Чингиз Абдуллаев - Семейные тайны Страница 2

– Турецкий, – пояснил Дронго. – Когда гуляешь по улицам немецких городов, слышны разговоры только на этих двух языках. Говорят, что в Германии живут три миллиона турок и еще больше выходцев из бывшего Союза.

Эмма беззвучно рассмеялась. Официантка принесла ее кофе и его чай.

– Это правда, – подтвердила женщина. – Немцы с удовольствием принимали всех, кто хотел сюда приехать. Но я думаю, что эта практика уже закончилась. Теперь они встревожены подобным наплывом иммигрантов из стран Восточной Европы и Азии. И уже думают о том, как решительно сократить этот поток. Я слышала, что недавно даже принят закон, разрешающий сотрудникам полиции останавливать любого прохожего и проверять его документы, если он выглядит подозрительно.

– Европейские лидеры считают, что эпоха мультикультуризма потерпела крах, и теперь переходят к пассивной обороне, – сказал Дронго. – А если так пойдет дальше, то очень скоро они перейдут к агрессивной наступательной политике. Президент Франции Саркози уже открыто говорит о том, что они готовы даже выйти из Шенгенского соглашения. Наверно, правильно. В Европе оказалось слишком много инородцев и людей, не принимающих современную европейскую ментальность и культуру. Шесть миллионов мусульман во Франции, пять миллионов – в Германии, четыре миллиона – в Великобритании – цифры впечатляют и пугают. А среди приехавших попадаются и не самые добропорядочные граждане. Достаточно вспомнить «тулузского стрелка», который застрелил трех маленьких еврейских детей. И он оказался этническим арабом, но гражданином Франции.

– Это было ужасно, – согласилась Эмма, – просто ужасно. Я помню об этой трагедии. Я могу узнать: как вы оказались в этом городе? Баден-Баден известен в Германии как город, где есть известные казино. Такой маленький Лас-Вегас. Говорят, что здесь любили играть даже Достоевский и Тургенев.

– И многие другие, – усмехнулся Дронго. – Но я не люблю ходить в казино. Глупо играть, когда у тебя небольшие шансы выиграть у игорного заведения. Но люди непостижимым образом верят, что удача улыбнется именно им и они смогут выиграть. Я не принадлежу к таким «наивным романтикам». Поэтому здесь я оказался проездом. Завтра утром я уезжаю в Берлин.

– И сколько дней вы будете в Берлине? – неожиданно спросила Эмма.

– Наверно, два или три дня. У меня там назначено несколько важных встреч. А почему вы спрашиваете?

– Послезавтра мы собираемся всей семьей в загородном доме моей старшей сестры в Потсдаме, – пояснила Эмма. – Вернее, это дом мужа Анны, моей сестры. Ее муж тоже переехал из Казахстана. Герман Крегер. Но в отличие от нас они переехали в Германию еще в начале девяностых. Возможно, поэтому им было гораздо легче адаптироваться. Они здесь уже почти двадцать лет. А их двоюродная сестра со стороны отца вышла замуж за самого Фридриха Зинцхеймера. Вы, наверно, слышали эту фамилию. Он один из самых известных адвокатов в Германии. Его прадед был одним из создателей новой юридическо-социологической школы еще в начале двадцатого века. Никогда не слышали?

– Нет, не слышал.

– Герман очень гордится родством с этими Зинцхеймерами.

– Надеюсь, у вашей сестры все в порядке? Я имею в виду ее семейную жизнь?

– Тоже не совсем, – вздохнула Эмма. – Нет, если вы имеете в виду ее отношения с супругом, то там как раз все в порядке. Он прекрасный муж, заботливый отец, хороший друг. Но… в каждой семье есть свои «скелеты в шкафу». Так, кажется, говорят про разные семейные тайны.

– Вы филолог по образованию? – уточнил Дронго.

– Да. Специалист по романо-германской литературе, – кивнула Эмма. – Может быть, наша встреча совсем не случайная, как вы считаете?

– Вы чего-то опасаетесь?

– Во всяком случае, ваше присутствие в загородном доме моей сестры было бы более чем желательным, – уклонилась женщина от конкретного ответа. – Учитывая, что я буду там без своего мужа, то ваше появление придаст мне больше уверенности. В конце концов, я до сих пор помню, как вас хвалила сестра Мукана. Вы придете к нам?

– В честь чего у вас прием?

– В честь шестидесятипятилетия матери мужа моей сестры. Он будет у них в доме. И мне очень хотелось бы вас там увидеть.

– Но меня не пригласили…

– Я вас приглашаю, – быстро сказала Эмма.

– Не могу обещать, – честно признался Дронго. – Возможно, у меня не получится. Я еще не совсем знаю свое расписание в Берлине.

