Джеймс Монро - Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца Страница 60

Я пробрался между этими рамами до места, где прикинул расположение квартиры француза. Может быть, он любил наблюдать звезды, или слишком занят, а может быть, просто небрежен. Как бы то ни было, он не задернул всей шторы — часть была приоткрыта, видимо, зацепилась на полпути. Совершенно прозрачное стекло, вероятно, этим мазилам требовалось много света. Я подготовил «никон», проскользнул к светлому квадрату и посмотрел внутрь.

Кровать была точно по центру, в трех метрах от стекла. Комнату с высоким потолком освещали розовые рефлекторы, создавая атмосферу чувственности. Француз и Чимс, раздетые до пояса, сидели рядышком, потягивая «бакарди» с лимоном. Я знал, что это «бакарди», потому что открытая бутылка стояла на крышке проигрывателя. Снимать я начал сразу. Это был прекрасный аппарат, и я передергивал взвод как затвор винтовки.

Француз, похоже, был активным партнером, показывавшим свои тощие мускулы Бамберу. Я должен признать некоторое незнание в вопросах подобного рода. Но у меня создалось впечатление, что он изобретательный и темпераментный любовник. Нужно было окончательно добить беднягу Бамбера, потому я использовал всю пленку. Затем они какое-то время оставались недвижимы, будто мертвые, а я тем временем извлек вещественное доказательство из аппарата. Затем француз поднялся и надел брюки. Он вытащил чемодан, достал оттуда кое-какую одежду и переоделся в темно-серый костюм, сшитый, по всей видимости, на континенте.

Чувствовалось, что он спешит поскорее выйти, прихватив с собой пистолет, крошку вальтер, спрятанный в библиотеке. Проверив содержимое своего бумажника, он, усевшись на кровати, обменялся несколькими словами с еще не пришедшим в себя Чимсом. Быстрый поцелуй на прощанье, — и он исчез из моего поля зрения. На пластинке как раз была пауза между мелодиями, и я услышал, как хлопнула дверь.

Я вернулся по крыше при туманном свете луны, медленно всходившей над Вестминстером. Сияли звезды, и пока я спускался, легкий бриз заставил меня дрожать. Вновь войдя в квартиру с помощью пластиковой отмычки, я оставил фотоаппарат на лестнице. Он хорошо послужил, и мне не хотелось его портить.

Чимс во всей своей розовой наготе наливал себе очередной стаканчик. Он живо повернулся ко мне, выронил стакан и побледнел. Стакан медленно прокатился по полу, неприятно бренча, и остановился у плинтуса. Капли жидкости блестели на паркете, отражая свет. Чимса охватили стыд и паника.

— Бамбер, старина, как я рад вновь видеть тебя.

Он несколько раз открыл рот, но оттуда ничего не вырвалось, кроме жалкого хрипа. После того, что произошло, не считая поглощенного алкоголя, мое появление полностью парализовало его мозг. Я немного расслабился… Бедняга был так напуган, что боялся пошевельнуться.

— Скажи мне, золотце, часто ли проявляются твои дурные наклонности? Тем более с иностранцем. Когда я предлагал тебе четыреста фунтов, я не думал, что вам надо платить натурой. Тем более, что теперь это не нужно ни мне, ни тебе.

Я сунул ему под нос кассету, держа ее между большим и указательным пальцами как свидетельство смертельной угрозы.

— Великолепное зрелище… Кто хореограф? У меня было место на балконе.

Плечом я указал на незашторенное стекло. Он мгновенно все понял и с воплем бросился на меня, оказавшись гораздо проворнее, чем я ожидал… Может быть, оскверненная страсть придала ему эту силу. Пока я старался спрятать заветную пленку в карман, он уже был возле меня. Кассета отлетела, а я рухнул на пол вместе с Бамбером. Тем не менее я не забыл выставить вперед руки, чтобы смягчить падение.

Он был гораздо тяжелее и сильнее, чем казался. Тем более, что его научили кое-чему, скорее всего на былых занятиях по самообороне. Мы катались по полу, создавая гротесковую композицию из голых членов и роскошных одеяний. Он рыдал от ненависти и все время повторял: «Свинья, свинья, свинья!», пытаясь ударить кулаком в горло или коленом в пах.

Не думайте, что я был хладнокровен и точен. Не было ни того ни другого. Я сражался против того, кто был сильнее меня, хорошо использовал элемент внезапности и обладал силой выше средней. У него были все основания меня изувечить. Но в конце концов и я был не лыком шит и имел не меньше оснований остаться целым и невредимым. Так что в конце концов он забыл обо всем и только жалобно хватал ртом воздух в ожидании последнего удара.

