Семен Лопато - Искушение и разгром Страница 20

Жена, подперев щеку кулаком, с той же блаженной улыбкой перевела взгляд на Сергея.

— Нет. Сергей запрещает ей в игры играть.

— А почему? Что ж так?

— Говорит, чтоб не испортить ребенка.

— Прям запрещает? А пусть к нам играть приходит. У нас игр этих компьютер полный. И про этих ниндзя, и про чудовищ, и про мужчин с автоматами. Нет, правда, пусть приходит.

— Да они сейчас и так к компьютеру прилипли наверняка.

— Ой, да ты что! Они сейчас с котом играют. Я уходила, видела. И бантики ему повязывают, и чего только не делают, прям жалко кота, честное слово. Вот увидишь, сейчас придем, так прям точно с котом играть будут, — Нина, махнув рукой, засмеялась.

Сергей, воспользовавшись возобновившимся разговором между женщинами, незаметно выскользнул с кухни.

В гостиной, не включая света, он остановился, глядя в распахнутую балконную дверь. Электронные часы на полке показывали десять вечера. Ветер в заоконной черноте качал фонарь под жестяным колпаком на столбе, со дна двора доносились повизгивающие девчоночьи и хриплые мальчишеские голоса. Снова не зная, куда себя деть, Сергей секунду постоял посреди темной комнаты. Мысли текли как-то сами по себе. Несколько раз пройдясь по комнате, он остановился. По какой-то странной ассоциации ему вдруг пришла в голову мысль, каким способом можно было устранить блокинг — эффект в программе компрессии изображений, которой он занимался сегодня утром. Надежда была слабая, но попробовать стоило. Невольно ощутив облегчение оттого, что нашлось что-то, чем можно было заполнить остаток вечера, Сергей направился в свою комнату и вновь включил компьютер. В течение следующего часа он убедился в неэффективности своей идеи, перебросился несколькими словами с дочерью, которую жена наконец привела из гостей, включил было телевизор и в ту же секунду выключил, увидев, что именно появилось на экране, и наконец снова вернулся к программе, чтобы проверить несколько догадок, возникших у него по ходу дела. Был уже двенадцатый час, когда жена, уложив дочку, зашла в комнату и, аккуратно притворив за собой дверь, уселась рядом с ним в кресло. Повернувшись на вращающемся стуле, Сергей обхватил своими ногами ее ноги.

— Устала. — Запрокинув голову, она мгновенье посидела, прислонившись затылком к стене. Снова выпрямившись, она задумчиво посмотрела в пространство.

— Танька сегодня быстро уснула. Видно, наколбасились они с Иришкой до полного изнеможения. Уже в ванной носом клевала.

Сергей, упершись локтем в подлокотник, опустошенно посмотрел на жену:

— Кот уцелел?

— Кот уцелел. Кот у них жирный, пушистый. Двуспальный кот. На двух ополоумевших девчонок его вполне хватает. — Жена, словно внутренне подобравшись, посмотрела на Сергея: — Послушай, я с тобой хочу поговорить. С тобой можно поговорить? Я сейчас никаких твоих гениальных мыслей не нарушаю?

— Увы…

— Хорошо. То есть это, конечно, очень плохо, но, как представитель реальности в твоем сознании, я вынуждена тебя отвлечь от высоких сфер.

Сергей раздумчиво посмотрел на жену:

— А ты полномочный представитель реальности?

— Полномочный, полномочный. У меня и документы есть, не сомневайся. Предъявить?

Сергей махнул рукой:

— Не надо, я все помню.

— Ну так вот, — жена, мгновенно посерьезнев, посмотрела на Сергея. — Я сегодня говорила с мамой. Помнишь, я тебе говорила, что в садовое товарищество завезли компост? Так вот, площадку, где его свалили, будут ровнять, и поэтому его нужно срочно разобрать и внести. Тем более что пришло время перекапывать грядки. Такая вот обстановка. В общем, такое дело — в это воскресенье надо будет съездить на дачу.

Сергей, за секунду до ее слов догадавшийся, о чем пойдет речь, и с фаталистической выдержкой выслушавший эту тираду, молча опустил голову. Несмотря ни на что, это было неожиданностью, и, чтобы переварить услышанное, ему нужно было несколько секунд.

Жена, мгновенье с какой-то надеждой изучавшая его лицо, погаснув глазами, отвела взгляд. Отвернувшись, она, словно каменея, безнадежно посмотрела в пространство:

— Ну, все понятно. Я так и думала. Никаких сюрпризов.

Сергей вяло подпер голову кулаком:

— Ну, почему. Сюрприз состоялся.

— Не надо так острить. Ты же знаешь, я стараюсь к тебе с этим приставать как можно реже. И уже давно я тебя ни о чем не просила.

Она помолчала, словно стараясь справиться с собой и говорить размеренно.