– Понимаю. Конечно, я вас понимаю. Представляю, как вы вообще относитесь к моему приглашению. Взбалмошная рыжая стерва неожиданно встретила человека на улице и вспомнила, что много лет назад ее познакомили с ним и сообщили, что он работает сыщиком. А теперь, после нескольких минут беседы, она неожиданно приглашает его в дом своей старшей сестры на прием в честь ее свекрови. Все это выглядит глупо, не совсем разумно, если хорошенько подумать. Но разве все в нашей жизни нужно подчинять только диктату разума?

– Вообще-то желательно, – заметил Дронго. – Давайте сделаем так. Вы оставите мне свой номер телефона, и я перезвоню вам, когда буду в Берлине. Если получится, я обязательно приеду.

– Здорово, – женщина достала из своей сумочки визитную карточку, протянула ее Дронго. – Как видите, здесь я еще значусь как Эмма Буземан. А у вас есть своя визитная карточка?

– При моей профессии их обычно не носят, – пояснил Дронго, – но я запишу вам номер моего телефона. – Он достал ручку и, взяв салфетку, написал свой номер. Протянул его женщине.

– Спасибо, – сказала она. – Только учтите, что я могу представиться уже как Эмма Вихерт. Не забудете?

– Нет. – Дронго помолчал, а затем неожиданно спросил: – У вас не было детей?

– Слава богу, не успели. Муж оказался таким типичным немецким бюргером – расчетливым, пунктуальным, аккуратным, добросовестным, занудным и заурядным.

– За исключением двух последних качеств, все остальные не столь плохи.

– Возможно. Но если вы не живете с человеком, который ставит кружки и стаканы на раз и навсегда заведенные места, ходит по воскресеньям в церковь, а по субботам утром честно выполняет свой супружеский долг, словно он дал подобные обязательства раз и навсегда. А расходы денег он контролирует, как добросовестный бухгалтер, и отмечает каждую лишнюю выпитую чашку кофе, – фыркнула от возмущения Эмма. – Извините, я, кажется, излишне эмоциональна. Нельзя быть такой машиной в тридцать шесть лет. А он, похоже, уже никогда не изменится. И это при том, что он уже сейчас работает заместителем генерального директора крупной компании.

– Вы его не любили, – проговорил Дронго.

Это был не вопрос, и она нервно отвернулась, не отвечая на утверждение собеседника. Затем достала из сумочки сигареты, щелкнула зажигалкой, закурила.

– Он мне нравился, – сказала Эмма, – и мне казалось, что все будет нормально. Видит бог, я изо всех сил пыталась стать хорошей супругой. Но у меня тоже ничего не получилось. Возможно, я не права и виноват не он, а именно я. В конце концов, вы правильно сказали, что аккуратный и добросовестный муж – не так плохо. Но иногда это надоедает! – Эмма взглянула на часы. – Ой, я опаздываю! Нужно позвать официантку, чтобы нас рассчитали.

– У вас остались привычки от вашего супруга, – заметил Дронго. – Если вы торопитесь, то можете идти. Я думаю, что сумею наскрести денег, чтобы заплатить за ваш кофе.

Эмма в очередной раз улыбнулась и, забрав свою сумочку, поднялась со стула. Он тоже поднялся. Она протянула ему руку.

– Я действительно буду рада видеть вас в Потсдаме. До свидания. Очень рада была вас еще раз встретить. Все равно позвоните, если не сможете приехать, – мне будет приятно. Или я сама решусь еще раз вас побеспокоить и наберу ваш номер телефона.

Она взяла свои вещи и быстрым шагом вышла из кафе. Дронго подозвал официантку, расплатился по счету и тоже покинул здание. Дождь уже прекратился. Он повернул в сторону своего отеля.

«Интересная встреча, – подумал сыщик, – нужно будет найти время, чтобы побывать на этом приеме».

Глава 2

Он любил Берлин. Анализируя свои чувства к нему, Дронго отмечал, что этот мегаполис менее всего похож на Лондон или Париж, которыми он тоже восхищался. Но эти города почти не менялись с годами, тогда как Берлин претерпел в последние годы удивительную метаморфозу. Дронго еще помнил те времена, когда грозная стена делила этот город пополам, и это была не просто линия, отделяющая западную часть мегаполиса от восточной. Это была граница, разделяющая два мира и две цивилизации, вынужденные существовать на таком близком расстоянии друг от друга. Он хорошо помнил те времена, когда нельзя было даже подходить к Бранденбургским воротам, где проходила государственная граница. Может, это была обычная ностальгия по молодым годам? Или изменения в Берлине, произошедшие за последние двадцать лет, были столь зримыми, что ему было просто интересно ходить по тем местам, которые раньше считались запретными. Во всяком случае, в первые годы он все время подходил к Бранденбургским воротам, поражаясь происшедшим переменам. А потом началось грандиозное строительство и преображение центра города, когда словно из-под земли вырастали новые здания, новые станции вокзалов, новые мосты и новые кварталы. Это был по-своему уникальный проект – ведь впервые в центре одного из крупнейших городов Европы осуществлялась такая планомерная и продуманная застройка. Может, поэтому центр города стал гораздо более современным, чем в любой другой европейской столице, делая Берлин по-своему неповторимым городом.