Лев Гурский - Убить президента Страница 57

Об этом я и сообщил на прощание бабке. Но уже тихо, не для фойе. Лицо кошелки перекосилось. Видно было, что книжку «Гей-славяне», сочинение писателя Изюмова, в детстве прочесть под одеялом запрещала ей кошелкина мамаша. Хотя какой там Изюмов! В пору ее детства единственной крутой вещью была поэма «Лука Мудищев». Ее, может, она и прочла под одеялом. Но уже забыла на старости лет. И написал поэму, кажется, не я.

Я обнаружил наконец урну, сбросил туда все свои покупки, похлопал себя по заднице и легкой пружинистой походкой отправился в зрительный зал. Я просто физически ощущал своим затылком злые взгляды журналистских гиен. Или я ничего не понимаю в жизни, или завтра хоть одна сволочь обязана написать: «К сожалению, визит Президента в театр был подпорчен хамской выходкой скандально известного Фердинанда Изюмова, который»… Впрочем, «который» будет в антракте. Нельзя складывать все яйца в одну мошонку. Я насторожил гиен, теперь ждите. Будет акт второй. Мне вспомнилось, как мой фрэнд Боря Казимиров хвастался, что написал пьесу в пяти половых актах, и жаловался мне, что никто ему не верит, будто он написал… «И я не верю, – честно сказал я ему тогда. – Максимум на что ты способен, – это пьеса в двух половых актах. Но даже в таком случае у твоего произведения будет открытый финал. Соображаешь?» После этих слов Боря сразу перестал быть моим фрэндом, и черт бы с ним. Казимиров теперь в Канаде, работает на ферме и разводит коров, а Фредди-беби стал европейской величиной. Писателем. Известным публицистом. Можно сказать, на одной ноге с королями и президентами. Будущими…

…и бывшими! Я нашел свое седьмое место на восьмом ряду и испытал легкое потрясение, узнав своего соседа. Ни хрена себе улыбочка Фортуны. Место номер восемь занимала массивная фигура. Седые пряди и нос картошкой. Он самый. Позавчерашний хозяин России, ныне скромный зритель в Большом театре. Сик транзит глория мунди… или муди? Забыл.

Я шлепнулся рядом и посмотрел на соседа. Бывший президент посмотрел на европейскую знаменитость. Два места с другой стороны от меня были еще не заняты. Блин, подумал я с воодушевлением. А кто же сядет с другой стороны? Может быть, Горбачев с леди Тэтчер? Где же телекамеры, черт возьми? Я чуть не застонал от обиды. Пока педрилы-тивишники ждут в фойе выхода – вернее, входа – Президента, тут в зрительном зале сам Фредди-беби беседует с бывшим президентом России о судьбах России. Камеры! Мотор! Дайте свет!

– Добрый вечер, – с чувством произнес я, прикидывая, как получше начать этот разговор о судьбах России. Хорошая, между прочим, завязка для новой книги… Кстати! Еще одна мысль буквально пронзила меня. А вдруг это как раз он прислал мне билет? На гея он, правда, не похож, но, может, просто умело маскировался?…

– Добрый вечер, – мрачно отозвался бывший президент. – Кепку бы сняли. В театре находитесь, а не в конюшне. Очаг культуры… – Он почему-то вздохнул. Я понял, что бывший не догадывается пока, КТО именно сидит рядом с ним.

Я дисциплинированно стянул свою крутую кепочку с «Фердинандом» и положил ее на свои коленки, обтянутые крутейшими брючками.

– Позвольте представиться, – торжественно сказал я. – Фердинанд Изюмов, писатель. Будем знакомы.

Бывший президент недовольно моргнул. Что-то отразилось на его лице. Похоже, он слышал обо мне. Точно-точно, слышал, потому что отодвинулся от меня подальше.

– Это ты, что ли, написал про то, как тебя индеец поимел? – спросил он неприязненно. Я возликовал. Вся Россия меня читает, вся. От слесаря-водопроводчика до президента. Плюются, но читают. Высокий класс!

– Во-первых, не меня, а моего героя, – с готовностью начал объяснять я. – Во-вторых, даже не его, а скорее он, как вы верно выразились, поимел индейца. В-третьих, там было еще двое… Такая многокомпозиционная сцена. Я понятно излагаю?

– Понятно, – еще более мрачно откликнулся бывший. Я догадался, что к большому разговору о судьбах страны он сегодня явно не готов. – И не стыдно тебе писать такое говно? Взрослый мужик, модный… – Он брезгливо ткнул пальцем в направлении моего роскошного пиджачка с нарисованными глазками. – Денег, что ли, не хватает?

Я оскорбился. Бывший президент оказался тупым бурбоном. Я так и думал. Если ты всю жизнь проработал секретарем обкома, тебе не понять постмодерна. Примитивные партийные рефлексы. Если индеец скачет на коне – это хорошо. А вот если того же индейца трахает молодой темпераментный славянин – это уже, видите ли, говно. Я стал судорожно перебирать в уме самые умные фразы из рецензий на «Гей-славян». В голове трепыхалась только какая-то заумь вроде поливекторного дискурса или экзистенциальной компоненты. Пишут, блин. Попробуй объяснить простому человеку. Одна Марья Васильевна нашла человеческие слова. Помню, что человеческие, а какие именно – позабыл. Надрался в задницу и не запомнил.

