Михаил Прудников - Операция «Феникс» Страница 22

И Таня (и Валя, и Света) были милы. Сергей говорил это своим сёстрам. Но никогда ни с кем он не делился тем, что вот уже много лет перед его глазами неотступно стояла девушка в короткой кожаной куртке и белом мотоциклетном шлеме. Она погибла, врезавшись в грузовик. Это было нелепо, обидно. Сергей Николаевич долго не мог прийти в себя. Мотоциклетный шлем преследовал его повсюду.

С тех пор, пока он не встретил Катю, он не мог найти женщину, которая заполнила бы его жизнь.

Для отца Рублёва семейные праздники были лучшими часами его жизни: дети, которых он иногда не видел месяцами, собирались все вместе, на коленях у него резвились две внучки. «Вот, мать, — обращался он с довольной улыбкой к жене, — смотри, какой мы с тобой коллектив воспитали. За столом тесно». Он очень гордился, что, будучи сам малограмотным, дал детям высшее образование. Особенно он гордился Сергеем — единственным сыном, к профессии которого относился с уважением, хотя вряд ли имел точное представление, чем занимается его сын. Сергей ничего не рассказывал, а отец считал, что расспрашивать нетактично.

Скупой на слова и проявление чувств, отец после нескольких выпитых рюмок становился словоохотливым и даже немного хвастливым. Ему очень нравилось слово «клан», которое он выудил из газет, и любил его ввернуть в застольной беседе.

Отец считал, что праздник не в праздник, если за столом не слышно песен. Начисто лишённый слуха, сам он питал особую слабость к пению. Репертуар его тоже не отличался богатством: в особом почёте были две очень не похожие одна на другую песни: «Вышли мы все из народа» и сентиментальный романс начала века «Вот вспыхнуло утро, румянятся воды…»

И тут Сергей обычно приходил на помощь, идя навстречу молчаливой просьбе всей семьи. Поскольку у Сергея был приятный баритон, отец умолкал и, к радости всех присутствующих, уступая место сыну, превращался из исполнителя в слушателя.

Двадцатого июля праздновали день рождения отца. Уже была почата третья бутылка вина и отец приступил было к «концертной программе», как вдруг в дверях раздался звонок. Вышедшая в прихожую старшая сестра вернулась через секунду в комнату, где был накрыт стол, и сообщила: «Серёжа, тебя там спрашивают… С работы».

Сопровождаемый тревожно-вопросительными взглядами семьи, Сергей поспешил в прихожую. В дверях стоял Максимов.

— Извините, Сергей Николаевич, — пробормотал он. — Наш старый друг Рыжий прислал привет. Опять объявился на Новодевичьем кладбище. Просили вам сообщить.

— Маккензи?

— Он самый.

— Великолепно! — воскликнул Сергей. — Не выдержал, значит! Удалось выяснить, что ему там было нужно?

— Пока ещё не совсем. Крутился вокруг памятники купцу Маклакову. Похоже, что там у них тайник!

— Тайник? — Сергей пристально посмотрел на скуластое лицо Максимова.

— Да, тайник. Точно выяснить не удалось. Подходить близко было рискованно. Но нашему товарищу показалось, что Маккензи взял или положил какую-то записку…

— Спасибо, дружище. Это хорошая новость. — Сергей горячо пожал шершавую руку Максимова. — Подожди меня. Машина здесь?

— Внизу.

— Я сейчас, мигом! — И он бросился переодеваться.

Узнав, что Сергей должен немедленно уехать, домашние были разочарованы. Особенно досадовал отец: день рождения, к которому он так тщательно готовился, был испорчен.

— Ничего, — утешал его Сергей, — через час — полтора я вернусь. И мы ещё с тобой споём.

По дороге на Новодевичье Максимов рассказал, что на сей раз Рыжий появился на кладбище в толпе туристов из Западной Германии, так что не сразу его опознали. Когда туристы бродили по кладбищу, Маккензи незаметно отделился от толпы и направился к памятнику.

— Там он возился минуты три, — продолжал Максимов. — Из-за ограды и густого кустарника его было почти не видно.

— А он не заметил нашего человека? — спросил Сергей.

— По-моему, нет. Тот прогуливался с букетом цветов. Старался держаться не в одиночку, а поближе к прохожим.

— А больше к этому памятнику никто не подходил?

— Нет. Больше никого не видели.

Машина остановилась у ворот кладбища. На самом кладбище было многолюдно; по асфальтированным дорожкам бродили толпы туристов. Максимов размашисто зашагал по главной аллее мимо гранитных глыб и бюстов. Потом через ворота в высокой кирпичной стене они прошли на старую часть кладбища, где мелькали имена известных писателей, учёных, общественных деятелей. Вдоль высокой зубчатой монастырской стены Максимов провёл Рублёва в самый глухой угол кладбища, заросший сиренью и густыми липами.

