Франсуаза Жиру - Шантаж Страница 8

С годами положение Поллукса еще больше упрочилось. Но он знал, что прочное положение существует только у тех, кто его все время укрепляет. С тех пор, как он вошел в правительство, он прилагал для этого все усилия — о чем как раз свидетельствовали его еженедельные приезды, на которые местная пресса неизменно живо откликалась. Хотя он постоянно твердил Кастору, что намерен бросить политику, Поллукс, несомненно, был бы огорчен, если бы его провалили на выборах.

В этот пасхальный уик-энд он строго, от начала до конца, выполнил все свои обязанности, сменил рубашку и костюм, который в действительности существовал в нескольких экземплярах (никто не знал о его обширном гардеробе), и вовремя приземлился на Виллакубле, чтобы поспеть заехать за Клер, вернувшейся из США, и вместе с нею поужинать.

Он отметил слегка взвинченное состояние Клер — оно находило на нее после каждого посещения Нью-Йорка. Да, малышка Клер сильно изменилась. Он же был озадачен не столько тем, что выслушал в течение последних трех дней в адрес правительства, сколько поведением Кастора. Оно было для него загадкой. На прошлой неделе, когда Поллукс как раз был перегружен работой, Кастор дважды вызывал его по пустяковому делу, пускался в метафизические рассуждения о смысле жизни и тщеславии властей предержащих. Слушать это было крайне непривычно. Уходя, Поллукс не мог отделаться от мысли, что старый друг хотел ему что-то сказать, но в последний момент передумал.

— Ему самое время подумать о смысле жизни, — сказала Клер.

Поллукс возразил, заметив, что сейчас для этого самое неподходящее время. Хорошо еще, что история с красным бумажником не имела последствий. Тем не менее Кастор вспомнил о нем сам.

— Я не исключаю, что он захочет вас снова увидеть, — сказал Поллукс.

Васильковые глаза Клер потемнели.

— Мой дорогой Поллукс, передайте ему, что это не взаимно.

Остальную часть вечера она проболтала о США.

— Вам нравится эта страна? — спросил Поллукс.

— Не совсем. Скажем иначе: я люблю одного американца.

Поллукс выразил восторг по этому поводу и пожелал ей удачи в этой любви.

— Я вас с ним познакомлю через четыре года, — сказал Клер и тотчас пожалела о сказанном. Как могла она ослабить бдительность? А Поллукс тотчас задал вопрос: «Четыре года? Почему четыре?»

Она сказала, что устала, что еще не привыкла к разнице во времени и хочет домой. Провожать ее не нужно, она возьмет такси.

— Вы с ума сошли, — возразил Поллукс. — А если у вас снова вырвут сумочку с государственной тайной?

Они распрощались перед ее домом. Клер пообещала звонить, но про себя решила, что больше никогда его не увидит.

На следующий день из Германии вернулся Пьер. Он привез фотокопии документов, интересовавших Эрбера и подтвердивших результаты проводимого расследования. Эрбер щедро вознаградил Пьера и посоветовал купить туфли. Мрачноватый и пылкий парень чем-то волновал его. Кому бы еще сказал он, возвращая красный бумажник, о котором Пьер начисто забыл: «Тут лежит маленькое состояние. Или, если вам угодно, взрывчатка. Спрячьте в надежном месте. Если хотите, в моем сейфе. Но он — ваш».

Эрбер отвел его в ресторанчик в центре Парижа, хозяйка которого, когда было нужно, предоставляла отдельный маленький кабинет.

— Если бы у стен были уши, — начал Эрбер, предварительно со знанием дела составив меню, — то от нас остались бы одни потроха. Но я уже имел возможность убедиться, что их тут нет.

Узнав все, Пьер отреагировал именно так, как Эрбер от него ожидал.

— Этот тип мерзавец! Настоящий мерзавец. Надо опубликовать письмо.

— Охотно. Допустим, я его напечатаю… Но вы подумали о женщине, которой оно адресовано? О ее ребенке, если тот родился?

Пьеру не без сожаления пришлось с этим согласиться.

— Но вы, безусловно, можете поторговаться и получить сумму, которая позволит вам безбедно просуществовать некоторое время. Могу назвать трех заинтересованных лиц.

Пьер резко поднялся. Эрбер сделал такой жест, словно хотел защититься от удара. Но оказалось, Пьер ищет сигареты. Эрбер продолжал.

Во-первых, тот, кто пишет. Но это чревато… У него есть возможности. Затем министр внутренних дел… С ним можно поладить. Старая лиса, знающая свои обязанности. Наконец — но с него и следовало бы начать, — главный противник нашего возлюбленного президента. Вот он.

