Андрей Горняк - Битая ставка Страница 13

Он начал было рассказывать, как по поручению Скворцова подсыпал ядовитый порошок в еду недавно прибывшим на стройку рабочим.

— Господин Тальнов,— неожиданно прервал следователь,— герр Вильке спрашивает, чем конкретно вы могли бы сейчас помочь рейху, армии фюрера?

— Чем помочь? Да я на все готов. Если надо, могу убить, удавить вот этими руками,— Тальнов поднял над головой крупные, с узловатыми пальцами руки.— Могу пустить «красного петуха» где надо и когда надо. Все сделаю, не сомневайтесь. Переведите господину Вильке. что я на все готов.

Шубин перевел. Вильке внимательно выслушал его, затем что-то долго говорил, дополняя слова энергичными жестами.

— Господин Тальнов,— сказал Шубин, дослушав Вильке,— герр гауптман хотел бы поручить вам ответственное задание. Для убийств и поджогов он найдет, кого послать. Германскую разведку интересуют и более деликатные, политического характера акции. Армия фюрера здесь долго не намерена задерживаться. Скоро она пойдет дальше, за пролив, а затем придет и в ваши таманские края. Нам хотелось бы, чтобы вы подготовили ей хорошую встречу и тем самым помогли быстро и надежно освоить освобождаемое от большевиков пространство. У вас там, как вы утверждали, остались сослуживцы, родственные связи, может быть, даже и те, с кем вы в прошлом сражались в белой армии. Там найдете и тех, которые не хотят воевать против великой армии рейха. Их надо собрать, вооружить и подготовить к встрече доблестных воинов фюрера. Создайте надежные базы, с которых будете одновременно с наступлением немецких войск активно действовать против Красной Армии. Нам хотелось бы иметь заранее подготовленных и надежных друзей и помощников, с помощью которых можно было бы в короткие сроки уничтожить большевиков, их агитаторов и установить там наш новый немецкий порядок. Вы понимаете, что от вас требуется?

Тальнов, уставившись на Шубина, внимательно слушал, время от времени кивал головой, хотя далеко не был уперен, что сможет это сделать. Потом сказал:

— Я так уразумел: меня хотят послать квартирмейстером, пораньше.

— Если хотите, в роли квартирмейстера. Но точнее — нашего нелегального посла.

Тальнов задумался. Что его ждет на Тамани? На кого он сможет там опереться? Нет, он не трусил, не беспокоился за себя. Такое дело как раз и соответствовало его намерениям. А вдруг поручение будет не по плечу? Тогда он окажется между двух огней — между немцами и русскими. Свои опасения Тальнов высказывать не стал, а то еще, чего доброго, снова вернут в каталажку или отправят за проволоку подыхать голодной смертью. Ладно, будь что будет, попробую, опыт некоторый есть, посол так посол!

— Я согласен, господин Шубин. Вот вам крест святой,— он истово перекрестился.— Клянусь господом богом, что буду честно работать на фюрера!

Шубин перевел. Вильке внимательно выслушал и, поднявшись, сказал:

— Ну, хорошо, господин Тальнов, договорились. Завтра начнем подготовку. Все, господа, можно идти отдыхать.

Привыкший никому не доверять без надлежащего двойного, а то и тройного контроля, Вильке думал о том, кого послать с Тальновым. Как взять его там, за фронтом, под контроль, и кто, если понадобится, уничтожит его.

Подобрать такого человека он поручил своим помощникам Остеру и Ятарову.

Камил Ятаров никак не мог найти общего языка с Шубиным. Гауптману Ятаров был необходим. При взятии Крыма он поможет налаживать контакты с местным населением, особенно с татарами. Да и в настоящее время, вербуя себе кадры в концлагерях, Вильке не обходился без Ятарова, который находил общий язык с военнопленными из южных районов России.

Но хотя Ятаров был в чине обер-лейтенанта, как и Шубин, тот все же держал себя по отношению к нему высокомерно, как к иноверцу. Даже отказался спать с ним в одной комнате.

А может, это и к лучшему, что Камил живет один в угловой комнатушке особняка, где едва помещается кровать, стол с двумя стульями и тумбочка. По крайней мере, можно изредка расслабиться, отрешиться от этого фашистского окружения, побыть с самим собой наедине.

... Вот уже восьмой год как командир Красной Армии чекист Фаизов ходит по острию ножа. Летом 1934 года молодой сотрудник ОГПУ получил специальное задание. Легенду свою он не просто запомнил. Он вжился в нее и даже иной раз сам верил себе: да это он, Ятаров (не Фаизов, эту фамилию надо забыть!), пытался пустить под откос эшелон с тракторами. Злой был на Советскую власть за репрессированного отца, за умершую по дороге в ссылку мать.

