Владимир Шитов - Один на льдине Страница 12

Начался раскол между рутинным, на наш взгляд, общественным сознанием взрослых и передовым миропониманием молодежи, к числу которой и принадлежал ваш покорный слуга в те розовые времена. Мы жили в ожидании своего часа перемен, в атмосфере культурологического бунта, с желанием дать "пощечину общественному вкусу". Пиджаки из ткани букле с широченными плечами, туфли на толстенной микропорке, рок-н-ролл на самопальной пластинке из рентгеновской пленки, набриолиненные коки — вот что царило в сознании, а не солдатское "хаки".

А что была Советская Армия тогда? Для массы людей — путевка в жизнь. Это так называемая интеллигенция не хотела служить. А для фабричных, для молодежи из беспачпортных до пятьдесят шестого года колхозов, для спустившихся с гор чурок всех мастей — начало судьбы и приобщения к цивилизации. Все ж хотели в город.

Армия давала эту возможность сотням тысяч и миллионам. В армии вербовали на большие стройки. Лишь в армии многие впервые поели кашу и котлеты. Для многих и многих она была отдушиной, окном в большой мир и шли в армию с охотой. В армии можно было получить аттестат о среднем образовании и иметь льготы при поступлении в институт. Хорошо это или плохо — вопрос особый.

Но западная поп-культура разъедала именно лишенную иммунитета молодежь. Она покорила нас, которые считались стилягами, которым на танцах бригадмильцы ножами взрезали брюки- дудочки. Ножницами обрезали с трудом взбитые набриолиненные "коки". В доджинсовую эпоху эти "дудочки" перешивали матери из обычных брюк и, чтобы надеть такие, нужно было залечь в них в ванну и уже мокрые натянуть на тело, а снимать их — мука. Уже потом стали вшивать замки-"молнии" в штанины. Нам хотелось танцевать буги-вуги и рок-н-ролл, а не маршировать на плацу в сапожищах.

Мы казались себе свободомыслящими и "продвинутыми", как теперь говорит молодежь. Нам хотелось иметь деньги на жвачку и на шикарную, по западному образцу жизнь. Мы казались себе идейными борцами за эту красивую жизнь, хотя подобные представления глупы, поскольку идейная борьба — это годы страданий и лишений, а не лабание рок-н-ролла на деревенской танцплощадке. Видимо, на Западе в пропаганду и новейшие технологии капиталисты вкладывали огромные деньги, а у нас коммунисты их вкладывали в желудки своих тупиц-догматиков, отвыкших шевелить извилинами за широкой спиной армии и за мощным хребтом народа.

Впрочем, в изречении тех лет, которое звучало как "сегодня он лабает джаз, а завтра Родину продаст", был момент истины. Потом, когда меня мордовали в ШИЗО, мысли подобного рода меня навещали частенько. Но обо всем по порядку.

Как бы то ни было, а я, обуянный гордыней и невесть почему уже относивший себя к образованной части общества, не то чтобы решил, а попробовал "откосить" от призыва. Вдруг получится. И это была одна из моих глубочайших ошибок, хотя сами обстоятельства, казалось, подталкивали к этому.

…В 61-м году мне исполнилось девятнадцать и весенним призывом я должен был уйти на срочную. Но весной расформировывают нашу Калининскую железную дорогу с центром в Смоленске, а производство и штаты раскидывают между Московской, Октябрьской и Юго-Западной дорогами. И по перераспределению штатов я был переведен в "Калужтрансстрой" с центром в Сухиничах.

Система была такова: если ты выписываешься в паспортном столе, то обязан сняться с военного учета. А я уже прошел медицинскую комиссию. По всем физическим кондициям и образовательному цензу меня должны были призвать в полк охраны Кремля, после службы в котором можно поступать хоть в МГИМО. После того, как тебе доверили охранять Мавзолей с телом Ленина, карьера обеспечена. Но я же об этом не был извещен. И когда я сказал в военкомате, что пришел сниматься с учета — они оцепенели от растерянности: "Как?! Ведь уже заказаны на тебя сапожки по размеру, форма тютелька в тютельку, зубная щетка по зубам! Все до миллиметра! Мы не можем тебя отпустить ни в какие Сухиничи!"

Тут я и понял, почему меня так тщательно обмеряли на медкомиссии. И мне, молодому карьеристу из Украины, стало интересно: это же самого Хрущева охранять, присутствовать на кремлевских приемах, маршировать на брусчатке Красной площади! Это ж не в желдорбате служить и шпалы по всей географии укладывать! А до призыва остается около месяца.

Но с учета сняли. Куда им деваться? У меня на руках серьезные переводные бумаги из Министерства путей сообщения. И не становясь в Сухиничах, в этой деревне на воинский учет, я, при разъездном характере работ, через четыре месяца перебираюсь в город Брянск.

