Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины Страница 11

Неужели, если бы на тренировке Семин случайно не выбил Гусеву зуб, мы бы так и сидели, сложа руки?

Нет, неправда. Первоначальная информация была почти ничтожна. Но мы все-таки обратили на нее внимание. И потянули за ниточку. А что там оказалось? А там — узелок! Вот его-то и надо распутать.

С совещания в областном управлении бытового обслуживания Мария Алексеевна возвращалась в хорошем настроении. Александр Павлов понял это сразу, едва только она вышла из здания, окруженная какими-то женщинами. Он открыл дверцу изнутри, Мария Алексеевна села, дала ему подержать грамоту, которую ей вручили за хорошую работу, расправила плащ, посмотрелась в зеркальце и, улыбнувшись Павлову, сказала:

— Ну, Саша, теперь хоть в ресторан, да жалко, что ты у меня непьющий! Кстати, ты сумел пообедать? Нас-то покормили неплохо. Жми домой, я по внуку соскучилась.

— Я поел, спасибо, Мария Алексеевна, — Павлов вырулил на проспект и, переключив передачу, прибавил скорость.

За этот день в областном центре он не только успел пообедать, купить теще симпатичного олененка на золотой цепочке, но и посмотрел в кинотеатре, который был поблизости от управления бытового обслуживания, фильм про шпионов. А после фильма, выбежав на улицу и увидев, что добрый десяток автомобилей все еще стоит на прежнем месте, неторопливо завернул на главпочтамт, поглазел на симпатичных девчат за высоким барьером, вернулся в машину и часок вздремнул. Голова после вчерашнего посещения ресторана все-таки побаливала. Да и утром, когда он собрался пораньше на работу, Вера молча одела Максимку и повела в ясли, не пожелав удачной дороги и не попросив ничего ей купить. Это не страшно. Павлов все равно купил ей шелковый японский платок, прошитый золочеными нитками. Платок стоил дорого: восемьдесят рублей. И Павлов ни за что бы не решился взять его, если бы перед прилавком высокая красивая женщина с мужем не примерила такой же. Павлов стоял чуть в стороне, смотрел на женщину в платке и думал о том, что неплохо бы и своей Вере сделать подарок. Деньги, оставшиеся после ресторана, были с собой в удостоверении водителя, и он, решив, что объяснит дорогую покупку премией, без колебаний двинулся к кассе и пробил чек. В «Детском мире» Максиму он купил большой красный самосвал и теперь представлял, как обрадуются все они: и теща, и Вера, и Максимка.

Домой Павлов пришел в начале седьмого. В большой комнате на деревянном коне качался взад-вперед и размахивал пластмассовой саблей Максим. Вера готовила на кухне ужин. Павлов подошел к жене, заглянул в ее большие шоколадные глаза:

— Ты перестала на меня дуться?

— Почти, — усмехнулась Вера. — Но только я все помню, какой ты вчера заявился.

— Да ладно тебе, сказал же — не буду! — Павлов прошел в большую комнату, расстелил на диване платок, полюбовался им. Потом поставил перед сыном самосвал. Максимка моментально соскочил с коня и прижал игрушку к груди:

— Моя!

— Твоя, твоя, только не поцарапайся! — засмеялся Павлов и, присев на диван, разгладил платок. Под платком пальцы нащупали что-то твердое. Павлов откинул шелк и увидел похожий на небольшой патрон кусочек желтого металла. Он взял его, прохладный, необычно тяжелый, и чуть не вскрикнул: да это же золото! От неожиданности он закашлялся и быстро спрятал находку в карман, потому что из кухни на крик Максимки: «Моя!» — вышла Вера.

Павлов вскочил с дивана. Лицо его стало красным.

— Ой, это мне? — Вера подошла к дивану, протянула руки к платку, не решаясь потрогать его.

— Конечно, тебе, кому же еще? — Павлов легонько подтолкнул ее. — Бери, не бойся, он не кусается.

Вера осторожно взяла платок, сложила его вдвое и робко набросила на плечи:

— Послушай, это же японский, самый модный сейчас, у нас тут все с ума сходят. Он же дорогой!

— Ну и что? А мне премию дали, девяносто рублей, — громко сказал Павлов. — Мы план-то за август выполнили, а нам еще за второй квартал премию задержали. И вот получил все вместе. И на платок хватило, и на самосвал.

— Санечка! — Вера обняла мужа, чмокнула в щеку. — Какой ты у меня внимательный. Спасибо!

— Не за что. Я все-таки глава семьи, а не просто так.

— Ой, да я в халате. Я сейчас платье надену, — Вера убежала в спальню.

— Давай-давай, наряжайся, я пока покурю в ванной. Вера, а где Елена Петровна? Я ей кулон с цепочкой купил. Сто семьдесят рублей стоит. Тридцать сдачи.

