Валериан Скворцов - Шпион по найму Страница 70

— Пусть опять принесут телефон, — попросил я его.

— Не нужно приносить. Вот он…

Я набрал номер телефона гостиницы «Каякас» и попросил соединить с комнатой двадцать два. Пять звонков — без ответа, восемь — без ответа. Если Дитер вышел из номера или вообще из гостиницы, оператор сказал бы. Девятый. Десятый.

Он ответил по-немецки:

— Битте!

— Это Бэзил, Дитер, — сказал я по-французски. — Как дела?

— Как ты? В порядке?

— Есть новости для меня?

— Плохие. Блокирующее наблюдение со стороны открытой Балтики снято. Мой хозяин говорит, что проблема на данном этапе стала исключительно русской. Меня отзывают. Здесь я не нужен. Сожалею…

Вот почему нахамил Ге-Пе! Море открылось. Окно в Европу.

— Все в порядке, — сказал я. — Тогда счастливого пути?

— Старина, — сказал Дитер. — Как насчет поработать со мной в Лейпциге частным образом? С твоим русским языком…

Меня все любили и окружали заботой. Дитер, Ефим… Какая же, должно быть, я жалкая, обгадившаяся со всех сторон сволочь!

— Ладно, не беспокойся, — сказал я вежливо. — Я обвыкся со здешним хулиганьем, не стоит меня жалеть. Это мой выбор… Давай, поберегись там!

— И ты, — сказал он.

Прижав кнопку отбоя, я сказал Ефиму:

— Наблюдение со стороны открытой Балтики снято.

— Я понял, — откликнулся он спокойно. — Это уже не имеет значения. Обмен состоится по плану через двадцать восемь часов. Послезавтра… Завтра в полдень Дубровин и москвичи встречаются с представителями «Экзобанка» в их конторе. Проговорят детали, совершат сдачу и приемку депозита наличными. Цирк тушит огни.

— А почему не завтра и обмен тоже?

— Говорят, катера следует приготовить… Да тебе-то теперь что?

Я осторожно повернулся на бок. Ребра болели, ключица ныла, но терпимо. Саднила, и сильно, рана в бедре. Кость, однако, в полном порядке, «тубиб» засвидетельствовал. В общем, случалось и хуже.

— Ты будешь на встрече с представителями «Экзобанка»? — спросил я.

Ефим усмехнулся. Поддел очки у переносицы пальцем. Я приметил, что под пиджаком у него нет манжет, хотя галстук и сорочка имелись. Он одел рубашку с короткими рукавами, свежие сорочки с длинными рукавами кончились. Может, стрельнул тенниску у Тоодо Велле. Командировка и у Ефима затягивалась.

— Как Дубровин распорядится. Пока приглашение не поступало. Он, московские ребята и кое-кто из представительства «Балтпродинвеста» заперлись на весь вечер. Вячеслав Вячеславович из полиции безопасности переведен в представительство, сидит в отдельной комнате под надзором местного агента. Говорят, сей агент — из финансовой полиции. С чего бы это?

— Все вернулось на круги своя, — ответил я. — Нас опять нет. Как в начале.

— Ладно, — сказал Ефим. — Пожалуй, до завтра. Поспи… Тебя этот… Дечибал Прока хотел видеть.

— Он, что же, внизу?

— Герой. Влетел в подвал и уложил кавказца из парабеллума. Кажется, финского… Арбалетная стрела прошла в миллиметре от твоей головы.

— В полумиллиметре, — сказал я. — Зацепила мочку уха… Все время попадают в ухо. К чему бы это? Пожалуйста, позови его!

Проку оторвали от ужина. Он облизывал лоснившиеся губы. Куртка-пилот только накинута на плечи, стоял без ботинок, в грубых носках и ковровых шлепанцах.

— Василий Николаевич, очнулись?

— Говорят, ты мне жизнь спас.

— Не я…

— А кто?

— Стою и стою у «Паласа», как договаривались, жду. Подлетает на «девятке» хмырек с бакенбардами, который мелкий, и говорит, мол, езжай за мной. Сейчас, думаю… Только твоего приглашения и ждал! Пошел заглянул в холл «Паласа», вас нет. Тогда в кильватер за «девяткой». Вот и все… Второй с бакенбардиками дежурил у дверей в подвал с этими фотопленками. Спрашивает: пушка у тебя есть? Я не знал, что ответить. Он усмехнулся и говорит: караульного с этой стороны, светленького, я пристроил отдохнуть от тяжелой жизни, дверь в подвал открыта, тыл твой в безопасности, иди и замочи бандита. И тут же уехали, ждать не стали. Сказали, что у них в багажнике уже один жмурик есть… Ну, я вошел, вот и все.

— А труп, который ты сделал, в подвале?

— А куда его оттуда было убирать? По-быстрому отнес вас в машину. Вы сказали, чтобы вез сюда. Я и привез. Господин Шлайн потом велел отогнать машину из переулка, я сделал, а девушка Марика покормила меня. Труп… да, остался в подвале. А что, следовало убрать?

