Валериан Скворцов - Шпион по найму Страница 81

— Нужно, чтобы я забыл о том, что я-то, дурак, только и делал, что ладил с тобою в постели, а ты в постели, помимо того, что ладила со мной, ладила ещё и со своей службой… Вот что я тебе скажу! Я работаю всегда индивидуально, сам по себе, на самого себя и по своему желанию. Это, пользуясь твоей терминологией, заложено во мне генетически. Я продаю только свой товар и ничей больше, а ты — торгуешь людьми… Я — не Тармо! Я не хочу, чтобы чужой скелет хоронили под моим именем!

О господи, подумал я, что это я расшумелся?

— Тебя трудно понять, Бэзил. Какая-то достоевщина… Давай забудем? Давай поговорим, например, о твоей элегантной трости!

О господи, подумал я, неужели вот так вот и расстаются?

— О трости? Спроси уж прямо: где я находился и что делал, перед тем как позвонил тебе… И тогда твоя контора примет расходы за выпивку, за музыку и роскошный ночлег, которые сопровождают твое предложение руки и сердца. Так? Думаю, что моя казнь на рассвете не состоится. Похороны откладываются…

Я дотянулся через столик и поцеловал Марину в щеку. Подобрал трость, встал и побрел на выход. Хромой, одинокий, вымотанный беспрестанным многодневным напряжением, избитый негр в чужом баре и чужом городе, где джаз играли в понурой манере.

О господи, подумал я напоследок, я совершенно спокоен. И вот так вот и расстаются? «Господь, я на пути» — подыгрывал пианист, подыгрывали струнник, ударник и кто там ещё сидел в полумраке на эстраде.

Я пока что был в состоянии отыграть ситуацию назад, сделать вид, что пошел в туалет.

В дверях гостиницы давил зевоту позавчерашний портье, сдавший меня громилам Чико.

Я сгреб его за выутюженные лацканы с вышитыми ключами и сказал:

— На стойке администратора я оставил жалобу. Я написал, что ты втихую делаешь дамам непристойные жесты, что у тебя не застегнута ширинка, что ты постоянно мастурбируешь, как макака, и у тебя дурно пахнет изо рта.

Он пробудился от скуки и созрел для восприятия происходящего, как говорится, адекватно. Я коротко ударил коленом, а когда детина, схватившись за пах и округлив рот, обвис на подмышках в своем рединготе, который я держал за лацканы, тычком лба сломал ему нос, вставил в вертящиеся двери и отправил на створке падать в обморок в вестибюле. Еще пнул его упавший цилиндр с галуном на тулье и треснул набалдашником трости по зеркальному стеклу. Из его жалования на ремонт и вычтут…

Дурные мысли под дурные события — в такси я вспоминал, как первый раз убивал человека. Вырезанным из фанеры бумерангом сбросил на него электропроводку с потрескавшихся изоляторов. Столбы в Пномпене стояли низкие. Минут пять он синел, разбухал и дергался, пока не затих. Четыре недели этот бухгалтер гостиницы «Утренняя звезда» не давал проходу маме, пока отец отплясывал и пел в приемном холле публичного дома при заведении. Подстерег я его на рассвете, когда, приняв выручку и сдав кассу, он возвращался на рикше домой и остановился справить нужду. Рикша умчался подальше от белых разборок. А через три часа наступил одиннадцатый день моего рождения. Никто ничего не узнал…

Напротив пиритского яхт-клуба я чуть было не велел везти себя к огонькам расцвечивания вокруг входа в казино-бар.

Прока бодрствовал, караулил мое возвращение в резиденцию Ге-Пе. Я слышал, как, оплатив такси из моего высохшего бумажника, он по телефону оповещал Марину, что я на месте. Он, что же, заранее был уведомлен, по какому номеру звонить ей в «Палас»?

Никто не знал, какой бумеранг я собирался запускать теперь. И, главное, не знала Марина.

Не могу сказать, что я хорошо выспался. Бедро болело. То дремал, а то переживал свой наихудший сон — парадное построение с козлом Кики перед знаменем, топтание на плацу, падающие от солнечного удара слабаки. И срывал саронг с подростка-потаскушки…

На месте сбора у лавки Велле никто ни с кем не поздоровался.

Выехали по расписанию.

В первой машине, наемном «Опеле», Шлайн посадил меня за руль, а сам с прикованным к нему Румом уселся сзади. Вторую, вчерашнюю бесцветную «Вольво», оказавшуюся серой, подогнал бородатый очкарик с ватными ногами. Она шла следом почти бампер в бампер. Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца, доставленных из представительства в наручниках, бородатый усадил на заднем сиденье «Вольво» между двумя москвичами, безликими молчаливыми ребятами в мешковатых черных полупальто. На выезде из Таллинна в хвост «Вольво» встал, резко приняв с площадки отдыха, «Линкольн» с фирменным знаком «Экзобанка» на дверце.

