Андрей Гуляшки - Драгоценный камень Страница 14

Андрей слушал его, не отрывая глаз от окна. Что мог он ему ответить? Что карта, которую он показал Спиридонову, не настоящая, не его?

— Самое скверное во всей этой истории то, что ты коммунист, член партии. Коммунист в своей общественной работе должен быть чист, как стеклышко. Обман, ложь несовместимы со званием коммуниста. А ты что сделал? Ты подумал о том, что вводишь в заблуждение партию, что разыгрываешь глупые шутки с тем, что должно быть для нас свято?

До крови прикусив губу, Андрей молчал.

— Когда мы вернемся из экспедиции, партийная организация займется твоим поведением, и, можешь быть уверен, наказания тебе не избежать. — Он помолчал немного и снова заговорил: — Чтобы наказание было не слишком суровым, я советую тебе, как товарищ, как человек, который тебя любит, — забудь свои фантазии, перестань говорить об этом берилле, который помутил тебе разум. Выполняй добросовестно служебные задания, ни на сантиметр не отклоняйся от маршрута — после того, что произошло, я не в состоянии буду тебя покрывать и оправдывать твои отлучки. Ты меня понимаешь? Я получил от Спиридонова очень строгие инструкции, и, как ни трудно мне это будет, я буду их соблюдать, так и знай. Но, если ты все это поймешь, проявишь добрую волю и зарекомендуешь себя дисциплинированным работником, я обещаю тебе, от всего сердца обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы самое страшное тебя миновало. Запомни это, и можешь моему слову верить — я буду за тебя!

Андрей молчал, все так же всматриваясь в непроглядный мрак, разлившийся за окном. Иногда проносились искры, мелькал далекий огонек, вспыхивал на мгновение желтый глаз одинокого фонаря.

Павел Папазов снял ботинки и с ногами устроился на диване.

— Что было, то было, — сказал он. — Теперь ты должен думать только об одном: как искупить ошибку. Все остальное от лукавого! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — тихо ответил Андрей.

Вот как все смешалось за какие-нибудь несколько часов: как будто налетел вихрь, и от прежней его упорядоченной жизни не осталось и следа. Он чувствовал себя, как человек, который вечером заснул в своей кровати, в своей комнате, а утром проснулся в чужом доме, среди незнакомых людей. До вчерашнего дня товарищи относились к нему с уважением, и, хотя Вылю Власев не испытывал к нему особого доверия, остальные геологи бригады считали его своим «ассом», от которого в большой мере зависят успехи коллектива.

Теперь эти самые люди сделали его мишенью для всевозможных насмешек: над ним подшучивали, на него смотрели с издевкой, как если бы он натянул на себя костюм циркового клоуна. На привокзальной площади Марко Маринов многозначительно подмигнул ему и, кивнув в его сторону, весело объявил жене: «Вон наш приятель! Попроси, чтобы он привез тебе горсть изумрудов — сделаешь себе ожерелье всем на зависть!»

Он сказал это так громко, что Савка, провожавшая Андрея на вокзал, вздрогнула и удивленно на него взглянула:

— О каких изумрудах говорит этот человек?

— Шутит, — ответил Андрей и на всякий случай отвел ее в сторону.

Как он выйдет с ней на перрон? Уж если Марко Маринов, человек, лишенный чувства юмора, позволил себе над ним подтрунивать, чего же ждать от других, от таких заядлых шутников, как Зюмбюлев и Делчо Энев?

А Савка нахмурилась. Почему он не хочет выйти с ней на перрон? Она надела свое лучшее шелковое платье, приколола овальную венецианскую брошь — семейную драгоценность, которую она носила только в самые торжественные дни.

— Может быть, я тебя стесняю? — спросила огорченная девушка. — Или тебе неудобно показаться со мной товарищам?

Он ей ответил что-то — не помнил уже, что именно.

— Ты вчера вечером поздно работал, — сказала она. — Когда я засыпала, у тебя еще горел свет.

— Да, я работал допоздна, — вздохнул Андрей.

Они помолчали. Потом она сказала:

— Знаешь, я хочу, чтобы ты в этой экспедиции прославился. Мне надоело, что папа все время твердит: пусть прославится, пусть сделает что-нибудь большое, тогда! Надо же нам наконец пожениться... Ты знаешь...

— Знаю, — прервал ее Андрей. Он подал ей руку. — Мне пора.

