Андрей Завадский - День помощи Страница 65

– Ну-ка, ну-ка, – Захаров, в глазах которого появился азартный блеск, подался вперед. – А если подробнее? Говори, Максим, не стесняйся!

– Никакая валюта сейчас не может считаться достаточно надежной, тем более, американские доллары, за которыми, по сути, пустота, – пояснил Громов, почувствовав нахлынувшее вдохновение. – В случае обострения отношений с Западом, а об этом нельзя не думать, деньги превратятся просто в цифры в бухгалтерских ведомостях, обычную бумагу, не годную даже для того, чтобы топить ею печь – слишком быстро сгорает. Нам же нужно нечто вполне материальное, то, с помощью чего мы сможем прокормить, согреть, одеть, защитить от врагов нашу страну, если все станет слишком плохо.

Захаров удивленно присвистнул:

– Ты предлагаешь рассчитываться золотом? А может, вовсе натуральный обмен, как в неолите?

– Именно, – серьезно кивнул Громов. – Нам не нужны деньги, которые мы вынуждены будем отдать тем же европейцам, американцам, чтобы приобрести у них ту продукцию, которую не могут дать наши заводы. Наша промышленность сейчас пребывает далеко не в лучшей форме. Проблемы со многим, даже с автомобильными двигателями. Черт побери, на новые разведывательные бронемашины "Тигр", только начавшие поступать на вооружение армии, мы ставим американские движки "Камминз"! – возбужденно воскликнул он. – В Генеральном штабе стоят компьютеры, собранные в Корее, на Тайване. Даже калькуляторов своих у нас нет! Но с этим еще можно мириться, а вот то, что на новейших танках Т-80УМ-1 "Барс" устанавливают французские тепловизоры, которые мы привозим из-за "бугра" буквально поштучно – это уже слишком! Когда-то наша страна была одним из лидеров в авиастроении, а теперь без помощи иностранцев мы не можем даже производить конкурентоспособные авиадвигатели для гражданских самолетов. Хорошо хоть, для боевой авиации еще не ввели экологические нормы, и наши АЛ-31 и РД-33 пока вполне состоятельны, – горько усмехнулся Громов, энергично мотая головой.

Максим Громов сейчас не притворялся, не устраивал спектакля, разыгрывая оскорбленный патриотизм, и Захаров видел это, нисколько не сомневаясь в истинности охвативших своего помощника чувств. Вадим и сам вполне разделял эти мысли, но идея, как исправить положение, пришла в голову не ему, погруженному в рутину.

– Конечно, многое в России производится по лицензии, но этого мало, – продолжал все больше распалявшийся Максим. – Мы можем потребовать у европейцев не просто технологии. Пусть в обмен на русский газ они построят нам целые заводы, производственные линии, чтобы мы сами, своими руками, могли изготавливать то, чего нам не хватает, от микропроцессоров до велосипедов, будь я проклят! Причем ответные услуги не должны быть привязаны к ценам не энергоносители – если даже какой-нибудь завод будет стоить вдвое больше, чем поставленный в ту или иную страну газ, он все равно должен быть построен здесь, на российской земле. И рабочими местами мы обеспечим не немцев или французов, а своих, русских людей, пермяков и туляков.

– Твоя идея неплоха, она более чем заслуживает внимания, – согласился Вадим Захаров. – Но только с чего бы европейцам передавать нам свои технологии? Одно дело – продать готовые изделия, которые можно использовать только раз, и совсем другое – создать целые производственные комплексы, где мы сможем гнать высокотехнологичную продукцию потоком, завалив ею потом все мировые рынки на всех континентах. Нет, – помотал он головой. – Едва ли этот замысел увенчается успехом.

– А я считаю иначе, и уверен в успехе, Вадим Георгиевич. Сейчас, когда угроза нефтяного эмбарго дамокловым мечом висит над Европой, наши иностранные партнеры, полагаю, будут весьма покладистыми, и дело может выгореть, – настаивал Максим Громов. – Американцы очень мало зависят от арабской нефти, и потому мало скованы в своих действиях в этом регионе. Но взрыв американской бомбы на иранской земле эхом прокатится не по Неваде или Алабаме, а по Англии и Франции. Любая глупость гордых и заносчивых американцев может вызвать настоящий кризис, шок в странах Евросоюза. Их экономика, их энергетика окажется под ударом, и в свете такой опасности европейцы, думаю, не станут сходу отметать наши предложения, Вадим Георгиевич. Главное, подать их в должном свете. В конце концов, мы-то расходуем невозобновляемые ресурсы, и потому зимой могут замерзнуть сибирские или сахалинские города, пока бюргеры и макаронники будут сидеть в тепле и уюте.

