Дэвид Игнатиус - Банк страха Страница 16

Сенатор на другом конце провода наконец согласился с мнением Хаттона и дал ему возможность положить трубку и заняться другими делами. Хаттон открыл срочный пакет, адресованный Артуру Т. Пибоди, и извлек его содержимое — меморандум на девяти страницах. Кто и зачем его подготовил, указано не было; на титульном листе помещалось лишь краткое описание содержания, напечатанное заглавными буквами: «ПОСЛЕДНИЕ ДЕЙСТВИЯ СЭМЮЭЛА ХОФМАНА». Хаттон прочитал сообщение сначала мельком, потом — во второй раз — внимательно. Закончив, он взял меморандум и пошел к двери в дальнем углу кабинета. Дверь была окрашена в тот же спокойный цвет беж, что и весь кабинет, и была едва заметна. Но сделана она была из прочной стали и запиралась на двойной замок. Хаттон сначала набрал код, затем вынул из кармана большой ключ и повернул врезной замок. Дверь вела в маленькую комнату без окон, размером с личный туалет. Это была комната для конфиденциальных документов Хаттона, где он хранил все важные материалы, относящиеся к его нестандартной практике. Отперев один из стоявших в ней сейфов, он положил туда меморандум.

Покинув эту комнату и снова заперев ее, Хаттон вышел к секретарше за утренними телефонными сообщениями. На верху стопки лежало одно сообщение с пометкой «Срочно» от старого лондонского друга — человека, который много лет состоял на ответственной государственной службе, а теперь отошел от активной деятельности. Хаттон тут же позвонил ему. Разговор длился более двадцати минут — для Хаттона это было много, — после чего он снова подошел к стальной двери в комнату с документами и повторил сложную процедуру открывания. В комнате он отпер другой сейф и достал фамилию и номер телефона одного адвоката в Маниле. Филиппинский адвокат тоже был старым другом Хаттона и в годы правления Маркоса работал в службе безопасности. За время работы с «важными» материалами Хаттон завел сотни таких знакомых и заботился о том, чтобы они регулярно получали работу или какую-нибудь иную помощь, которую могла им предоставить фирма «Хаттон, Марола и Дьюбин». Для Хаттона было делом чести, чтобы все занятия в этом мире так или иначе сводились к основной деятельности — делать деньги, прятать деньги и, в случае успеха двух первых дел, тратить деньги.

Хаттон сам позвонил в Манилу. Извинившись за то, что разбудил в такое время (на Филиппинах была середина ночи), и ограничившись минимальными вступительными фразами, позволившими собеседнику собраться с мыслями, Хаттон изложил свое дело. Оно было простым и бесхитростным и отняло не более пяти минут, после чего Хаттон поблагодарил филиппинского друга и пригласил его к себе в загородный дом, когда тот будет в Вашингтоне.

Этот короткий телефонный разговор привел в действие цепочку событий, произошедших в разных концах света. Наутро в Маниле филиппинский адвокат позвонил своему знакомому в министерство иностранных дел и изложил особую просьбу. Дипломат, в свою очередь, организовал отправку срочной телеграммы из министерства в филиппинское посольство в Лондоне. Лондонский сотрудник, принявший телеграмму, поступил согласно полученному предписанию и набрал номер одной финансовой консалтинговой компании. На конце цепочки оказался Сэм Хофман.

— «Хофман ассошиейтс», — ответил он в трубку. — Чем могу быть полезен? — Сэму приходилось отвечать на звонки с тех пор, как женщина из Вест-Индии, работавшая у него секретаршей, уволилась и стала певицей в кабаре.

— Говорит советник Костанца из филиппинского посольства, — сказали на другом конце. — Прошу прощения за беспокойство, но меня попросили передать вам сообщение.

При упоминания о Филиппинах Сэм забеспокоился. В течение прошедшей недели его все больше и больше волновала судьба его филиппинского «клиента» и то, что он не может с ним связаться.

— От кого это сообщение?

— Сообщение от мистера Рамона Пинты.

— Прекрасно! — воскликнул Сэм. — Я жду от него вестей. Как у него дела?

— Вы, кажется, выполняете для него какую-то работу? — Дипломат продолжал разговор по своему сценарию.

— Да, я старался помочь ему. У него погибла жена, и ему больше не к кому было обратиться. Как он? У него все в порядке?

— Да. Рад сообщить вам, что мистер Пинта вчера уехал домой на Филиппины к своим родным.

— А-а! — осторожно сказал Хофман. — Приятно слышать.

— Перед отъездом мистер Пинта попросил в посольстве передать вам сообщение. Для этого я и звоню.

— Хорошо. Что же это за сообщение?