И он указал на фотографию с надписью, украшавшую в числе других стены кабинета.

— Этот господин мог бы щедро заплатить, если мы пойдем на этот шаг…

Он помолчал и спросил:

— Так мы идем на этот шаг?

— Ни в коем случае, — ответил Пьер. — Никогда.

Официант принес кофе, и они молча ожидали, когда тот уйдет.

— Вот видите, — сказал Эрбер, — вы действительно порядочный парень.

— Не смейтесь. Мне случалось воровать. Может, еще придется этим заниматься. Но шантаж — нет, ни прямо, ни косвенно.

— Можно и вовсе забыть об этом, — спокойно сказал Эрбер. — Какое нам дело!

— Меня оно касается, — возразил Пьер. — Я сын женщины, которая, возможно, получила такое же письмо.

— В самом деле? Расскажите.

Но Пьеру не хотелось рассказывать.

— Она жива?

— Ладно. Вы ведь все равно не отстанете… Да, она жива, если это можно назвать жизнью, — то ли кухарка, то ли медсестра у мерзкого ублюдка, за которого вышла замуж, чтобы у меня был отец, раз настоящий смылся.

— Понимаю. Значит, мы не станем предавать это дело забвению?

— Нет. Мы заставим его заплатить. Но не деньгами. Я хочу его унизить…

В этот момент Кастор не испытывал никакого унижения.

В своем «ДС-10» он летел с официальным трехдневным визитом, неприязненно думая лишь о тех речах, которые ему предстоит произнести и выслушать. Придется ходить без трости, а за последние дни боль обосновалась где-то глубоко в бедре. К тому же он не ждал никаких особых результатов от своего вояжа. В довершение всего эти негодяи возвели монумент, к которому вела длинная высокая лестница. А без возложения венка не обойтись…

Лежа в первом салоне президентского самолета, отделенного плотной шторой от остальной части, где находилась свита, он задремал. Кастор обладал счастливой способностью мгновенно засыпать, что позволяло ему легко переносить разницу во времени.

Он проснулся от возмущения — во сне обнаженная Клер отбирала у него трость. Хотя ему были чужды тайные фрейдистские объяснения, более того, они вызывали у него лишь сарказмы, он испытал неловкость, усмотрев в этом сне некий символ. Но вид стюардессы в короткой юбке, наклонившейся, чтобы поднять упавшую трость, испытанное волнение успокоили его…

Потом он работал. Вызвал к себе секретаря, показал основательно перелопаченный текст подготовленной на завтра речи. По прибытии, отвечая на приветствия, он будет говорить без бумажки. Предупредите переводчика.

Оставшиеся двадцать минут полета он посвятил беседе с женой. Та рассказала ему о слухах, связанных с послом.

— Каким? — спросил он.

— Нашим. Вы знакомы с его женой?

Он встречал ее. Маленькая, весьма аппетитная особа.

— Да, — сказал он. — Она очень мила.

— Так вот, говорят, что такого же мнения нынешний министр иностранных дел… Вы увидите, он станет просить о переводе посла в Берн.

Самый близкий к Парижу дипломатический пост помещался в Берне.

— Посол размазня, но не глуп, — ответил Кастор. — Он откажется.

Президентша вздохнула. Было самое время надеть шляпку. Предмет на голове, который мог в самое неподходящее время улететь или перекоситься, неизменно вызывал у нее беспокойство. Она была из тех женщин, на которых даже киноварь выглядит незаметно. Ярость бушевала лишь в ее душе.

Пилот посадил самолет и теперь выруливал — так, чтобы остановиться как раз напротив ковровой дорожки, расстеленной на бетонке. Президент первым вышел на трап, внизу его дожидалась кучка официальных лиц. Ему пришлось стоя выслушать исполнение гимнов и принять рапорт начальника почетного караула.

Когда он вошел в зал для почетных гостей, боль, дававшая о себе знать в последнюю неделю, стала невыносимой. Но это никак не проявилось на его лице. Однако, когда две девочки поднесли августейшему гостю и его мадам букетики цветов, он не смог наклониться. Вытянувшись, как струна, он лишь слегка потрепал щечку одной из них. Сбитая с толку, та разревелась. Перед тем как сесть в машину, президенту пришлось еще ответить на приветственную речь хозяев.

В резиденции, отведенной им на эти дни и связанной по этому случаю прямым проводом с Парижем, президент узнал, что его ждет весьма срочный телефонный вызов. Он взял трубку, лежа на диване и принимая болеутоляющее, протянутое ему личным врачом. Звонила секретарша.

— Мсье президент, произошла неприятность. Я сочла необходимым…