Вадим Пеунов - Последнее дело Коршуна Страница 20

Полковник Иванилов очень много работал над теорией ведения следствия и розыска, имел свои труды. Последнее время он специализировался на школе ватиканского шпионажа, как одной из самых опытнейших, которая имеет большую базу материальных средств и моральных методов воздействия.

Ватикан — это сточная яма, куда из Европы, Азии и Америки стекается вся грязь человечества — подонки общества. Там их обрабатывают в духовных академиях, институтах, школах, семинариях, «святых орденах», готовя кадры предателей, убийц, шпионов, диверсантов для шпионских организаций всего мира, а особенно для «конгрегации по пропаганде святой веры» — официального министерства шпионажа и диверсий при «престоле наместника святого Петра».

Рекламируя «поборников святой истины» в качестве шпионов, епископ Райян в мае 1940 года в газете «Нью-Йорк тайме» писал:

«Ватикан — это наиболее осведомленная организация в мире. Тысячи, миллионы хорошо обученных официальных и неофициальных лиц, в частности дипломатов, работающих на него, собирают ценнейшую информацию. Таким образом, он имеет наиболее осведомленную разведку. Глупо было бы думать, что Германия, Франция, Англия признают Ватикан только из-за чувства христианского милосердия. Если они что-нибудь дают, то требуют, чтобы им возвратили сторицей. Надо бы и нам не забывать подобных истин».

Это было сказано в 1940 году. После этого прошло двенадцать лет. Отгрохотали пушки под Сталинградом, взвился стяг победы над фашистским логовом, кончилась бесславная история «третьего рейха». Казалось бы, крах постиг и «святую обитель». Но не так думал наместник апостола Петра. Гибель «священной Римской империи» стала для Пия XI новым бизнесом. Папа продал всю свою европейскую шпионскую сеть федеральному бюро расследований за пять миллионов долларов в год, не считая тех «крох», которые он выторговал при разделе ста миллионов, ассигнованных на «обеспечение взаимной безопасности».

Когда полковник познакомился с версией капитана, что «ЯКР» это «Ян Кр…», и сопоставил это с поведением «пана Яна» у Полонской в Рымниках, он пришел к выводу, что имеет дело с одним из учеников патера Швейгель. Этот хорошо известный в кругах работников госбезопасности иезуит руководил трехгодичным «институтом» подготовки шпионов для России — так называемым «коллегиум руссикум» святой Терезии, расположенным в Риме на улице Карла Альберто.

О принадлежности преступника к этой школе говорила прежде всего правдивая маскировка.

— Вы, кажется, правы, Иван Иванович. «ЯКР» — может быть, действительно часть реально существующей фамилии. «Ян», который проведал Дубовую летом, — лицо живое. Пока нам неизвестно, что́ общего он имеет с паном Яном, у меня возникает еще одна версия. Предположим, что пан Ян честный человек, — только на минуту предположим, — тогда вне сомнения одно: бандит сработал под пана Яна. И теперь, оставив на телеграмме «ЯКР…», дает толчок к поискам в желательном для него направлении. Так или иначе, нужно во что бы то ни стало найти этого Яна. Участник или не участник убийства, он может нас натолкнуть на решение многих вопросов… Можно предположить и иное. Нам подсовывают провалившегося агента. Воспитанники «святого престола» или федерального бюро расследований при необходимости легко идут на такие жертвы.

— И это может случиться, — согласился капитан.

— Поэтому и надо торопиться с поисками. Замбровского так и не удалось вернуть к жизни. Теперь приходится рассчитывать только на то, что диверсантов удастся обнаружить по тем сведениям, которые есть у нас или которые мы сможем найти. Кстати, у меня уже есть одна новость. На наш запрос относительно брата Вероники Антоновны пришел положительный ответ. Иосиф Антонович жив-здоров, работает техником-строителем, активист, на отличном счету. Никаких компрометирующих данных о нем нет. Значит, письмо и фото — простая подделка, а может быть, и результат воровства.

— Ну что же, это к лучшему, — повеселел капитан. — Когда заподозрят человека, а потом проверят и окажется, что он ни в чем не виноват, то чувствуешь радость за себя и за него. Хуже, когда во всем доверяешь подлецу и в ответственный момент он предает. Обидно и за себя — проглядел, и за людей, которых он обманывал.

— К нам больше, чем к кому другому, относится пословица — семь раз отмерь, один — отрежь. Но, как и врачи, мы в своих операциях не имеем права медлить и ошибаться. Как вы собираетесь продолжать поиски?

