Валерий Казаков - Тень гоблина Страница 7

Увы, ещё не написаны общие законы развития служебных романов, хотя и длятся они тысячелетия, поэтому каждый из них уникален, как уникален и самобытен всякий отпущенный нам Богом день.

— А знаете, Малюта Максимович, вы мне сразу понравились, и рассуждениями, и действиями, и рвением к службе, а главное, что моя оценка совпала с мнениями близких мне по духу людей.

— Интересно, — отложив в сторону приборы, насторожился Малюта.

— Вы не волнуйтесь, молодой человек, ешьте, никакой опасности для вас наши мнения не представляют…

— Простите, а кто это «вы»?

— Да уже, почитай, никто. Так, группка людей в самом начале длинной очереди в крематорий. Старичьё, одним словом.

— Это вы — старичьё? Да вы сотне молодых фору дадите. Я же вижу, как вы работаете. Будь моя воля, половину своего управления разогнал бы и на место бездельников и лентяев поставил десяток таких вот старичков.

— Конечно, лестно слышать, но ведь это противоестественно. Старики-то всё равно помрут, и на кого всё это останется? — Иван Данилович обвёл вокруг ложкой. — Что, ещё раз всё по ветру пустить, или вы тоже исповедуете веру в доброго дядюшку с Запада, который придёт и всё наладит?

— Да нет, насколько я разумею, особой родни у нас там не водится.

— И правильно разумеете, только поменьше об этом говорите. Временщики постепенно заполняют коридоры власти. Мы, как никто другой, это видим. Сейчас что ни назначение, то какая-то линялая личность с сомнительной репутацией и со скрученной на запад головой. — Старик замолчал, чувствовалось, что эта тема давно его давит.

— Иван Данилович, не огорчайтесь. Просто всё поменялось. Раньше коммунисты пытались строить коммунизм, а сейчас, наверное, пришла пора дать возможность капиталистам попробовать построить у нас капитализм. Не можем же мы продолжать жить ни там ни сям.

— Да разве я против, пускай себе строят, только исконное, материковое, на чём государство стоит, не разоряют. В государственности политика − это мишура, так, сменные одёжки. Главное − национально-историческая самобытность, основа основ державности. Она кровью миллионов и тысячелетиями скреплена, а где кровь и время сливаются воедино, там сокрыта величайшая тайна, и не надо пытаться её разгадывать, а уж тем более разорять и приспосабливать под себя. Не получится.

«Вот это дедок!», — поразился Малюта, а вслух произнёс:

— У нас с вами какой-то удивительно философский обед получается…

— Не надо удивляться, поверьте мне, старику, если в ближайшие время не произойдут изменения, плита фундамента может расколоться по линии Волги, уж больно тяжёл груз непонимания действий столицы, накопившийся в Азиатско-Сибирской части. А это может оказаться пострашнее Второй мировой войны. Ну да ладно, давайте оставим эти высшие материи, они аппетита не прибавляют. Кстати, эта столовая − самое безопасное для доверительных разговоров место на всей Старой площади…

— А почему так?

— Просто всем где-то поговорить надо, поэтому ещё при её строительстве было принято решение не оборудовать обеденные залы соответствующими приборами. Временно, конечно, могут что-нибудь под стол подсунуть, а так нет. В общем, своеобразная нейтральная зона.

— Иван Данилович, давайте вернёмся к началу разговора, хотя ваши последние слова для меня прозвучали как откровение, и мы обязательно как-нибудь продолжим эту тему. Всё это уже давно само собой бормочется внутри меня, а вы как раз всё точно сформулировали. Ведь и я к вам проникся особым расположением. Что лукавить, мне нужен опытный человек, знающий все закоулки и лабиринты Площади, а посоветоваться не с кем. Для меня всё как-то быстро произошло. Бабах! И ты в новом, да к тому же пока совсем чужом для тебя мире. Хотя, конечно, я не мальчик и тоже в кое-какие игры играть умею, но этого мало. Если вы не сочтёте за наглость, я бы хотел изредка прибегать к вам или вашим друзьям за советом…

— Помилосердствуйте, какие могут быть разговоры! Всегда будем рады. Давайте как-нибудь в субботу вечерком соберёмся у меня на даче. Это в Жаворонках… Посумерничаем, — и, поймав на лице Малюты лёгкую тень замешательства, старый чекист, угадывая его мысли, добавил: — А вы Ингочку тоже берите, она хорошая, чистенькая девочка. Разговоры ей наши слушать, конечно, ни к чему, а вот старухе моей помочь, да ваш выходной скрасить − это в самый раз. Да и прикрытие для дураков хорошее.