— Она в кино пошла с Василием Митрофановичем на семь часов. Они прямо перед тобой ушли. У нее опять желудок заболел, лежала на диване, а как пришел кавалер, так быстренько поднялась. Не хочет перед ним хворой выглядеть. Как ты думаешь, Саша, женится он на ней? — Вера вышла из спальни в новом зеленом платье с черно-золотистым платком на плечах. — Не очень он меня старит?

— Что ты! Бесподобно! — Павлову не терпелось уйти в ванную комнату, закрыться и получше рассмотреть находку с дивана. — А насчет женитьбы я не уверен. Я чувствую, что он обманывает ее. Мужик он, ничего не скажешь, солидный, но только грубый какой-то, глаза у него злые, недобрые. Если он женится, я не знаю, как мы все вместе здесь будем жить. Придется нам уходить на квартиру.

— Так у него же свой дом в Пионерском поселке. Может, мама туда переедет.

— Ну да, и работу свою бросит? Вряд ли. Она сейчас получает двести с лишним, ее уважают, на Доске почета. А там по ее специальности и нет ничего, только филиал швейной фабрики. Да и Василий Митрофанович еще с первой женой, по-моему, не развелся. Так, врет он все. Ты уж не обижайся.

— А я не обижаюсь, Саша. Только я своей матери тоже счастья хочу. Ну, ты сам посуди, ей тридцать девять лет, она одна, отец мой где-то в Магаданской области умер на приисках, так матери оттуда и не прислал ни копейки за все пять лет, что там работал. Я маме трудно досталась. Разве она теперь не имеет права на личное счастье? Ведь в ее возрасте особенно выбирать не приходится. А она его все-таки любит. Да-да, не улыбайся, любви на самом деле все возрасты покорны. Она с ним знакома всего ничего, а помолодела лет на десять.

— Да я что, разве против? — Павлов пожал плечами, покрутил сигарету в пальцах. — Только чует мое сердце, что все у него как-то фальшиво. Ты не вздумай матери говорить это, ладно? Кстати, Вер, неужели от твоего отца, когда он умер, ничего не осталось? Ну, вещи какие-нибудь или сбережения? Ты не подумай, я просто так спрашиваю. Не может же человек за сорок лет не нажить ничего хотя бы на черный день. Тем более, ты говоришь, что он тебя все-таки любил. Ну, мать — это дело другое. А ты ведь единственная дочь была у него.

— Не знаю, Саша, — Вера повертелась перед трюмо, сняла платок, про себя решив, что все-таки он старит ее и, возможно, придется отдать его маме, переоделась и ушла на кухню, где варилась картошка. — В отцовское наследство я верю мало. Пьяница он был в общем-то крепкий, и мама говорит, что, кроме фотографии с его могилы, у нее ничего не осталось. И я ей верю. Ведь она у меня не жадная, не скупая. Я еще в десятом училась, ну, когда ты в армию пошел, а ее тогда на курсы гальваников повышать квалификацию послали куда-то под Москву. На два месяца. Так она всю зарплату мне с бабушкой отсылала, а сама жила на талоны, у них на обед талоны давали, она раз в день ела. Так что я ей благодарна, она меня вырастила, выучила, замуж отдала, а недавно, между прочим, намекнула, что, может быть, вместе с Василием Митрофановичем кооперативную квартиру нам купит. А ты говоришь, что он не любит, ее. Нет, Саша, у них любовь самая настоящая.

— А-а, ерунда, на какие такие шиши они купят квартиру?

— Да очень просто. Василий Митрофанович, кроме пожарки, еще на какой-то работе вкалывает. Кроме того, у него дом свой, сад есть, огород, в этом году одних яблок на базар он уже отвез на тысячу рублей. И «Жигули» у него, хоть и старые, но от сада, между прочим.

— Ты намекаешь, что я мало получаю? — Павлов сжал зубы и нахмурился.

— Нет, зачем ты, Саша, все на себя примеряешь? Вот будет тебе сорок пять лет, как Серегину, тогда посмотрим, может, ты еще больше, чем он, будешь зарабатывать. А сейчас нам хватает и на Максимку, и на нас двоих. Одеваемся не хуже других. Девчонки в бригаде от зависти лопнут, что ты мне такой платок подарил. Ладно, давай ужинать, потом курить будешь. И Максима бери, только руки ему с мылом помой.

Павлов взял сына за руку, повел в ванную, открыл воду, дал кусочек мыла:

— А ну, покажи, какой ты большой, мой руки сам.

Сын стал плескаться под тонкой струей воды, а Павлов, закрыв дверь на шпингалет, достал из кармана золотой патрончик и поднес его близко к глазам. Точно, это золото! Такого же цвета, как слиток, который продали Одинцову. Вот тебе и наследство отцовское! Ишь, Елена Петровна, хранила до поры до времени, а как дочь определила и сама замуж собралась, так и достала из тайничка. Интересно, сколько в этом кусочке? Тяжелый, граммов пятьдесят, не меньше. В том, какой мы с Витькой из песка сплавили, было пятнадцать. И его купили у нас за триста рублей. Значит, за этот могут дать… Батюшки, целую тысячу!