Борис Краевский - Когда играют дельфины… Страница 12

Пришел в себя Марченко уже в госпитале. У его постели сидели Страхов и Тимофеев. Бесшумно двигалась у соседней койки женщина в белом.

— Как, Петро, чувствуешь себя?

— Спасибо, товарищ майор.

— Говорить можешь? Ты ведь понимаешь, как это нам важно?

— Могу.

— Рассказывай, Петро.

Марченко подробно изложил события этой ночи.

— Как он врезался во встречную машину, я почти не видел: посмотрел в этот момент на спидометр. Скорость была сто десять километров. Дальше ничего не помню.

— Значит, говоришь, машина сильно вихляла?

— Да. Семенов, мой шофер, даже сказал, что водитель, наверное, пьян.

— Так.

— А сколько времени до самолета оставалось? — спросил Тимофеев.

— Когда выехали из города, я посмотрел на часы — было час тридцать восемь.

— Другими словами, особенно гнать нужды не было? Ну, Петро, отдыхай, больше тебя беспокоить не будем…

Посетители на цыпочках вышли из палаты. В вестибюле они около двадцати минут говорили с ожидавшим их Семеновым. Рассказ шофера полностью совпадал с рассказом Марченко. Больше того, он подробно описал, как такси врезалось во встречную машину, как он успел затормозить и как был остановлен какой-то грузовик, водителя которого попросили сообщить о происшедшем в город.

— Какой шофер отличный! — задумчиво проговорил Страхов.

— Семенов-то?

— На такой скорости успел дать тормоз. Молодец.

Офицеры постояли в вестибюле.

— Так что, будем ждать результатов вскрытия и экспертизы?

— Нет. Вот что, товарищ капитан. О том, что вы прохлопали Маневича, мы еще поговорим. Сейчас необходимо любыми средствами восстановить его действия за те полчаса, которые прошли от приезда к «Версалю» до остановки на переезде. Задание ясно?.. Впрочем, давайте вместе. Рано я вас пустил на самостоятельную работу. — Страхов лукаво улыбнулся. — Вам нагорит, да и мне тоже. Ладно, будем исправлять. А Марченко… пожалуй, в этом вы не виноваты.

— Вы думаете?

— Уверен.

— Спасибо, товарищ майор. Я и сам так думал, да, знаете, иногда теряешь веру в себя, особенно после таких ошибок.

Страхов остановился и взял капитана под руку.

— Что вы, Василий Тихонович! Разве мы безгрешны, разве мы иногда не допускаем ошибок, за которые приходится дорого расплачиваться?

Офицеры сели в машину.

— Да, это правда. Однажды я имел возможность два месяца анализировать свои ошибки в госпитале…

Капитан говорил, а сам напряженно думал о чем-то другом. Страхов внимательно всматривался — в его осунувшееся лицо.

— Да, в госпитале, два месяца, — повторил Тимофеев и вдруг без всякой связи добавил: — Мне кажется, нужно начать со швейцара «Версаля».

— Правильно, Василий Тимофеевич, я, признаться, и не подумал об этом.

— К «Версалю».

Машина подкатила к ресторану буквально в самую последнюю минуту. Администратор, шеф-повар и два швейцара стояли около дверей и прощались.

— Прошу извинить, товарищи. Можно вас на несколько минут? — обратился Тимофеев к швейцарам. — Спокойной ночи, — попрощался он с другими.

Администратор, с любопытством оглядываясь, ушел, а шеф-повар, немного постояв, спросил:

— Разговор надолго? Мы вместе домой ходим.

— Надолго.

— Всего хорошего, — буркнул тот и скрылся в темноте.

Машина медленно двинулась по улице.

Капитан Тимофеев откинулся на спинку сиденья так, чтобы оба швейцара могли сесть поудобнее, вынул папиросы, предложил закурить собеседникам, затем неторопливо достал удостоверение личности, показал им и только после этого спросил:

— Вы помните, когда я приходил в ресторан?

— Конечно. Знаем вас — не впервой. Вы еще звонили по телефону из будочки, — согласился старший швейцар, пряча усмешку в шикарных, густых усах. — Неприятный, должно быть, разговор был.

— Заметили?

— Как же, наше дело неторопливое, вот и примечаем.

— Это хорошо, — вставил Страхов. Он сидел вполоборота рядом с шофером.

— А машину такси, на которой приехал человек, вошедший передо мной, заметили?

— Как же, мы почти всех таксистов в лицо знаем. Этот ничего, тихий.

— Долго он стоял?

— Да нет, сразу же клиента из ресторана нашел.

— Кого — не помните?

— Помним — странный клиент такой, только вошел и быстро вышел. Небось, да;е заказать ничего не успел.

— Почему не успел, Иван Исаич, успел, — заметил другой швейцар, чуть помоложе, — я как в зал заходил, видел — они пиво пили.