На выходе из столовой Скураша окликнул его помощник, доставшийся ему по наследству вместе с кабинетом и тремя секретаршами.

— Малюта Максимович, вас срочно разыскивает Секретарь Совета.

Кабинет Плавского был обставлен по-военному строго. Внушительных размеров рабочий стол, за которым с левой стороны размещался приставной столик, уставленный разномастными телефонными аппаратами. В правом углу − деревянная тумба в трехцветным государственным флагом, перед которой почти во всю длину кабинета тянулся стол совещаний с рядами обычных стульев. Всю стену с этой стороны занимала серая штора, скрывающая за собой большую карту России с нанесёнными на неё государственными тайнами. Напротив, у окон, стоял чёрный кожаный диван, три таких же кресла и низенький журнальный столик со стеклянной крышкой. С обеих сторон от входной двери размещались книжные шкафы.

— Долго обедаете, Малюта Максимович, — вместо приветствия протягивая руку, произнёс Иван Павлович. — Присаживайтесь, — и он кивнул на ещё один приставной столик, размещавшийся перед рабочим.

Скураш сел, отодвинув массивное, обшитое зелёной кожей кресло.

— Что будете − чай, кофэ? А то ведь компот явно не дали допить, — слово «кофе» звучало у генерала с явным южным произношением.

— Если можно, чай.

— Сделайте один чай, а мне кофэ и каких-нибудь печенюжек, — опустившись в своё рабочее кресло, он отключил селектор и достал из лежавшего на столе коричневого портфеля знакомую Скурашу папку. — Поздравляю, хорошая работа, там есть несколько замечаний и предложений по их реализации, советую принять без обуждений. Со следующей недели следует переходить к практическим действиям. Неплохо, очень неплохо, а главное − место для базы верно выбрано. Интересно, чем руководствовались?

— Читал ваши книги, знаю биографию и немножко географию размещения воинских частей.

— Хорошо. Забирайте и… смотрите мне, — Плавский предостерегающе погрозил указательным пальцем. — Это первый повод, — заметив, что Малюта собирается вставать, добавил генерал, — второй, вы, кажется, были на пресс-конференции. Ну и каковы ваши впечатления?

— Иван Павлович, не обессудьте, но я скажу правду.

Плавский впился в собеседника своими пронзительно бесцветными глазами, зрачки сузились, и Скурашу показалось, что ему в самое нутро проникли два гибких стальных зонда, бесцеремонно разглядывающие его изнанку.

— Говорите.

— Мне кажется, что про здоровье президента вы сказали зря. Уж больно к этой теме за зубьями ревностно относятся.

— Да вы что все сегодня сговорились? Перестраховщики несчастные! — Плавский насупился и прикурил новую сигарету от старой. — Четыре с лишним недели кормят народ баснями о необычно твёрдом рукопожатии Президента, крутят хроники годичной давности. И вы мне говорите — зря сказал? А имею ли я право молчать об этом? Это что дед моржовый болеет? Нет, Малюта Максимович, это первое лицо государства, гарант Конституции с перепою и переутомления дуба собирается врезать! А вы мне все предлагаете молчать в тряпочку! Так мы чёрт-те до чего домолчимся! Вон уже все вертушки пообрывали. — Он с раздражением снял трубку массивного белого аппарата с кнопочным набором. — Плавский у телефона!

Послушав собеседника минут пять, он, нахмурив по-сталински слегка рябое лицо, процедил: — Хорошо, — и повесил трубку. — Все достали, и дочки и жёны, и холуи, и холуи холуёв, а главное, заметьте, у всех «кремлёвка». Вот развели гадюшник…

— Тем и опасна эта ситуация. Конечно, по большому счёту, в вашем заявлении нет ничего страшного, наоборот, вы выручаете президента, говоря о его болезни. Мало ли что может произойти, а так − болен, окружение плохое, не досмотрело. Но, Иван Павлович, эти его плюсы, а ваши минусы, как мне кажется, как раз и кроются в этом самом окружении. Кто они и как действуют, пока не знаю, но не исключаю, что в ближайшее время знающие люди помогут мне разобраться.

— Ладно, проехали. Разбирайтесь. Только народ наш − не быдло, его бесконечно дурить невозможно. — И без всякого перехода, поднимаясь, резко хлопнул по краю стола. — Сегодня ночью летим на Кавказ. Все инструкции у Евлампова.

Инструкции у заместителя Секретаря Петра Харлампиевича Евлампова, были краткими и отдал он их Скурашу прямо в приёмной Плавского.

— Всем сбор в половине четвёртого здесь, − он ткнул рукой в пол, − а до этого − по своим планам.