Мой весенний призыв ушел. И теперь, думаю, если уж загребут, то куда-нибудь северным оленям пути сообщения торить. В Брянске — серьезный проектный институт, дают общежитие и надо, хочешь не хочешь, идти в военкомат и становиться на "картотеку". И тут уж я окончательно определился: надо "закосить", поскольку "косили" все молодые парни в этом строительном общежитии. Тут я впервые узнал, как это делается и во множестве вариантов. Надо "закосить", иначе останешься в дураках. А если ты умный, то пойди, к примеру, в психоневрологический диспансер. Там скажи, что тебя мучают головные боли, что не обращаясь в больницу перенес два сотрясения мозга, что были травмы черепа в детстве, что бывают потемнения в глазах и кратковременные потери сознания — словом, надо "забодяжить". Такова модель жизни: умный прикидывается дураком, дурак — умным.

Я сходил и все это выдал эскулапам. Психоневрологи, честно отрабатывая свой хлеб, поставили меня на учет. И вот — сбылась мечта идиота: я свой среди психов. И когда пришло время переосвидетельствования на предмет призыва вашего покорного слуги в армию, я обстоятельно рассказал врачам всю симптоматику, обогащенный качественно новыми знаниями в области психиатрии. Они спрашивают медово:

— А на учете в психоневрологическом диспансере вы состоите, Николай?

— Состою, к сожалению, — сахарно отвечаю я.

А для них это самое страшное: подпусти меня такого к пирамиде с оружием — мировой пожар раздую! Таким образом, мне дают отсрочку от призыва с популярной среди тогдашней образованной молодежи статьей 9"б".

Так я и пустил свою жизнь по чужой колее "посттравматической энцефалопатии" и "шубообразной шизофрении". Уже окончательно и бесповоротно, как выяснилось позже.

Недолго, я думаю, за мою душу боролись Бог и дьявол.

Тогда победил последний. И я получил впоследствии вместо трех лет службы в парадных войсках три года тюрьмы. С той разницей, что из армии я бы вышел уважаемым человеком, а из тюрьмы вышел — бичом.

Тогда армия была самой здоровой в физическом и нравственном отношении частью общества. Как, впрочем, и сейчас, несмотря на ужасающую своей некомпетентностью вереницу министров обороны.

Но, слава Богу! Он дал мне возможность осмыслить мою жизнь критически и потому лишь я пишу эту покаянную книгу, которая имеет задачу рассказать людям о том, как не надо жить. А уж как надо — пусть каждый думает сам.

Сегодня, когда на каждом колхозном углу, а не в подворотне, вы можете купить и продать валюту, читателю, наверное, интересно и нужно узнать следующее.

Уже в то время, смертельно опасное для так называемых валютчиков и цеховиков, среди них были весьма талантливые люди, которые построили в СССР параллельную экономическую систему — теневую. И это были сильные люди. Да, они подвергались смертельному риску. В те годы на всю страну прогремело "расстрельное" дело валютчиков Рокотова и Файбышенко. Рокотова я не знал, но видел, а с Файбышенко был знаком достаточно близко: встречались по делам. Они начали заниматься валютным бизнесом в пятьдесят шестом году, а встретился я с ним в шестьдесят первом году. Тогда я работал в Брянске. В Москве бывал наездами к своим знакомым, многие из которых уже окунулись в атмосферу запретного мира: купили джинсы — продали джинсы, купили валюту продали валюту. Это, конечно, комедия, что доллар фиксированно стоил семьдесят шесть, кажется, копеек.

Я не стану погружать читателя в пучины валютно-финансового блефа, но если пачка "Мальборо" стоила два доллара в Германии или Америке, то в России она стоила пять рублей — это реальность. Простой арифметический расчет: если в России джинсы стоили двести рублей, а доллар семьдесят копеек, то, значит, в переводе на доллары джинсы должны стоить…сто сорок долларов! Мыслимо ли это? Это фантастика. Вот потому на украинско-польской границе поляки скупали доллар по пять рублей, в Грузии он стоил семь рублей, в Узбекистане — двенадцать-пятнадцать и это — реальность. Серьезные люди это понимали, а толпа — увы!

Так вот Рокотов и Файбышенко рассылали нанятых ими парней по известным им "рынкам валюты" и те скупали ее у иностранцев, которые на свой семидесятикопеечный доллар могли купить в России всего лишь две с половиной буханки хлеба. Они сами стремились сбросить валюту по два-три рубля. Они нуждались в связях и передавали налаженные связи другим. В результате Рокотов и Файбушенко сколотили себе состояния.