— Вот здесь, Сергей Николаевич. Вот эта могила.

Рублёв увидел памятник в виде небольшой часовенки. В глубокой нише с полукруглыми сводами ангел из белоснежного мрамора с прекрасным и скорбным лицом протягивал в мольбе руки с тонкими пальцами скрипача. Мраморные складки плотного хитона ниспадали упругими волнами. Столько было подлинной скорби, мольбы и покорности неизбежному во всей этой печальной фигуре, что на мгновение Рублёв залюбовался изваянием. Потом его внимание привлекла надпись золотой славянской вязью на цоколе из тёмно-зелёного мрамора.

— Его степенство не жалел денег на бессмертие, — проговорил Рублёв.

— Да, памятник что надо, — согласился Максимов. — Нам с вами такой не поставят.

— Нам наплевать на бронзы многопудье… Впрочем, нет. Сейчас нам придётся обследовать это многопудье самым тщательным образом. Вы не пытались отыскать тайник?

— Можно сказать, нет, — ответил Максимов. — Успел провести только беглый осмотр, но, как говорится, с первой попытки высоту взять не удалось.

Однако Рублёв и Максимов решили, что осматривать памятник сейчас, когда вокруг столько посетителей, нельзя. Вполне возможно, что среди этой толпы находился и тот, с кем поддерживал связь Джозеф Маккензи.

— В семь кладбище закрывается, — сказал им служитель. — И тогда здесь не будет ни души.

Было половина седьмого. Рублёв и Максимов, прогуливаясь по кладбищу, с нетерпением посматривали на часы. Как только аллеи опустели, приступили к осмотру. Сергей разбил всю площадь памятника на сектора. Сначала внимательно осмотрели ограду, затем нижние плиты, щели между ними и, наконец, приступили к нише и фигуре ангела. Особенно детально Сергей осматривал складки ангельского хитона. Он сунул руку во впадину под крыло ангела — и едва не вскрикнул: пальцы наткнулись на свёрнутую бумажку.

— Нашёл! — радостным шёпотом сообщил Максимову. — Нашёл тайник.

— Что-нибудь есть там? — почему-то тоже шёпотом спросил Максимов.

— Есть. Записка. Вот она. — Сергей осторожно, двумя пальцами извлёк вчетверо сложенный пожелтевший квадратик бумажки.

С утра шёл дождь. Вероятно, струйки воды затекли во впадину — записка была мокрая, голубоватые строчки расплылись. Но текст всё же можно было прочесть. Рублёв и Максимов склонились над запиской.

«Отче наш иже еси на небесах! — читали они. — Да святится имя твоё, да придёт царствие твоё. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И не введи нас во искушение, да избави нас от лукавого. Аминь».

— Молитва, что ли? — растерянно пробормотал Максимов.

— Наверное, молитва. — Сергей повертел в руках малограмотно написанную записку. — Бумага не старая, пожелтела, но не сильно. Видно, положена сюда недавно.

— Вероятно, шифр, а? Как вы думаете, Сергей Николаевич?

— Может быть. Во всяком случае, Маккензи — человек осторожный. Если бы его схватили за руку, попробуй придерись: невинная молитва.

— Сергей Николаевич, а может, это не всё? — спросил Максимов. — Может, продолжить поиски? Терпенье и труд…

— Что же, давайте попробуем, — согласился Сергей. Он воткнул записку в щель между постаментом, на котором крепилась фигура ангела, и боковой плитой пиши. — Пусть подсохнет, — сказал он Максимову и снова взялся за обследование памятника.

Они продолжали поиски ещё целых полчаса. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев, косо падая через густую листву. Кладбище затопила сизая вечерняя дымка. С Москвы-реки донёсся протяжный гудок баржи. Рублёв и Максимов обследовали каждый сантиметр памятника, но больше ничего не нашли.

Нужно было уходить. Сергей поискал записку глазами, но в щели, в которую он сунул её посушить, записки не оказалось. Он внимательно осмотрел нишу и траву у постамента, но бумажки нигде не было.

— Что за чертовщина! — воскликнул он. — Какой-то ребус!

— Скорее всего, — высказал предположение Максимов, — записка провалилась в щель. Больше ей некуда деться.

Сергей заглянул в щель: там в темноте белел еле различимый уголок записки.

— Так оно и есть! — воскликнул Сергей. — Провалилась в щель. Наверно, от порыва ветра. Но что же делать?

Максимов сбегал на соседний участок, где велись реставрационные работы, и раздобыл там кусок тонкой проволоки, из которой он сделал крючок. Но вытащить этим крючком записку не удалось.