Кен Фоллетт - Человек из Санкт-Петербурга Страница 2

Сорокалетний министр был ровно десятью годами моложе Уолдена, невысок ростом и строен, а одевался, как показалось хозяину, чуть более элегантно, чем полагалось истинному джентльмену. Он быстро терял волосы – они уже почти отсутствовали за линией лба, но вились кудрями на висках, и это в сочетании с коротким носом и постоянным сардоническим блеском в глазах придавало ему вид весьма лукавый. Понятно, почему карикатуристы так полюбили изображать его этаким злым херувимом.

Черчилль пожал руку Уолдену и дружески приветствовал:

– Добрый день, граф.

Затем поклонился Лидии:

– Здравствуйте, леди Уолден.

Уолден так и не смог понять, почему этот человек столь действовал ему на нервы.

Лидия предложила гостю чаю, а хозяин пригласил присесть. Уолден не собирался попусту тратить время на светские разговоры: ему не терпелось узнать, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.

– Прежде всего, – начал Черчилль, – я должен лично и от лица его величества принести извинения за навязчивость в стремлении к этой встрече.

Уолден лишь кивнул. Даже из вежливости он не стал делать вида, будто ничего особенного не случилось.

– Есть ли необходимость объяснять, – продолжал Черчилль, – что я никогда не пошел бы на это, не будь у меня чрезвычайно важного повода?

– Нет, но мне хотелось бы сразу выяснить, в чем он состоит.

– Вы осведомлены о том, что происходит на финансовом рынке?

– Да, если вы имеете в виду рост учетных ставок.

– С одного и трех четвертей почти до трех процентов. Это огромный рост, и он произошел всего за несколько недель.

– Как я полагаю, вам известны причины.

Черчилль кивнул:

– Немецкие компании приступили к широкомасштабной реструктуризации своих финансов – они повсеместно требуют немедленной выплаты им долгов, накапливая наличные и скупая золото. Пройдет еще несколько недель, и Германия соберет все, что ей должны другие государства, а взятые у них кредиты продлит на неопределенный срок – в то время как их золотой запас достигнет невиданных прежде размеров.

– Они готовятся к войне.

– Да, и не только таким путем. Они повысили налогообложение на миллиард марок в сравнении с обычным уровнем, чтобы укрепить свою армию, уже ставшую самой мощной в Европе. А теперь вспомните тысяча девятьсот девятый год, когда Ллойд Джордж увеличил сбор налогов на пятнадцать миллионов фунтов, – у нас в стране едва не произошла революция! Так вот, миллиард марок равен пятидесяти миллионам фунтов. Это самый высокий налог в европейской истории…

– Я все понимаю, – перебил Уолден. Черчилль начинал подпускать в свой голос актерские нотки, а Уолдену вовсе не хотелось давать ему возможность произнести речь. – Мы, консерваторы, уже давно выражали обеспокоенность ростом германского милитаризма. И вот теперь, когда тучи над головой по-настоящему сгустились, вы приехали сообщить, что мы были правы?

Черчилля его реплика нимало не смутила.

– Нет сомнений, что Германия нападет на Францию. Вопрос в том, придем ли мы на помощь французам?

– Разумеется, нет, – не без удивления ответил Уолден. – Министр иностранных дел заверил, что в отношении Франции у нас нет никаких обязательств.

– Сэр Эдвард, без сомнения, говорил искренне, – сказал Черчилль. – Но он ошибается. Между нами и Францией установилось взаимопонимание, так что мы ни в коем случае не останемся в стороне, чтобы позволить немцам победить ее.

Уолден испытал подобие шока. Ведь либералы убедили всех, включая его самого, что ни в коем случае не втянут страну в военные действия; а теперь один из их ведущих министров сообщал ему нечто совершенно противоположное. Двуличность политиков переходила всякие границы, но Уолден на время отстранился от этих мыслей, чтобы вообразить себе последствия, вызванные войной, и представил всех тех известных ему молодых людей, которым придется пойти на поля сражений: трудолюбивых садовников, ухаживающих за его парком, щекастых лакеев, загорелых пареньков-фермеров, веселых и буйных студентов, аполитичных бездельников из клубов Сент-Джеймса… Но на смену этим размышлениям пришли соображения куда более мрачные, и у него вырвалось:

– Но разве мы можем рассчитывать на победу?

– Думаю, что нет, – угрюмо ответил Черчилль.

Уолден уставился на него.

– Боже милостивый, тогда что же вы творите?

Но Черчилль был готов к обвинениям.

– Мы в своей внешней политике всегда стремились избежать войны, а это невозможно сделать, одновременно вооружаясь до зубов.

