Алексей Азаров - Человек без биографии Страница 2

“Стальным характером” отличалась Юлия, жена Дорна, друг, на которого он полагался всегда и во всем. Нежной и женственной была Роза — радистка и шифровалыцица; вместе со вспыльчивой “Сисси”, хладнокровным Лонгом и рассудительным Тейлором они представляли несходный по компонентам сплав характеров и душ, спаянных в единое целое антифашистским долгом и стремлением выполнить этот долг.

Все они в разное время и с разных концов Европы съехались в Швейцарию, преодолев при этом трудности, о которых никогда не рассказывали даже в самом узком кругу. Военные разведчики, они считали, что трудности для того и созданы, чтобы их преодолевать, и Дорну не приходилось слышать от них ни жалоб, ни сетований.

…Первые радиограммы, подписанные “Норд”, Центр получил с началом второй мировой войны. До этого дня рации Дорна бездействовали, хотя досье, собранные им и хранившиеся в конторе “Геомонд”, содержали немало ценных сведений о вермахте и люфтваффе. Но и после того, как немцы вошли во Францию, связь с Центром поддерживала только одна установка — на ее ключе работала Роза. Центр считал, что “швейцарцы” должны беречь себя до той суровой поры, когда слово “риск” окажется перечеркнутым реальной военной необходимостью.

Это были самые скверные для Дорна месяцы. Обреченный на почти полное бездействие, он обязан был не только сдерживать себя, но и объяснять другим, почему приказ Центра подлежит неукоснительному исполнению. Сисси спорила с ним до хрипоты. Черт знает что, немцы имеют в Женеве, Берне, Цюрихе и Люцерне десятки резидентур; англичане посылают депеши в Лондон не только через посольство, но и прямо телеграфом, объясняя чиновникам, что это торговые бюллетени, зашифрованные коммерческими кодами! “А мы? Чего мы ждем?!”

— Приказа Центра, — отвечал Дорн.

— Он явно запаздывает Нам здесь виднее, как поступать!

— Рация Розы работает, этого достаточно.

— Одна… а у нацистов их десятки! Сотни!

— Скорее провалятся.

— Это не аргумент, Феликс!

Они расставались, не убедив друг друга.

Самым сильным доводом против консервации раций Сисси считала сведения Пакбо. Они казались отличными, и она настаивала, чтобы Центр получал их вне очереди. Дорн был внутренне согласен с ней в оценке данных, но при этом отказывался нарушить приказ.

— Это крупнейшая ошибка! — говорила Сисси, едва сдерживая негодование. — По вашей милости они устаревают, черствеют, как хлебные корки…

— Возможно, но это меня беспокоит меньше, чем подозрение, что информация Пакбо — блистательно состряпанная абвером “деза”.

— До сих пор все подтверждалось.

— Вот именно, до сих пор.

— Ну, знаете ли!

Сисси морщила лоб; глаза ее горели. Дорн, предотвращая стычку, торопился охладить страсти:

— А что мы знаем о нем?

И Сисси умолкала.

Действительно, что?.. Случайная встреча, обернувшаяся поначалу случайным знакомством, а потом, спустя два–три месяца, осторожный намек Пакбо, что он хотел бы установить контакт с теми, кто борется с Гитлером. Для того, чтобы раздавать такие намеки, надо, очевидно, рассчитать, с кем имеешь дело! Откуда, спрашивается, мог знать Пакбо, что у Дорна есть связь с Центром? Или он стрелял наобум?.. Но так или иначе, Пакбо угодил в “яблочко”, а информация, доставляемая им, похоже, поступает прямо из Берлина. На это он и сам прозрачно намекнул выбором псевдонима. “Пакбо” по начальным буквам означало: партийная канцелярия Бормана. Ни больше, ни меньше!

Все это было достаточно подозрительно, и все-таки Дорн решил рискнуть. Роза сообщила о Пакбо Центру и получила ответ: присмотритесь и решайте, не спешите только ни отталкивать Пакбо, ни дарить его доверием. В конце телеграммы Центр подтверждал запрещение использовать резервные рации до дня объявления войны.

Прочитав ответ, Дорн прикусил губу. Роза с беспокойством поглядела на него. Спросила:

— Плохие новости, да?

Феликс ответил без улыбки:

— Как обычно, нормальные.

Встретившись с Пакбо, он попытался вернуться к разговору о Бормане. Пакбо вежливо выслушал его и, в свою очередь, опросил

— Знают ли ваши о моих условиях? — Что вы имеете в виду?

— Мой гонорар… Надеюсь, вас не шокирует, что я говорю о нем?

— Это улажено, — сухо сказал Дорн.

— Спасибо, но учтите: меня не интересуют ни марки, ни доллары. Только швейцарские франки.

— Хорошо.

— Где мы будем встречаться?

