе возле Керну и, наконец, взрыв машины на набережной в Пярну — сериал достаточный, чтобы запросить подкрепления.

Представляю, как нервничают с утра в центральной полиции, выскребая остатки резервных офицеров для скрытого оцепления генерала!

Чиновничьи проблемы…

Козырной туз перешел ко мне: я сделался невидимкой. Ге-Пе вчера же ночью понесся из Пярну с добрыми вестями к Чико. К везунчику, победителю милостью судьбы. Баловню и палачу сильных мира сего. Родившемуся с серебряной ложкой во рту. Как говорится, в рубашке. Который проглотил весть о моем уничтожении, не разжевывая.

До особняка представительства оставалось две сотни метров.

Обгонявший меня невзрачный господин слегка и преднамеренно зацепил мое плечо. Пальто свиной кожи сползало с узких покатых плеч, большой, не по размеру, картуз «а-ля Жириновский» сидел на ушах. Замаскированный под Ефима Шлайна крупный русский разведчик Скелет Велле вполголоса скомандовал мне:

— В следующий переулок направо, пятьдесят метров и опять направо.

Словно пытающаяся взлететь курица, Велле нервно воздел локти, загоняя сползающее одеяние назад, на плечи.

— Надо поговорить, — упершись мне в грудь длинными руками в пустынном переулке, сказал Ефим. Естественно, сам он был во втором комплекте своего маскировочного гардероба, кашемировом бушлате поверх блейзера.

— Слушаю, — сказал я и подумал, что сейчас начнется занудная разборка случившегося вечером и ночью.

— Твой гонорар переведен в Цюрих сполна, — сказал Ефим. — Что бы тебе ни пришлось услышать на совещании, помни об этом. Перевод сделан на твой счет вчера. Запомнил?

— Запомнил, — сказал я.

Поодаль шла Марика, деревянно переставляя ноги в широких черных брюках по мокрому тротуару. Троица в полном составе отлавливала меня перед явкой в представительство. С точки зрения техники это было ужаснее, чем пароль про собачье мясо неделю назад.

Затеянный перехват был плохим предзнаменованием в начале важного дня. Он означал, что Шлайна отрезали от оперативной информации. Его не поставили в известность о моей героической гибели в Пярну. Ни Толстый Рэй, ни Дубровин, если Дубровин был информирован Толстым, не посчитали Шлайна достойным доверия. Иначе бы он не прибыл во главе своей грозной команды папаши и дочки Велле — перекинутся парой фраз с мертвецом.

Пришлось наскоро отчитаться о содеянном накануне.

Ухудшение положения для профессионала означает одно — появление новых возможностей, говорил Рум. Ефим повторил расхожий лейтенантский афоризм.

— Про твое сражение у Керну и взрыв на пярнуской набережной я ничего не знал, — сказал он. — А зачем тебя занесло в Пярну?