Машины сидели низко и, заезжая на морской паром в Виртсу, чиркали глушителями по стальным сланям на изломе перед палубой.

На пароме, в море, приоткрыв окно, я спросил вышедшего из машины размяться Ефима, где Дубровин. Пряча очки за поднятым воротником кожаного пальто от ветра, швырявшегося ледяными брызгами, Шлайн сказал тихо, почти мне в ухо:

— Нет больше Дубровина. И не будет. Откомандировывается в Москву в сопровождении Марты Воиновой и ещё двух консульских сотрудников. Ему предстоят объяснения в Центре.

— Какие ещё объяснения? — сглупил я от неожиданности известия.

Шлайн жестом велел высунуться побольше. Не хотел, чтобы слушал наш арестант.

— Насчет превышения полномочий и путаной игры с калининградскими джентльменами удачи. Помнишь заседание в представительстве, на котором Вячеслав Вячеславович давал отповедь тебе, а заодно и мне при попустительстве Дубровина? Дураков учить полагается… Я прижал Воинову, припугнул слегка, и в Москву поехало от неё то, что принято называть телегой. Ну, а вчера твой толстый бандит преподнес на блюдечке с голубой каемочкой дополнительный повод угробить Дубровина. Я имею в виду блеф с подменой генерала тобою… Так что не думай, будто я только и делал, что прохлаждался с Марикой.

Ефим рассмеялся.

Я подумал, что Дубровина он угробил не из-за сомнительных игр и уж подавно не из-за проблематичного намерения выдать меня бандитам в заложники вместо Бахметьева. За намерения не судят. Уничтожал он Дубровина из-за Марики. Замазывал провал явки и предательство Велле, удерживал на плаву отца безногой пассии.

— При чем здесь Марика? — сказал я.

Он опять рассмеялся.

— А при том… Исполняющим обязанности Дубровина назначили меня. Теперь задержусь здесь. Впрочем, как знать, может, и ты?.. Воинова докладывала, как ты похаживаешь к этой, как ее… Бургерше. Интересное может оказаться направление. Оставайся, а?

Я перехватил взгляд бородатого очкарика из-за затемненных стекол «Вольво». Он едва приметно кивнул и улыбнулся. Просто так. Воспитанный человек, европеец.

— Ты приготовил оборудование, Ефим? — спросил я, отворачиваясь.

— Знаешь-ка, вылези на волю. Я Чико хорошо пристегнул. Не убежит.

Я вышел, поставив двери «Опеля» на блокировку.

— Все, что просил, — сказал Ефим. — Любезность местных. Они готовили. В багажнике спортивная сумка с кодовым замочком. Набери дату своего рождения… Но разговор с Чико затеешь только перед самым, самым… Понял? Как документ-то выглядит на твой вкус?

— Хорош, как настоящий бумеранг, — сказал я.

— Какой ещё бумеранг? — спросил Ефим. Он сожалел, что притиснут между машиной и леерным ограждением. Явно хотел пробежаться по скользкой палубе. Все-таки волновался. Но и не отменял, имея теперь полноту власти, моей затеи. Я представлял, как трудно ему дается этот риск. Мне бы на его месте, может, и не дался. Ефим ставил на кон свое будущее.

…На островном грейдере «Опель» пришлось придержать. Белую дорогу переходили кабаны. Торжественно семеня, тряся мохнатыми загривками, они неспешно ныряли в орешник. Сначала крупный самец с клыками, за ним остальные, по росту. Мы пересекали остров Сааремаа с востока на запад. Промелькнула громадина старинной крепости. Шоссе перешло в грунтовку. До мыса Сырве оставались считанные километры.

Ефим распорядился притулиться к обочине. Другие две машины приткнулись вплотную. Народ поочередно и, как кабаны, цепью потянулся в сырой, испещренный пятнами сверкающего снега березняк по нужде.

Я открыл багажник «Опеля» и расстегнул молнию сумки. Проверил взрывное устройство на реакцию от кнопки дистанционного управления. Сработало. Перебросил тумблер подслушивающего устройства, передача шла. Опробовал присоски. Липли. Открыл пластиковый футляр снайперского прицела. На месте. Прощупал меховой чехол, в котором лежала разобранная «Галил». Застегнул молнию на сумке.

Когда я захлопнул багажник, Рум, обернувшись на заднем сиденье, посмотрел на меня сквозь запотевшее стекло. Я оголил запястье с «Раймон Вэйл». Он понял: контакт позже…

Западный ветер пахнул морем. До двенадцати оставалось семь минут.

Ефим Шлайн уже несколько раз обежал все три машины. Выходил на очередной круг.

Из «Линкольна» никто не появлялся. Над крышей роскошной тачки слегка раскачивался длинный прут антенны. Играли Гершвина для десанта или для капитана Бургера на подводной лодке «Икс-пять»?