– Ты ведь отдаешь себе отчет в том, что это очень опасная игра, на грани фола? – пристально взглянув в глаза Максиму, негромко, с расстановкой, произнес Захаров.

– Разумеется, Вадим Георгиевич, – спокойно улыбнулся Громов. – Риск велик, и мне это понятно. Но, черт побери, кто не рискует, тот не пьет шампанского, не так ли? Порой ведь излишняя осторожность намного больше вредит делу, чем самое настоящее безрассудство. И потом, ведь это не должно выглядеть, как ультиматум, – заметил Максим. – Вовсе нет. Мы будем обходительны, предусмотрительны, вежливы до омерзения, если нужно. Но настойчивы и непоколебимы, и европейцам, этим лощеным джентльменам, некуда будет деться, если только они не хотят, чтобы из-за подчас туповатых, но дьявольски сильных и уверенных в себе янки встали все их заводы, а города без электричества окутала вечная ночь. А перспектива эта – вовсе не выдумки, не беспочвенные фантазии.

Вадим молча кивнул – Громов был абсолютно прав в этом. Отделенные океаном американцы могли и позабыть об осторожности, а расплачиваться придется их союзникам, просто оказавшимся меж жерновов. Иранцы – фанатики, но и янки не меньшие фанатики, пусть и поклоняются другим идеалам. Так что не приведи Господь очутиться между ними, если вспыхнет война. К тому же иранцы при всем желании не смогли бы достать своими ракетами до США – просто не было у ни таких ракет – и потому удар отчаяния по той же Франции или Германии тоже нельзя было сходу назвать фантастикой.

– Пожалуй, Максим, я передам твои мысли президенту, – подумав, наконец, решил Захаров. – Я встречаюсь со Швецовым послезавтра. В Кремле будет торжественный прием по случаю празднования Дня Победы. Думаю, у президента найдется пара минут, чтобы выслушать меня, – скромно предположил тот, кого уже почти в открытую называли правой рукой русского лидера. – Разумеется, надо все хорошенько обдумать, чтобы наше новое предложение не выглядело, как явный шантаж, – усмехнулся Вадим, не сомневавшийся, что именно так и воспримут в европейских столицах неожиданную инициативу странных и непредсказуемых русских. – Но идея сама по себе хороша.

Так, в тиши окутанного полумраком кабинета было принято решение, которого уже долго ожидали многие по другую сторону Атлантики. Там хватало специалистов, способных на десять шагов вперед просчитать реакцию и поступки любого человека, и их прогнозы сейчас полностью оправдались. В прочем, сами специалисты и те, кто стоял над ними, еще ничего не подозревали, как не подозревал и Захаров, в чьих интересах он действует. Вадим искренне верил, что старается на благо родины, ведь наконец-то у него появилась возможность сделать для своей страны нечто действительно важное, значимое и заметное, что не по силам было большинству обычных людей. Глава "Росэнергии" уже с нетерпением ждал встречи с президентом, чтобы выложить Швецову этот родившийся буквально на ходу замысел.

Самолет ощутимо накренился на левое крыло, провалившись в воздушную яму, и Роберт Джермейн невольно вздрогнул – "Гольфстрим" не был предназначен для высшего пилотажа, и экипаж рисковал, выполняя подобные маневры. Но уже в следующее мгновение лайнер выровнялся, медленно снижаясь. В иллюминаторе уже модно было разглядеть мерцавшее множеством огней бесформенное пятно, пронизанное сотнями прожилок-улиц – самолет министра обороны США заходил на посадку в аэропорту Таллинна.

– Господин министр, – возле Джермейна остановилась стюардесса-лейтенант. – Сэр, мы приземлимся спустя пятнадцать минут полоса уже готова, на земле нас ждут, сэр.

– Благодарю, лейтенант, – кивнул Роберт, дав понять, что ему больше не требуется присутствие женщины, и та, поняв все без слов, удалилась.

Министр, ожидая момента, когда вновь сможет ступить на твердую землю, невольно вернулся к событиям минувших дней. Пожалуй, впервые Роберт Джермейн выступал в роли дипломата-переговорщика, да еще со столь необычным и, что говорить, весьма рискованным заданием. Так он, кстати, и сказал самому президенту три дня назад.

– Если русские узнают, что мы ведем переговоры о размещении своих войск у самой границы России, они едва ли будут сидеть, сложа руки, – угрюмо произнес министр, уставившись в черный, не выражавший никаких чувств – и было бы странно, окажись иначе – зрачок видеокамеры, в тот миг связавшей его с белым Домом. – Дипломатической шумихой здесь точно не обойдется.