– Но вы не сумели избежать войны.

– Мы все еще прилагаем усилия.

– И тем не менее заранее знаете, что ваши усилия обречены.

Показалось, что Черчилль готов ввязаться в яростный спор, но он подавил свою гордость и просто признал:

– Да.

– Так что же нас ожидает?

– Если Англия и Франция совместными усилиями не способны нанести Германии поражение, мы обязаны привлечь на свою сторону третью страну – Россию. Если немцам придется разделить свои силы, сражаясь на два фронта, мы сможем одержать верх. Российская армия, конечно, плохо обучена и морально разложена – как и все остальное в этой стране, – но это не имеет значения, если им удастся оттянуть на себя часть германских войск.

Черчилль прекрасно знал, что Лидия – русская, и это была вполне характерная для него бестактность – дурно отозваться о России в ее присутствии, но Уолден пропустил ее мимо ушей, настолько заинтересовали его слова Черчилля.

– Но ведь Россия и так состоит в союзе с Францией, – заметил он.

– Этого недостаточно, – сказал Черчилль. – Россия обязана сражаться на стороне Франции, только если та станет жертвой агрессии. То есть России предоставлено право самой решать, является ли Франция жертвой или выступает в роли агрессора в каждом отдельном случае. Когда разразится война, обе стороны заявят, что первыми подверглись нападению противника. Таким образом, договор с Францией лишь означает, что Россия может вступить в войну, только если сочтет это нужным. А нам необходимо, чтобы Россия твердо и бесповоротно встала на нашу сторону.

– Не могу себе представить, чтобы политики вашего толка объединились с царем.

– Стало быть, вы нас недооцениваете. Чтобы спасти Англию, мы готовы объединиться хоть с самим дьяволом.

– Вашим избирателям это едва ли понравится.

– Им об этом знать ни к чему.

Уолден понимал, куда все идет, и перспектива начала представляться ему многообещающей.

– Так что же вы задумали? Секретный пакт? Или негласное устное соглашение?

– И то и другое.

Уолден, прищурившись, посмотрел на Черчилля. «А ведь у этого молодого демагога могут быть мозги, – подумал он, – и эти мозги не обязательно учитывают мои личные интересы. Либералы стремились заключить тайную сделку с царем, несмотря на ту неприязнь, которую их сторонники в массе своей питали к деспотическому режиму в России. Но к чему сообщать об этом мне? Им зачем-то нужно втянуть в это дело меня – по крайней мере это ясно. С какой же целью? Чтобы в том случае, если все пойдет не так, иметь под рукой консерватора, на которого можно свалить вину за провал? Но им потребуется куда более тонкий интриган, чем Черчилль, чтобы заманить меня в такую ловушку».

Но вслух он лишь сказал:

– Продолжайте, я вас слушаю.

– По моей инициативе были начаты переговоры с Россией по военно-морским проблемам, которые проходят в одном ряду с нашими военными переговорами с Францией. Какое-то время они протекали достаточно вяло, но сейчас предстоит взяться за них со всей серьезностью. В Лондон прибывает молодой российский адмирал. Это князь Алексей Андреевич Орлов.

– Алекс?! – воскликнула Лидия.

Черчилль посмотрел на нее.

– Насколько я понимаю, он ваш родственник, леди Уолден.

– Да, – ответила она, но по непостижимой для Уолдена причине в голосе ее прозвучала некоторая напряженность. – Он сын моей старшей сестры, а мне в таком случае приходится… Кузеном?

– Племянником, – уточнил Уолден.

– А я и не знала, что он теперь адмирал, – продолжала Лидия. – Вероятно, назначение состоялось совсем недавно.

Теперь она выглядела совершенно спокойной, и Уолден решил, что ее мгновенная неловкость ему почудилась. Его обрадовало известие, что Алекс приезжает в Лондон: ему он всегда нравился.

– Но он еще так молод, чтобы получить столь важный чин, – сказала Лидия.

– Ему тридцать лет, – возразил Черчилль, и Уолден невольно подумал, что сорокалетний Черчилль сам еще очень молод, чтобы командовать Королевским военно-морским флотом. При этом выражение лица гостя как бы говорило: «Весь мир принадлежит блестящим молодым людям, подобным мне и Орлову».

«И все же ты почему-то не можешь обойтись без меня», – промелькнула мысль у графа.

– Не забудем также, – добавил Черчилль, – что Орлов к тому же племянник царя по линии своего отца, покойного великого князя, а для нас это еще важнее, ведь он один из немногих людей, помимо Распутина, которых царь любит и кому доверяет. Если среди высокопоставленных российских военных есть человек, способный склонить царя к сближению с нами, то это именно Орлов.