— Вы его видели?

— Ну да. Сидел мрачный такой. Все кругом как есть компаниями, а он один.

— За чьим столиком, не помните?

— Кто их разберет. Должно быть, Степановым. Меняются официанты-то у нас. Есть столики выгодные, есть простойные.

— А официанта не видели?

Вопросы задавал только Тимофеев. Майор внимательно слушал и наблюдал за швейцарами.

— Нет, не приметил. Может, и у Зинки сидел.

— У Зинки не мог, она около оркестра сегодня работала, жаловалась, что оглохла.

— Значит, у Степана.

— Какого Степана?

— Степан Ковтуненко, отчество не знаю, молодой он еще.

— Да нет, ему под сорок.

— Оно и есть молодой.

— Где он живет, не знаете?

Швейцары переглянулись. Старший покачал головой.

— Нет. Вот разве жену его спросить. Она на вокзале буфетчица, до утра через день работает.

— Может, сегодня она свободна?

— Вряд ли, они со Степаном все в одну смену норовят. Едем, что ли, товарищ начальник? Как, ей говорить, зачем адрес, али так, сторонкой узнать?

— Сторонкой, — засмеялся Страхов. — Сторонкой, папаша.

На вокзале к буфетчице подошел Иван Исаич.

— Вечер добрый. Как торговля?

— Спасибо, хорошо.

— Дело есть. Тут клиент один спрашивает, где живете, не платил он Степану-то, в долг гулял, потом, видимо, раздобыл, да Степан ушел.

— Ишь ты, приспичило. Луговая, одиннадцать, как войдет, желтая калитка в полусадничек, а там и дверь.

Передав офицерам адрес, Иван Исаевич собрался было домой.

— Что вы, папаша, мы подвезем вас.

— Спасибо, начальник. Только вы меня папашей-то не величайте. Не люблю я этого. Вся пижонья молодежь так кличет, то «папаша, макинтош», то «папаша, шляпу», то «папаша, пусти». Какой я им папаша! Так, словесность одна глупая.

— Что, не нравятся вам молодые ребята?

— Да почему не нравятся? Только чего им в ресторации делать? Гость у нас путаный, все моряки с торговых и проезжие. Больше поесть, да с голодухи после моря потанцевать идут. А эти — чего им нужно? Желторотые еще по ресторанам ходить. Напьются, шумят, а дела всего на копейку. В театр ходили бы лучше или с футболом этим бегали. Меня в те годы в кабак калачом, бывало, не заманишь. И главное, суют рубль так, будто миллион дают.

Иван Исаевич ворчал всю дорогу. Когда офицеры остались вдвоем, Страхов заметил:

— Колоритный старик.

— Умница. Я с ним не раз уже сталкивался, — согласился Тимофеев. — Неудобно будить Степана-то?

— Нужно, — коротко ответил Страхов.

Степан еще не спал.

— Клиент знакомый. Помню, почти ничего не ел, а деньги оставил. Вроде пьяный пришел, но вроде трезвый ушел. Он еще с флотским говорил.

— С кем?

— С флотским — мы его так зовем, — с начальником Дома флота Гришиным. Мы его все знаем. Банкеты часто устраивает, артистов принимает, ну и нам контрамарки дает.

— А кто этот, первый клиент, не знаете?

— Нет, не знаем. В ресторане-то он бывает, со мной всегда здоровается, чаевые дает — не без этого, а говорить не говорит.

— Спасибо, товарищ Ковтуненко, извините, что помешали вам отдыхать.

На улице Тимофеев остановился.

— Поедем к Гришину?

— Поздно, да и не стоит. Едем в управление. Узнаем, кто был предпоследний клиент Маневича. Думаю, что Мамедалиев уже нас ожидает.

Доклад старшего лейтенанта Мамедалиева был довольно краток:

— Григорий Петрович Павлов, второй штурман танкера «Муром», который позавчера пришел из Ленинграда. Встречался со старыми друзьями в городе, потом в ресторане присоединился к морякам с танкера. Вместе с ними вернулся на корабль. В этот вечер почти не пил — удерживал разгулявшихся друзей. Его корабельная характеристика отличная: общественник, из военных моряков, был на фронте, имеет ранения и награды.

— Да, капитан, — задумчиво проговорил Страхов, — пожалуй, ваш объект оказался не тем, за кого вы его принимали. Но на всякий случай продолжайте наблюдение за ним.

— Товарищ майор, кто же мог подумать: одет модно, даже кричаще, во всем заграничном, колесит по городу с Маневичем, разговаривает с ним довольно оживленно, делает непонятные остановки…

— Да вы не оправдывайтесь, Тимофеев, ошибка понятная. Только вот вдумайтесь сами — станет ли шпион одеваться броско, в заграничный костюм?