Джон Ле Карре - Особо опасен Страница 20

— Я полагаю, шведы не менее человечны, чем мы с вами.

— Да. Разумеется. В отношении нелегальных иммигрантов они особенно человечны. В глазах шведских властей он нелегал и террорист, находящийся в бегах, точка. Если турки пожелают, чтобы он отсидел положенный срок да еще парочку лет за подкуп тюремщиков, шведы сбагрят его туркам со всем своим удовольствием. Конечно, существует один шанс из тысячи, что в ситуацию вмешается какой-то шведский ангел, но я не слишком рассчитываю на ангелов. Турки же, вдоволь с ним позабавившись, отдадут его русским, чтобы те тоже потешились. С другой стороны, если турки посчитают, что им от него больше ничего не надо, шведы отдадут его прямо в руки русским. Но как бы они ни поступили, его ждут новые тюрьмы и новые пытки. Вы его видели. Сколько еще, по-вашему, он может выдержать? Вы меня слушаете? По вашему лицу трудно понять.

Он и сам не понимал. Не понимал, как оно должно выглядеть и что надо испытывать, дабы вдохнуть в это лицо жизнь.

— Вы говорите так, будто к вашему запросу в принципе не могут отнестись по-человечески, — неуклюже пошутил он под ее неотрывным взглядом.

— В прошлом году у меня был клиент по имени Магомед. Двадцатитрехлетний чеченец, прошедший через российскую мясорубку. Ничего личного, ничего сверхординарного, обычные регулярные побои. Такой мягкий паренек со странностями, вроде Иссы. Побои явно не пошли ему на пользу. Возможно, переборщили. Мы подали на политическое убежище, решили давить на сострадание. Он любил зоопарк. Его состояние вызывало у меня серьезное беспокойство, поэтому наш приют расщедрился и нанял ему адвоката-зубра, который сказал, что дело верное, и засучил рукава. Теоретически в Германии строгие законы в отношении депортации. В ожидании вердикта мы планировали провести еще один день в зоопарке. У Магомеда послужной список поскромнее, чем у Иссы. Он не числился ни активистом, ни воинствующим исламистом. Его не разыскивал Интерпол. В пять утра его вытащили из постели в приюте и запихали в самолет до Санкт-Петербурга. Для этого пришлось засунуть ему в рот кляп. Последнее, что мы слышали, — это его сдавленные крики.

Она неожиданно покраснела и перевела дух.

— В школе права мы много говорили о верховенстве закона над жизнью, — сказала она. — А о чем говорит вся немецкая история? Закон не защищает жизнь, он подрывает ее основы. Так мы поступали с евреями. А в сегодняшней американизированной форме он санкционирует пытки и похищения на государственном уровне. И эта штука заразная. Ваша страна от нее не застрахована, как и моя. Такому закону я не служу. Я служу Иссе Карпову. Он мой клиент. И мне ничуть не жаль, если вас это смущает.

Однако скорее это смутило ее, поскольку лицо Аннабель сделалось пунцовым.

— Насколько ваш клиент в курсе ситуации? — спросил Брю после затянувшегося молчания.

— В мои обязанности входит информировать его, так что я его проинформировала.

— Как он к этому отнесся?

— То, что мы воспринимаем как плохие новости, он воспринимает по-своему. С интересом меня выслушав, он пребывает в убеждении, что вы решите все проблемы. Дом, если вы не заметили, находится под наблюдением. Эти знатоки души и сердца в полицейской форме, что недавно нанесли визит Лейле… надо полагать, они большие специалисты в этой области.

— Мне показалось, что вы их знаете.

— Кто же в приюте их не знает. Известные ищейки.

Отчасти чтобы избежать ее прямого взгляда, отчасти же чтобы получить короткую передышку, Брю прошелся по комнате.

— Я должен задать вашему клиенту вопрос. — Он снова стоял перед ней. — Возможно, вы сумеете ответить за него. По условиям, связанным с допуском к счету его так называемого покойного отца, предполагается некий… инструмент. Без этого инструмента нельзя претендовать на счет.

— Речь идет о ключе?

— Возможно.

— Маленький ключ с зубцами с трех сторон?

— Не исключено.

— Я спрошу его, — сказала она.

На ее губах играла улыбка? Брю показалось, что между ними пробежала искра, словно между двумя заговорщиками. Дай бог, коли так.

— При условии, что он заявит о своих правах, — добавил он твердо. — Если удастся его в этом убедить. В противном случае мы возвращаемся в исходную точку.

— Речь идет о больших деньгах?