Все стало вдруг серым, будничным. Савка требовала от него «великих» дел, чтобы он понравился ее отцу. Только в этом был смысл великого дела: оно должно сократить расстояние до предполагаемого брака... А коллеги? Где же это товарищеское участие, о котором так часто говорят? Коллеги как будто только и ждали этого скандального случая со схемой, чтобы вволю над ним посмеяться...

Он вышел в коридор. Все пассажиры уже разошлись по своим купе. Только в дальнем углу, около площадки, стройный старший лейтенант оживленно разговаривал с высокой тоненькой девушкой, подстриженной под мальчика. Он смотрел ей в лицо, а она упорно избегала его взгляда — то опускала глаза вниз, то вертела головой, как синица, готовая улететь.

Андрей подошел к ближайшему открытому окну и облокотился на раму. Ветер сразу разметал его волосы, а воздушная струя, бившая в лицо, принесла запахи поля, сена, смешанные с неприятным запахом паровозного дыма.

А стоило ветру с полей дохнуть на него, стоило ему почувствовать сладкий горный воздух — душу его охватывало знакомое властное ощущение: тянуло в новые места, хотелось бродить по крутым горным склонам, жадно всматриваясь в раскрытые земные недра. Это было радостное чувство; обычно оно ободряло его, как стакан крепкого старого вина. Но теперь оно вызвало только горькие и мрачные мысли.

В прошлом футболист, центр нападения, он прекрасно знал, какое это неприятное и болезненное ощущение оказаться вдруг, когда счастье улыбнулось тебе и протягивает тебе руку, — именно в такой момент оказаться в положении «вне игры». Ворота — перед глазами, поле — чисто, гол — в кармане, и вдруг — пронзительный свисток судьи, острый, как хирургический нож. Вне игры. Если ты рассчитывал на слепой случай, схитрил и сам перехватил мяч за линией обороны противника, ты махнешь рукой: номер не прошел. Но если это защита противника сумела оставить тебя за спиной, а ты летишь к воротам и ничего не подозреваешь, тогда свисток судьи, и правда, действует, как удар в спину.

Случилось, что Андрей и в жизни попал в положение вне игры. Невидимые противники устроили все так, что он предстал в глазах разумных людей как смешной фантазер и мелкий наивный обманщик.

Но он был спокойным игроком и привык анализировать игру даже в самые горячие, самые критические минуты.

Что же случилось?

Во-первых, произошел какой-то странный обман: его схема необъяснимым образом подменена шутовским топографическим изделием.

Во-вторых, кража и подмен настоящей схемы не уничтожают гипотезы о наличии берилла, так как гипотеза эта существует и в его сознании, независимо ни от каких схем.

В-третьих, человек, составивший фальшивую схему, отлично знает местность.

В-четвертых, шутовской характер объяснительной таблицы не случаен, это не плод досужего остроумия. Шутки в этой таблице преследуют определенную цель: скомпрометировать его в глазах начальства, уничтожить его авторитет, изобразить его легкомысленным лгуном.

Зачем? Чтобы добиться одного из двух: или чтобы его выгнали со службы, или — если его оставят — чтобы он долгое время служил объектом насмешек и издевательств. Такому человеку, естественно, никто никогда не поверит.

В-пятых, он будет поставлен на работе в такие условия, чтобы ни для каких самостоятельных исследований у него не оставалось времени.

Таковы факты. Под ними надо подвести черту и постараться извлечь из них выводы.

Первый вывод — он попал в положение «вне игры», сознательно и умно ему подстроенное, и у него есть противник — не в кавычках, а действительный, настоящий противник.

Второй вывод — этот противник разбирается в геологии и внимательно следит за его работой, а по всей вероятности, и за его беседами со Спиридоновым.

Теперь возникает вопрос: почему у него появился противник? Ответ ясен: потому что речь идет не о железе или меди, а о берилле. Минерал берилл имеет огромное значение для легких и сверхлегких высокопрочных сплавов. Он необходим для производства реактивных самолетов, ракетных двигателей, стратосферных летательных аппаратов. Несомненно, есть люди, которые не хотят, чтобы у нас был открыт этот минерал. Одна только гипотеза о наличии берилла вызвала у этих людей тревогу и страх, заставила их действовать. Следовательно, эти люди — не его личные враги, а враги его родины, враги социалистического строя.

Все это ясно как дважды два четыре. Но что толку от этой ясности? Кто противник и где он скрывается — вот вопрос, который он должен исследовать и решить.

Пока противник не будет раскрыт, он будет находиться в положении «вне игры», у него будут связаны руки. Он может послать сейчас Спиридонову не одну, а десяток настоящих схем, а положение не изменится. Почему? Потому что никто не поверит жулику, бессовестному лгуну...