— Слушай, мне очень не хотелось с тобой об этом говорить. Я об этом думала и уже видела твое перекошенное лицо. Но это нужно сделать. Мой папа болен, и мама уже не первой молодости, и делать тяжелую работу она не может. У нее уже две недели давление. И, извини, надо быть мужчиной. Ты, по сути, единственный мужчина в семье. Надо поехать и перекопать эти чертовы грядки.

— Но я разве отказываюсь? Я ничего такого не сказал. Я поеду.

— Ты поедешь, но ты говоришь об этом с таким лицом, что мне хочется бросить все это к черту и никогда больше не вспоминать об этом. Я чувствую себя злой, сварливой и надоедливой женой, которая своими глупостями досаждает мужу, который устал на работе и которому хочется прийти домой и отдохнуть. Но я не такая. И все это не моя блажь. И это не мое садоводческое помешательство. На этих грядках вырастут огурцы, и помидоры, и клубника, и Танька будет их есть с удовольствием, и у нее будет счастливая морда, и за ушами у нее будет трещать, и она будет счастлива, и если ты этого не понимаешь, то мне очень жаль, и это значит, что очень многое в нашей жизни было не нужно и напрасно.

— Послушай, у нас же полно денег. Ты можешь купить это все на любом рынке, и Танька это съест, и, ручаюсь, морда у нее будет ничуть не менее радостная.

— Ты прекрасно понимаешь, что дело вовсе не в этих фруктах.

— Но ты же сама только что говорила…

— Я совершенно о другом говорила, и если ты этого не понимаешь, то мне очень жаль. Может быть, я тупая. Может быть, я плохо объясняю. Или я стерва. Но я хочу совершенно простых и понятных вещей. И я не понимаю, почему то, чем живут все нормальные обычные люди, у тебя вызывает такую ненависть. Летом я каждые выходные приезжаю на дачу, и каждые выходные я вижу, как туда приезжают все остальные, и все приезжают с мужьями, и все делают вместе, дружно, и никто из мужей не делает трагедии из того, чтобы перекопать грядки или набить силосную яму. Это нормально, понимаешь? И никто из них не считает это для себя зазорным.

— Ну да, это я видел у соседей. «Сереженька, пожалуйста, еще два ведерка земли и два ведерка перегною». И Сереженька, в тренировочных штанах на лямках и в сандалиях на босу ногу, радостно трусит за ведерками.

— Ну и что? Это жизнь. Это делают все и не видят в этом подвига. И не видят унижения. И мне стыдно и неловко объяснять тебе, здоровому, сильному мужчине, что ты мог бы делать то же самое.

— Послушай, я же все делал, когда ее строили. Я корчевал лебедкой пни, я перетаскал из общей кучи сотню тачек кирпича, я бетонировал фундамент. Но сейчас все закончили, слава богу, все стоит, зачем я там нужен?

— Знаешь, насчет того, что ты там делал, давай не будем говорить. Тем более что ты там был несколько раз, а все делал мой папа, которому скоро шестьдесят лет. И сейчас от тебя требуется только одно — иногда приезжать и помогать, когда моим родителям уже невмоготу. И больше я тебя ни о чем не прошу.

— Ну я же сказал, я поеду.

— Ты сказал, но ты сказал это с таким лицом, что… Ты не видел себя, когда это говорил. Хотелось все бросить и удавиться.

— Знаешь, это напоминает мою маму. В детстве она заставляла меня заниматься музыкой. Я был послушным сыном, я подчинялся. Но ей этого было мало, ей еще нужно было, чтобы я делал это со счастливым лицом. И когда это не получалось, она страшно обижалась и требовала клятв, что я делаю это с удовольствием.

— Я не прошу у тебя клятв. Я просто хочу, чтоб ты иногда чувствовал, что у тебя есть семья. И знаешь, я сама хотела бы это чувствовать.

— Послушай, ну в чем я виноват? И с этой дачей… Я что, не даю на нее деньги?

— Да, ты даешь деньги. И ты делаешь мне подарки. И мне это приятно, и я это ценю. Но семья — это другое. Это когда люди все делают вместе.

— Мы тоже кое-что делаем вместе…

— По-моему, это единственное, что мы делаем вместе. И это единственное, ради чего ты обо мне вспоминаешь.

— Лучше не вспоминать?

— Не передергивай, не надо так говорить. Просто мне обидно, что я тебе нужна только для этого. И мне хотелось бы чувствовать твою ласку и внимание не только в постели.

— Доживем до пенсии, почувствуешь.

— Я не шучу.

— Я тоже. Я не понимаю, где же еще можно чувствовать ласку и внимание.

— Вот очень жаль, что ты этого не понимаешь.

— Ну понятно. Ласка и внимание — это вскопать пять соток огорода. После этого, очевидно, секс будет особенно волнующим.