— Мистер Пинта просит передать вам, что, поскольку он уезжает домой, вам нет необходимости заниматься делом, по поводу которого он к вам обратился. Он просит вас прекратить расследование. Он сказал, что вы поймете, о чем идет речь.

— Понятно, — тихо ответил Сэм. — Благодарю вас.

Повесив трубку, Хофман шарахнул ладонью по столу так, что ее пронзила боль. Он прекрасно понял, что означало это сообщение. Оно означало, что Рамона Пинты, маленького человечка с плохими зубами, уже не было в живых.

Часть вторая

Дурной глаз

Глава 10

Кафе «Энвил» начало заполняться в половине шестого, когда конторские здания, стоящие вдоль Найтсбридж, стали выпускать своих ежедневных узников. Сэм Хофман сел у окна, чтобы наблюдать за фирмой Хаммуда, находившейся на другой стороне улицы. Он отсчитал шестой этаж и пробежал взглядом по окнам. В большинстве кабинетов еще работали, свет не горел только в большом угловом кабинете; но шторы были закрыты, и что делается внутри — видно не было. При вечернем освещении фасад дома казался розоватым. Огромная отвратительная свинья-копилка, подумал Хофман: набита деньгами, но недоступна для людей. Он ждал, когда выйдет Лина Алвен.

Рядом с Хофманом села молодая женщина в короткой юбке; на голове у нее была бейсбольная кепка, повернутая козырьком набок. С ушей в качестве сережек свешивались два презерватива. Она попросила у Хофмана огонька, причем произношение у нее было чисто американское. Хофман зажег ей сигарету и продолжал наблюдать за домом. Тогда она встала и ушла, а через несколько минут на ее место сел молодой парень, судя по его речи, с севера Англии, в глянцевом двубортном костюме и с портативным телефоном. Держа в одной руке пиво, а в другой — телефон, он стал названивать друзьям домой — в Виган или Сканторп или куда-то еще — и хвастаться тем, как много денег он зашибает в большом городе. Торговал он то ли наркотиками, то ли средствами самозащиты — понять было трудно. Потом он заметил американку, теперь сидевшую за стойкой бара, и отправился договариваться с ней. Хофман почувствовал себя старым: такие манеры были ему не по душе.

На улице возник шум: полицейская патрульная машина внезапно сорвалась со своего места и с сиреной, ревущей, как огромная гармоника, помчалась по Найтсбридж в направлении «Хэрродса». Сначала Хофман подумал, что там опять получили предупреждение о взрыве, однако вой сирены постепенно затих где-то в ущельях Белгравии.

Сразу после пяти часов на шестом этаже, где работала Лина, стали тушить свет по очереди во всех кабинетах, и из дверей потянулся поток людей. Чтобы не пропустить ее, Хофман подошел к дверям кафе. У тротуара стоял посыльный с мотоциклом — блондин с соломенными волосами, похожий на моторизованного викинга, и, вертя в руках шлем, ловил последние лучи заходящего солнца. Встретившись взглядом с Хофманом, посыльный отвернулся, сел на свою огромную «хонду», завел мотор и умчался.

Все-таки Хофман чуть не пропустил Лину — так быстро она выскользнула из двери и проворно затесалась в толпу. Он заметил лишь плотную темную копну ее прически и резкий профиль, удаляющиеся в потоке понурых пешеходов, тут же потерял ее из виду и снова обнаружил уже на углу, где она остановилась, чтобы перейти улицу. Хофман подумал, что сейчас не стоит показываться ей на глаза — они были еще очень близко от офиса, и прошел за ней еще ярдов тридцать. Лишь когда они оказались в парке, по горбатому мостику перешли Делл — небольшую лужайку, покрытую цветами и папоротниками, — после чего Лина направилась вверх в сторону Мраморной арки, Хофман ускорил шаг и почти догнал ее. Услышав шаги, она обернулась, а когда узнала Хофмана, на ее лице отразились одновременно страх и облегчение.

— Привет, — сказал Хофман. — Какая встреча!

— Уходите, — ответила она и быстро оглянулась вокруг — не видит ли их кто-нибудь. Если не считать женщины, сидевшей на скамейке и слушавшей свой «Сони Уолкмэн», да школьника-пакистанца, игравшего с футбольным мячом, они были одни. Ее взгляд снова остановился на Хофмане; теперь в нем сверкал скорее гнев, чем страх. — Вам нельзя было этого делать. Я не могу разговаривать с вами. — Она резко повернулась и быстро пошла дальше по направлению к Парк-Лейн.

— Эй, погодите же минутку. — Хофману пришлось бежать, чтобы догнать ее. — Мне нужно вам кое-что сказать. — Он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.