— Если он заявит о своих правах и соблюдет все формальности, то наверняка назовет вам сумму, — сухо ответил он.

Но тут с бухты-барахты то ли в сердце доброта взыграла, то ли он на миг забыл, что он по рождению и воспитанию трезвый банкир. Его пронзило странное ощущение: будто кто-то реальный, готовый отдаться спонтанным человеческим чувствам, вместо того чтобы воспринимать их как угрозу здоровому финансовому менеджменту, продиктовал ему следующие слова:

— Но если, пока суд да дело, я могу лично чем-то помочь, чем угодно, в разумных пределах, я буду рад оказаться полезным. Даже счастлив. Я сочту это за привилегию.

Она смотрела на него не шелохнувшись, так что он даже засомневался, а произнес ли он эти слова.

— Помочь каким образом? — наконец спросила она.

Ему ничего не оставалось, как идти вперед, а поскольку он так и так двигался в этом направлении, то внутреннего протеста у него не возникло.

— В разумных пределах, в пределах моих возможностей. Я положусь на ваши советы. Всецело. Я исхожу из того, что он не самозванец. Ничего другого, похоже, мне не остается.

— Мы оба должны исходить из этого, — заметила она нетерпеливо. — Я пытаюсь понять, что вы имели в виду, говоря о своей готовности помочь.

Брю не лучше ее знал, что он имел в виду, но ясно было то, что в ее глазах уже не читалось обвинение; видимо, его слова каким-то образом совпали с ее намерениями, даже если осознание этого факта еще только формировалось в ее голове.

— Наверное, я имел в виду деньги. — Он произнес это с некоторым смущением.

— Вы могли бы, например, одолжить ему некую сумму прямо сейчас, в счет его будущего наследства?

И вновь на миг проснулся сидящий в нем банкир.

— Через банк? Нет. Пока его законные права не будут подтверждены — нет. Это исключено.

— Тогда о каких деньгах идет речь?

— А ваша организация разве не располагает средствами в расчете на такие случаи?

— В «Северном приюте» в настоящий момент средств хватит разве только на билет до ближайшего центра депортации.

— И никакого… помещения, где бы его могли временно разместить?

— И где полиция не нашла бы его через пять минут? Нет.

Брю не спешил сдаваться.

— А если он действительно болен? Если он сошлется на свою болезнь? Никто не станет депортировать тяжелобольного человека.

— Если он сошлется на свою болезнь, что и делает половина нелегалов — именно так мы и поступили в случае с Магомедом, — и если врачи согласятся с тем, что он нетранспортабелен, его доведут до нужной кондиции в хорошо охраняемой больнице, чтобы затем депортировать. Еще раз спрошу: о каких деньгах вы ведете речь?

— Я полагаю, сумма будет зависеть от реальных потребностей, — сказал Брю, выступая снова в образе банкира. — Если вы обрисуете мне хотя бы в общих чертах, что вы собираетесь с ней делать…

— Я не могу. Это конфиденциальная информация клиента.

— Конечно. Я понимаю. Само собой. Но если мы говорим о, так сказать, скромном вспомоществовании, чтобы помочь ему как-то перебиться…

— Не таком уж скромном…

— …То, с учетом всех обстоятельств, это будут средства из моего собственного кармана. Для вашего клиента. Через ваше посредничество, но в его пользу.

— Деньги под расписку?

— Упаси бог! — А что, собственно, его так шокировало? — Обычная дружеская ссуда, которая со временем, надеюсь, будет возвращена… или, предположим, не будет. Нет, никакая расписка не требуется.

Он это сказал. Сказал и сам в это поверил, так что при необходимости повторил бы свое предложение еще и еще раз.

Теперь пришел черед ее сомнениям.

— Речь может идти о… хм… порядочной сумме.

— Смотря что вы в это вкладываете. — Он не удержался от характерной банкирской улыбки, означавшей: то, что представляется порядочной суммой для вас, не обязательно покажется такой для меня.

— Если она ему в конечном счете не понадобится, я верну вам эти деньги. Можете мне поверить.

— Я в этом не сомневаюсь. Так о какой сумме идет речь?

Что она сейчас подсчитывала? Сколько он может себе позволить или во что оценить то, что у нее на уме? И давно ли это у нее на уме? Еще с тех пор, когда они сюда пришли, или с момента, когда он заронил в ее голову эту мысль?

— На то, что ему необходимо сделать, — если мне удастся уговорить его это сделать, — понадобится, я думаю, не меньше… тридцати тысяч евро. — Она пробормотала эту сумму, словно в надежде, что так она покажется менее значительной.