– Денег хватает, – ответил я упрямо. – Денег у меня, может, не меньше вашего. И квартира в Париже на бульваре Распай, и машины две… И костюмов две сотни, – прибавил я зачем-то. Костюмов у меня на самом деле было всего штук тридцать, но почему не пустить пыль в глаза бывшему партийному совку?

У бывшего президента, пока я говорил, было тупо-сосредоточенное выражение лица. Казалось, он внимательно прислушивается к моим словам, пробуя на вкус чуть ли не каждое… Мгновение спустя я понял, что прислушивался он совсем не ко мне.

Я навострил уши. Где-то далеко в фойе что-то громко щелкнуло, словно разбили, несколько осветительных ламп. Раздались приглушенные крики, несколько черных костюмов выбежало из зала.

«Вот проклятье!» – подумал я растерянно. Пока я тут распинался с этим бывшим, там в фойе уже произошел какой-то скандал. И произошел, к сожалению, без моего участия и даже присутствия.

Я вскочил с места, но уже через два шага вдруг заметил, что я не иду самостоятельно. Меня тащат к выходу двое в штатском. Тащат, заломив мне руки. Примерно такого я и ожидал, когда шел сюда. Но только ПОСЛЕ какой-нибудь моей антипрезидентской выходки. ПОСЛЕ, а не ДО! У нас презумпция невиновности, между прочим! Я еще ничего не сделал для того, чтобы меня выкинули или забрали.

Зрители в зале повскакали с мест и тоже припустились к выходу. Скандал в фойе многих интересовал сильнее, чем предстоящий «Спартак». Об этом можно было бы рассказать дома… Штатские тем временем тащили меня вперед с упорством муравьев, не разбирая, дороги. Пару раз я въезжал головой в чьи-то спины. Один раз мною чуть не протаранили мраморную колонну. Мимоходом я заметил, что параллельным курсом к выходу движется мой бывший сосед и всеобщий бывший президент. Двигается тоже, кстати, не по своей воле. А его-то за что? Он-то, по-моему, даже и в мыслях не держал похулиганить! Обозвал, правда, мою книжку говном, но это ведь не повод, чтобы выкидывать из зала пожилого человека… Я, между прочим, на слово «говно» как раз и не обиделся.

В этот миг меня вынесли из какой-то боковой двери прямо на улицу и кинули на сиденье большой машины. Там уже сидел некий тип, который сразу, недолго думая, заехал мне в рыло. Когда я опомнился, рядом на то же сиденье впихнули еще одного пассажира. Того самого. Моего бывшего соседа по восьмому ряду. Правда, теперь у экс-президента была разбита губа и порван пиджак. Видимо, по пути он вздумал сопротивляться. Следом на сиденье втиснулся и четвертый пассажир, тоже из этих, из штатских, – и машина сразу сорвалась с места.

– Что, падлы? – возбужденно дыша, проорал штатский. – Не удалась ваша подлая затея?! Не вышло отца нашего родного прикончить?!!

Он бредит, испуганно подумал я. Со времен Иосифа Виссарионовича у нас сроду не было никакого отца родного. А Иосиф вроде помер.

– Какая еще затея? – спросил я и тут же получил от штатского удар по корпусу. Что-то хрустнуло. Ребро, скорбно подумал я. Но сейчас же понял, что хрустнуло что-то похуже. Типа моего газового баллончика в кармане моего замечательного пиджака цвета морской волны с нарисованными глазками.

Глава 66

ГЛАВНЫЙ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ПАВЛИК

Ко всему я был готов, но такой дурости не ожидал. Митрофанов был, конечно, гнидой, однако я надеялся, что он хотя бы не обалдуй. Ничуть не бывало! Служебный вход, через который мы провели Президента в театр, подпирали только два моих сокола. При виде нас они вытянулись по стойке смирно, и это бы меня обрадовало – если бы все остальное было в порядке. Охранцы бродили по фойе, изображая зрителей, и были расставлены не там, где надо, а просто торчали в разных местах. Почему-то особенно много их было у лестницы, словно они опасались, что она может рухнуть без их присутствия. Проходя мимо ближайшей бархатной портьеры, я ткнул рукой за бархат. Пусто. Вот ведь сука, взвыл я про себя, имея в виду того же Митрофанова. Соколов он из театра почти всех выгнал, а своих пристроил через пень колоду. Глаз у меня на такое был наметанный, и я заметил, что все у охранцев организовано через жопу. Возможные сектора обстрела были почти нигде не перекрыты, окна и двери заблокированы не были. Несколько моих соколов, милостиво оставленных Митрофановым на этаже, суетились, пытаясь закрыть собою бреши. Мне на пути попался замотанный и расстроенный Антонов. Я свирепо взглянул на него и показал исподтишка кулак. Тот так же исподтишка сделал виноватую гримасу: дескать, извините, хозяин, мы здесь не главные. Это, правда, я и сам хорошо понимал. Не понимал я только, почему же так беспечны эти главные. Может, они точно уже выяснили, что сегодня или хотя бы в этом месте фойе покушения никакого не будет – и потому расслабились? Но откуда же они могли знать это ТОЧНО?