Они договорились о месте встреч и паролях на случай, если Дорн не сможет прийти и пришлет кого-нибудь, и разошлись. Идя по скверу вдоль берега озера и глядя на чаек, Феликс ломал себе голову над вопросом: кто он, этот Пакбо? Антифашист, имеющий связи с подпольем в Германии, или провокатор высокой квалификации? Ответа не было. Но его предстояло найти, и как можно скорее, ибо от него зависело не только будущее Дорна, но и дело, порученное ему. Рискуя собой, он не мог, не смел, не имел права рисковать этим делом, и потому вопрос “Кто?” приобретал для него с течением дней все более острое значение.

Сначала хлопот у Дорна было немного. В Центре было сказано: не торопиться, устроиться с квартирой и работой, приглядеться к обстановке. Явки и пароли для Ярда и супругов Гамелей он получил месяца через три; потом появилась Роза, и курьер привез для нее расписание связи — два раза в неделю на волнах 18,2–19,8 и 21,3 (ночью) и 48,4–52,3 и 78,6 (утром). Время передач — 7.05 и 23.15. В экстренных случаях — 21.10 и 23.40.

У Гамелей был магазинчик, лавка радиотоваров, сам Эдмонд превосходно разбирался в схемах, а Ольга умела обращаться с ключом и делала это не хуже любителей-коротковолновиков. Дорн устроил у них запасную радиоквартиру, и Центр одобрил этот шаг.

Швейцария готовилась к войне. Еще 29 августа 1939 года были отмобилизованы и приведены в готовность войска пограничного прикрытия. Президент Конфедерации Филипп Эгер выступил по радио с коротким заявлением: граждане, имеющие красную карточку в воинских билетах, должны прибыть в места сбора. Населению предложено было “сохранять величайшее хладнокровие”. Милиционная швейцарская армия делала вид, будто намерена всерьез сопротивляться бронетанковым дивизиям вермахта. Сутки спустя собралась Ассамблея и, в соответствии со статьей 89 главы 3-й конституции, проголосовала за то, чтобы полковник Анри Гизан стал генералом — высшим военным руководителем страны.

Все это: мобилизация необученных обывателей, чьи милицейские винтовки нечищенными ржавели в кладовых, ультрапатриотические речи членов Ассамблеи, выборы генерала — походило бы на фарс, если б не трагизм положения. Нетрудно быть пророком, зная, что сделал Гитлер с Польшей, Голландией, Францией, Норвегией. От известий, проникающих через рубежи, веяло ужасом: концлагеря, грабежи, расстрелы, порабощение… Воля маленького швейцарского народа — защищаться всеми средствами, — по мнению Дорна, заслуживала величайшего уважения, и оставалось только сожалеть, что политиканы обрамляли ее звуками фанфар и барабанным боем, превращая в оперетту. Что стоили, например, утверждения — такие пылкие и горячие! — о неприступности перевалов, защищаемых “самым стойким, самым сильным и самым лучшим в мире” солдатом, если о боевых качествах этого солдата предлагалось судить по почерпнутым из истории примерам: ссылаясь то на одного, то на другого из французских Людовиков, державших в средние века при своих особах “швейцарские роты”!

“План Барбаросса”[2] оказался для политиков Конфедерации даром небес. Он нес народам Советского Союза неслыханные тяготы войны — войны, где дело шло о жизни и смерти почти двухсот миллионов людей; и он же сулил Швейцарии избавление от вторжения. В Берне вздохнули спокойно, получив сообщение бригадного полковника Массона о новых планах Гитлера. Так далекая “страна варваров и азиатов”, “государство большевистских бунтарей и бородатых комиссаров” — единственная страна, не имевшая в демократической Гельвеции своего посольства, и единственная, кто ни прямо, ни косвенно не покушался на ее целостность, политический строй и свободу, отвела в тысяча девятьсот сороковом году неминуемую и чудовищную беду от мирного очага швейцарского гражданина.

…Известие о “плане Барбаросса” Дорн получил от Тейлора — Кристиана Шнейдера, служащего Международного бюро труда. Шнейдер близко дружил с Сисси, работавшей в том же Бюро, считал нацистов бешеными собаками и, пользуясь своими связями с немецкими политэмигрантами, добывал порой важные сведения. В числе его источников были старые деятели социал-демократии и среди них бывший министр земли Гессен эпохи веймарского правительства.

Сведения о “Барбароссе” были туманными, расплывчатыми, хотя и получили косвенное подтверждение от Эрнста Леммера — “Агнесс”, представителя Риббентропа в Швейцарии, с которым у Дорна была связь через Лонга. Дорн попросил Сисси узнать, если удастся, хоть какие-нибудь подробности у бывшего рейхсканцлера Вирта, доживавшего свой век в качестве политэмигранта и сгруппировавшего вокруг себя отставных германских политиков; Вирт и его коллеги нелегально переписывались с друзьями в империи. Сисси сказала, что попробует, но вскоре с разочарованием сообщила, что эксрейхсканцлер в основном занимается проблемами формирования будущего правительства, в котором отводит себе главную роль; такие мелочи, как планы Гитлера, Вирта не занимали.