— Еще в первое свое посещение квартиры Дробота я обратил внимание на групповое фото выпускников юридического института. Это фото принадлежит Дубовой. Если мне не изменяет память, там был один Ян. Фамилия его не то Крислач, не то Крылач, словом, что-то на «К». В общем, надо еще раз посмотреть эту фотографию.

— И заодно, Иван Иванович, поинтересуйтесь всей перепиской Дубовой и Дробота. Он обещал принести мне кое-какие письма Нины Владимировны. Вообще мне хотелось бы еще раз с ним поговорить. Пригласите его ко мне.

Трудно сказать, почему Маринка попала в музыкальную школу, которая была чуть ли не на другом конце города. Вероятнее всего, причиной этого было старенькое пианино, за которым девочка любила сидеть в сумерках, когда никого не было дома, и подбирать одним пальцем случайно слышанный мотив. Кареглазая дивчинка с плотной черной косой росла замкнутой и молчаливой. За большой рост и длинные, голенастые ноги ее на улице дразнили «дылдой». Это ее обижало, и она чуралась шумливых сверстников. Училась она неважно. Все предметы, кроме музыки, давались ей с трудом. Хорошая оценка в дневнике Марии Небаба появлялась редко. Маринка привыкла, что ее ругали и учителя и мать, а ученики старались не садиться с ней за одну парту, так как она не любила шалить, не хотела подсказывать и, казалось, не умела смеяться. Поэтому и в школе у нее не было друзей. Их заменяли старые, зачитанные до дыр книги, где описывались жалостные судьбы героинь с пышными иностранными именами.

На выпускном вечере в музыкальной школе Маринка поразила всех проникновенным исполнением «Песни без слов» Мендельсона, избранной ею по свободной программе.

В тот вечер Маринка услыхала дружеских советов и пожеланий больше, чем за все годы учебы. С тех пор она начала мечтать о консерватории.

Но война оборвала учебу на восьмом классе. Начались годы опустошающего страха и изнуряющего голода. Не любила Мария вспоминать, как исчез из дома отец; как она с матерью таскала по селам тачку, обменивая скудные пожитки на картошку; как плакали над телом убитого братишки, который случайно вышел за ворота после десяти вечера; наконец, как уныло выстукивали на стыках телячьи вагоны с решетками на окнах… Побег… Но война с ее ужасами постоянно напоминала о себе, являясь кошмарами в снах… За два года оккупации Маринка, не успев возмужать, казалось, состарилась, стала еще более нелюдимой.

Как только в освобожденном городе открылась вечерняя школа, Маринка пошла доучиваться. Таких, как она, переростков, собралось много. Но, как и в музыкальной школе, Маринка опять осталась в стороне от своих сверстников. Вместо того, чтобы бежать после уроков в кино или на танцы в Дом офицеров, она спешила домой посидеть за расстроенным вконец пианино и погрустить, вслушиваясь в траурные звуки маленькой пьесы Чайковского «Похороны куклы» или печальные мелодии Шопена.

К семнадцати годам Маринка выровнялась в красивую, стройную девушку с легкой походкой и гибкой талией.

Однажды, вернувшись из школы, Маринка увидела, что ее комнатушку занял какой-то жилец.

— Недельки на две один офицер попросился, — сообщила мать.

Вечером явился квартирант. Он пожелал хозяевам доброго вечера, искоса взглянул на Маринку и прошел в свою комнату. На Марию он произвел впечатление чего-то большого, сильного, красивого.

Квартиранта пригласили к вечернему чаю.

— Виталий, — представился он и улыбнулся.

Маринка, сама того не желая, улыбнулась в ответ. За столом она глазами полными ужаса смотрела на багровые обрубки левой руки Виталия и слушала его рассказы о партизанском отряде.

После чая Маринка играла на пианино. Виталий стоял за ее спиной и без слов подпевал. Когда он нечаянно касался рукавом кителя ее плеча, на матовом лице Маринки вспыхивал румянец.

На четвертый день она, к своему удивлению, согласилась пойти с ним в Дом офицеров. Танцуя, она опиралась на широкое плечо Виталия и чувствовала, что ей с ним очень удобно и спокойно, что сердце наливается густым теплом.

На следующий день Виталий встретил смутившуюся Маринку возле школы и по дороге снова рассказывал о своей партизанской жизни, о девушке Нине, которую он любил и которая погибла. У дверей Виталий взглянул Маринке в глаза и тихо сказал:

— Ты очень похожа на Нину.

А через три недели в доме старого бухгалтера Небабы справили скромную свадьбу. Виталий уехал. Через два года он вызвал жену в Пылков, где приготовил для нее и сына Игоря большую квартиру, показавшуюся Марии роскошной.