Я поднял пленку и осмотрелся вокруг, ища какое-нибудь оружие. Был большой штык, французский, способный проткнуть насквозь, но не легко ранить. Он лежал в пачке нетронутых писем. Я взял его, несколько раз взмахнул и повернулся к Чимсу. Тот стоял на четвереньках с поникшей головой, но уже восстановив дыхание. Я остался в стороне, спокойно дожидаясь, пока он сможет заговорить.

— Отлично, Бамбер, — проворчал я. — Полагаю, что теперь ты умеришь свой гнев, и мы сможем поговорить о деле.

Он поднял голову. В глазах читалась бессильная ненависть.

— По крайней мере, если ты не ответишь мне на все вопросы, копии этого фоторепортажа о твоей недавней деятельности будут посланы твоим родителям, коллегам, в бригаду полиции нравов на Вест-Энд Сентрел и всем тем, кто придет мне на ум. С указанием места, где вас можно накрыть.

Чтобы облегчить тебе размышления, посмотри на этот прекрасный штык. Я не могу позволить себе убить тебя, но мои наниматели не сочтут излишним, если я слегка тебя порежу. Ну же, Бамбер, ну!

Он дополз до кровати и улегся там.

— Ты негодяй, Джаспер, невероятный мерзавец.

Должен сказать, что он прав. Я был ничтожен даже в своих собственных глазах. Но я был взволнован и боялся проиграть, тогда последует не головомойка у родителей, а моя отставка… Можно было действовать проще, но я вынужден был применить силу, чтобы он понял все… В каком-то смысле его подчиненное положение не облегчало мне жизнь, напротив.

— Перестань ругаться. Вернемся к сейфу 2371. Ты говорил об этом с твоим французским другом. Теперь расскажи мне.

Он покрыл меня еще раз, используя не только детские термины «свинья» и «корова», но и кое-что покрепче. Теперь он был готов к разговору.

— В куртке.

Я деликатно порылся во внутренних карманах и нашел большой конверт. Печать была сорвана. Вместо адреса напечатано одно слово: «Петерс». Внутри оказалось письмо на превосходной бумаге, тоже отпечатанное на машинке:

«П/152… — и ниже мелким шрифтом: — Для уточнения встретиться с мадам Меланией Омега, Сен-Тропез, Франция».

Все было подлинное, тем более чувствовалась лапа Петерса, когда я заметил, что на печати изображен двуглавый орел австро-венгерской империи.

— А твой французский дружок, куда он так быстро исчез?

Чимс невнятно пробурчал.

— Я не скажу, ты не заставишь меня предать друга.

— Я не заставлю? — переспросил я холодно и сделал несколько шагов к кровати, где он лежал. Чимс зарылся в одеяло.

— Послушай, дорогой Бамбер, ты ввязался в слишком крупную аферу. Я сознаю, что это не твоя ошибка, но что до француза, он тебе не друг… Ему нужно то же, что и мне. Поэтому не воображай, что ты изменяешь любовнику.

Я думаю, что он с самого начала знал, что тот его использовал, и этим объяснил его неожиданную вспышку.

— Не воображайте, что я не воспользуюсь эти штыком, вы заблуждаетесь, — добавил я для пущей важности.

Вот тут он и решил оправдаться и тем самым повысил мои шансы услышать то, что я хотел.

— Он поехал в лондонский аэропорт. Его самолет на Ниццу вылетает через полчаса.

Он улыбнулся, убежденный, что его французский друг недосягаем для кровавых рук Макальпина.

— Как его имя, или, вернее, под какой фамилией он фигурирует в паспорте?

— Пьер Руссен.

Раз уж он начал говорить, не остановится. Покаяние принесет вам столько подробностей, или, вернее, измена обрушит их на вашу голову… Но он считал, что в любом случае его друг в безопасности. Я же направился к телефону и набрал по памяти номер службы безопасности, предназначенный только для экстренных случаев. До сих пор мне даже в голову не приходило, что им когда-нибудь придется воспользоваться.

Какое-то время раздавались гудки, затем послышался голос. Я постарался вспомнить формулировку, которой учил меня Руперт Квин.

— Операционная, — сказал бесцветный голос из специального отделения.

— Я вызываю частную линию. Хоннейбан у аппарата. С ведома Си-Ай 16, — бесстыдно заявил я. — Подозрительный французский агент садится в самолет на Ниццу через тридцать минут. Паспорт на имя Пьера Руссена. — Я повторил фамилию по слогам. — Руссен носит длинные волосы и темные очки… Тип битника. У него пистолет вальтер. Я настаиваю на его аресте за нарушение закона о ношении огнестрельного оружия.

— Каков приоритет? — спросил глухой нейтральный голос.