— Не боишься работать дальше со мной?

— Чего уж… Я же напрашивался. Теперь кровью повязан.

— В первый раз?

Прока посмотрел в сторону.

— Ладно, — сказал я. — Не будем. Проехали. Только заплатить я много не смогу. Я не Толстый Рэй.

— Да ладно вам… Я бы и так оторвался от Толстого… Ефим Павлович, когда узнал, что я бывший офицер, просил после вашего отъезда отсюда переговорить с ним…

Переносная трубка телефона лежала рядом, на постели. Шлайн оставил специально? С жучком?

— Ефим Павлович просил доносить обо мне?

— Наверное, собирался. Мне показалось, что так. Потом попросит, сказал Прока спокойно.

Я набрал номер Марины и протянул трубку Проке.

— Если ответит мужчина, попроси мадам.

— Женщина, — сообщил Прока.

— Я догадалась, что это твой звонок, — сказала она.

Я попытался представить её в чем-нибудь домашнем. Пеньюар, который просвечивает, и наша дочь, рыжая в нее, скоро заснет. И под кожей дочери, скользкой и прохладной, как у её матери, словно мрамор, течет кровь как моя. А Мурка и котятки трутся о мои домашние туфли. Я бы завел такие, как у синдийского Йоозеппа Лагны, вроде шерстяных чулок с кожаными подошвами.

— Спасибо за подоспевших ребят, — сказал я Марине. — Я видел, как они напрягались на «девятке» следом за «БМВ», когда Прока вез меня из Пярну до «Паласа». Я знал, что они видели мой захват и поддержат… Мне совестно, загубил и явку, и Тармо.

— Ты многое ухитрился за эти дни загубить, — сказала она. — А про явку и Тармо забудь. Их нет. Там ничего больше нет. Один кавказский труп…

— До связи, — сказал я Марине.

«Раймон Вэйл» показывали полночь. Минуло три часа.

Дечибалу Проке досталась тяжелая работа. Сшивать по живому рану на посиневшей ляжке, приклеивать скотчем тампон и марлю. Я жевал угол подушки. Воспаленные кромки раны приходилось захватывать иголкой подальше, иначе плоть моя рвалась, и нитка уходила в воздух. Шов получился в четыре сантиметра. С запасом. Для пробы мы прошлись на пару по спальне. Прока обнимал меня за талию и подпирал плечом. Перемещение удавалось.

Затем мы провели инвентаризацию. Имелись в наличии: машина «БМВ», сотовый телефон, шесть тысяч эстонских крон, отобранный у Ге-Пе «ЗИГ-Зауэр пе-двести-тридцать» с полной обоймой, пистолет «Лахти-35» с четырьмя патронами у Проки, а также его комната в коммуналке в районе Иманта. Комнату он посетил на нашем пути в студию Тармо. Я ждал в «БМВ».

Когда Прока вернулся, инвентарный список пополнился морским биноклем ночного видения. Я получил морской офицерский темно-синий плащ с меховой подбивкой, шерстяные шаровары со стегаными наколенниками, фланелевую толстую рубашку и вязаный жилет. Свалявшуюся доху, грязную и замызганную, а также изодранные вельветовые брюки я выбросил. Кепку с фетровыми наушниками оставил. Замены ей пока не находилось.

Желтоватый фонарь, закутанный словно в марлю туманом, слабенько мерцал над входом в школьный подвал, когда мы подъехали к студии Тармо. Часы в «БМВ» показывали четверть второго ночи. Я выдал Проке фонарик с узким лучиком и наказал с тщанием осмотреться перед дверью — есть ли следы, кроме наших? Если нет, входить со всей осторожностью. На шорох стрелять и возвращаться бегом. Я — за рулем, двигатель работает.

Расчет был прост. Получив сообщение о моем захвате в «Паласе» и засаде в школьном подвале от водителя «Мерседеса», Чико отправит его назад с приказом как действовать дальше. И не раньше наступления ночи. Тургенев осторожен, рисковать лишними дневными передвижениями не станет. Этот посыльный — ниточка к Чико, если я не опоздал. Я надеялся, что все же нет. Марина, эвакуировавшая Тармо, сказала, что тело кавказца осталось в студии. Если человек или люди Чико приезжали, трупа нет.

— Все тихо, — сказал вернувшийся Прока.

— Тело на месте?

— Валяется.

Мы отъехали сотню метров в глубь просторного двора. Прока наладил бинокль ночного видения. Я прилег на заднем сиденье, приказав разбудить сразу, как только кто-нибудь появится у входа в студию.

И проспал, иногда пробуждаясь из-за боли, до рассвета. Потом ещё три часа. Никто не явился. Чико Тургенев ушел по открывшемуся морскому коридору и двое его людей, как и я, потеряли для него практическое значение.

Я набрал на радиотелефоне номер музыкальной лавки «Велле».

— Все по старому, — сказал Ефим. Он не спросил, где я нахожусь или как себя чувствую.