«Диверсанта» посадили в камеру к какому-то уголовнику. А назавтра сюда же поместили некоего Савоху из вновь прибывшего этапа.

Ятаров целыми днями молчал да мерил шагами камеру, в сотый раз мысленно повторяя свою легенду. А уголовник не давал новенькому ни минуты покоя. Он рассказал ему в первый же день, как «пришил» в переулке какую-то дамочку, но серьги в ушах у нее оказались с фальшивыми камнями. Пытаясь сбыть их, Крыгин — так звали уголовника — «загремел».

— Нет, ты мне, папаша, скажи,— тормошил Крыгин Савоху,— разве не сволочи эти, которые делают фальшивые камушки? А я теперь за них страдай.

— Не обмани, да не обманут будешь.

Крыгина такой ответ озадачил:

— Постой, постой, борода. Да ты никак поп? Какого черта сразу-то не сказал! Вот татарина окрестить надо.— Крыгин захохотал, повалился на спину, задрыгал ногами.

В обитую жестью дверь загрохотал ключом надзиратель. Прекратите, мол, шум.

— Не богохульствуй,— сказал Савоха и уставился в угол.

Да, впрочем, не надолго. По натуре общительный человек, он уже через час мирно беседовал с Крыгиным. Объяснил ему, что он церковнослужитель, но не священник, а дьяк. Попал в заключение за веру.

— Как это?— не понял его собеседник.

— А так. У нас в селе церковь закрыли, кресты золоченые антихристовы дети поснимали. Ну,‘наши прихожане возмутились, решили им насолить. Колхозную ригу с зерном подожгли. А местное НКВД на нас с отцом Николаем возвело напраслину: подстрекали, мол. Батюшке господь помог скрыться, а меня взяли.

Ятаров помалкивал. Он знал всю подноготную дьячка Стюхи, но вида, конечно, не подавал. Он вроде бы даже и не заинтересовался его рассказом, вез ходил, ходил по камере из из угла в угол.

— Слушай, как тебя, Татаров...

— Ятаров.

— Слушай, Татаров-Ятаров, перестань ходить, уже в глазах рябит.

Камил полез на нары, сел, скрестив ноги.

— А почему он все время молчит?— поинтересовался дьяк.

— Все думает, как его будут расстреливать.

— Да ну!

— Вот тебе и ну. Целый поезд с тракторами с рельс спустил. Краем уха слышал, надзиратели на прогулке говорили.

Ятаров безучастно смотрел в угол.

Назавтра, знакомясь с камерой, Савоха обнаружил в углу «случайно» отошедшую широкую половицу. Постоял, покачался: пружинит; Камил не смотрел в его сторону, но заметил интерес Савохи. А тот лег на нары, задумался. «Обдумывает,— догадался Камил.— Взвешивает, сказать или не сказать этому балаболке Крыгину». В дверях загремели ключами.

— Крыгин! Собирайся с вещами!

— Во! На этап! На какой курорт отправите, гражданин начальник?

— Не разговаривать!

— Позвольте откланяться!— Любитель бриллиантов сделал реверанс и исчез за дверью.

Савоха зашептал через минуту:

— Послушай, парень, а не уйти ли и нам отсюда?

— Как уйдешь?— отозвался Ятаров. Савоха подумал, что этот натворивший бед молокосос не прочь будет принять участие в его затее.

Ночью они уже рыли. Рыхлили слежавшийся грунт: большим гвоздем, извлеченным из половицы. Землю раскидывали там же, в подполье, благо, камера была на первом этаже старенького двухэтажного домишки.

Работали по очереди. На нарах — для смотрящего в глазок — лежит «манекен»— свернутое наподобие лежащего человека одеяло. Если в дверях загремит ключ, свободный от работы должен быстро пройти к порогу, чтобы прикрыть обзор камеры. Другому потребуется всего несколько секунд, чтобы вынырнуть из-под стены и поставить на место доску. Но такое случилось единственный раз. Часов в одиннадцать вечера — внезапный звон ключа в двери. Ятаров в два прыжка оказался у порога.

— В чем дело?

Камил прикинулся дурачком.

— Я думал, на прогулку.

Вошедший надзиратель не на шутку рассердился:

— Какая прогулка! Порядка не знаете.

Савоха, успевший уже нырнуть под одеяло, встал, вытянулся возле своей постели по стойке «смирно».

На десятые сутки лаз уперся в не очень прочную кирпичную кладку. Это был, видимо, канализационный колодец, находящийся за тюремной оградой. Расшатали кирпичи и вернулись в камеру.

Уйти решили следующей ночью. Днем Ятарова вызвали якобы на свидание с братом. Он получил последние инструкции на свою далекую и опасную командировку и вернулся в камеру, нагруженный «передачей».