Егор Иванов - Негромкий выстрел Страница 22

Кедрин трижды ударил молотком в дверь, брат-привратник молча отворил ее, и Кедрин вошел в темную храмину. Вся затянутая черной тканью, она была едва освещена свисавшим с потолка «лампадом треугольным», в котором три тонкие свечи давали «свет трисиянный». В одном углу храмины — черный стол и два черных стула. На столе — берцовые человеческие кости и желтый череп с блестевшими, точно нарочно начищенными, белыми зубами. Из глазниц черепа выбивалось синеватое пламя Тут же раскрытая библия и песочные часы. На профанов, ищущих посвящения, все это действовало волнительно, особливо человеческий скелет в противоположном углу с надписью над ним: «Ты сам таков будешь».

В двух других углах возвышались на подставках по гробу. В одном из них — искусно подделанный мертвец с признаками тления, другой гроб зиял пустотой.

Кедрин равнодушно сделал полагающиеся знаки, с трудом нашел в темной ткани следующую дверь и снова трижды постучал молотком. Пока он ждал привычного ритуального вопроса, лениво подумалось ему о том, что вот ведь вся эта необычная символика, которой верны масоны еще с XVIII века и которая безошибочно действует на дураков, наверное, и оттолкнула от масонства такого необычайно умного и холодного политика, как Павел Николаевич Милюков. Когда госпожа Соколовская по поручению ложи пустилась вербовать его в братство «вольных каменщиков», Милюков небрежно ответил ей: «Пожалуйста, без мистики, господа!..»

За дверью заунывный голос вопросил: «Для чего вы пришли сюда? Чего хотите вы от нас?» Кедрин так же заунывно произнес: «Премудрости, добродетели, просвещения». За дверью трижды стукнул молоток, створки отворились, и Кедрин вошел в просторный зал. Он был декорирован согласно заповедям иоаннического масонства, и стены его, затянутые голубыми тканями, украшенные золотыми символическими изображениями, ласкали взор. Золотые шнуры, держащие ткань, были связаны большим узлом как раз посреди стены, обращенной к востоку. Тут же, на востоке, на возвышении о трех ступенях располагался престол, масонский жертвенник, а за ним кресло управляющего ложею. На престоле выделялось лазоревое шелковое покрывало с густой золотою бахромою. Балдахин, осеняющий престол и кресло Великого мастера, также голубого шелка, был испещрен золотыми звездами, среди коих в сиянии ярких золотых лучей сверкал треугольник. Внутри оного золотом же было вышито имя Великого Зодчего Вселенной. На престоле — раскрытая библия у первой главы от Иоанна. Обнаженный меч, золотой циркуль и наугольник резко выделялись на потемнелых листах книги. Меч положен слева первым — он словно не допускал страницам перевернуться, закрыться.

На деревянных стульях и креслах, крашенных белым лаком и обитых лазоревым бархатом для мастеров и белым атласом для прочей братии, расположились уже человек двадцать пять масонов.

За треугольной формы голубыми столами должностных лиц ложи вольно расселись сюрвельаны, или надзиратели 1-й и 2-й степени, секретарь — хранитель печати, вития, или ритор, обрядоначальник, приуготовитель, вводитель, или брат ужаса, казнохранитель и милостынесобиратель, помощники его — диаконы… В миру это были известные Кедрину старый фат князь Бебутов, Пьер Жильяр, воспитатель наследника цесаревича Алексея Николаевича, адвокат Маргулиес, граф Виельгорский…

Кедрин отметил про себя, что сегодня пришли даже братья, которые редко меняли мирские развлечения на духовное общение в собраниях ложи. Когда же его взгляд остановился на австрийском подданном, банкире Альтшиллере, блюстителе символов, оба незаметно улыбнулись друг другу.

У Кедрина и раньше были кое-какие дела с этим близким другом военного министра Сухомлинова. Еще когда Альтшиллер приехал в Киев из Австро-Венгрии в конце 80-х годов и занялся там мелкими подрядами и комиссионерством, он не раз обращался за помощью к адвокату Кедрину. Нажив большое состояние, банкир повел широкий образ жизни и втерся в киевское высшее общество. Хорошей репутацией он, однако, не пользовался. Частые отлучки в Вену и Берлин, близость с австро-венгерским консулом, наконец, орден Франца-Иосифа, полученный Альтшиллером неизвестно за какие заслуги, дали контрразведке основания взять его под наблюдение как шпиона. Разоблачению его как такового, мешала, однако, его дружба с начальником Киевского военного округа генералом Сухомлиновым. Сухомлинову не раз почтительнейше доносили, что его австро-венгерский друг подозревается в шпионаже, однако немного отяжелевший, но еще бодрый и представительный генерал остался глух ко всем этим предупреждениям.

В присутствии Альтшиллера он просил не стесняться в служебных разговорах своих штабных офицеров, ему был открыт полный доступ в кабинет Сухомлинова — и в Киеве и в Петербурге. Он даже мог рыться в бумагах генерала, когда оставался один в домашнем кабинете начальника военного округа.

Когда Сухомлинова назначили военным министром, Альтшиллер последовал за ним в Петербург и открыл в столице контору «Южно-русского машиностроительного завода». Кто-кто, а Кедрин знал лучше других, что контора была фиктивной, поскольку денежных операций в ней не производилось, кассовые книги не велись, посетителей, жаждавших купить продукцию завода или продать сырье, не бывало. Зато контору навещали какие-то сомнительные личности, имелась в ней почтовая бумага высокого качества с австрийским государственным гербом, а в кабинете Альтшиллера на письменном столе был водружен портрет военного министра Сухомлинова с дружественной надписью…

И вот теперь Кедрин имел прямое поручение от весьма высокопоставленных людей в Берлине к своему старому знакомцу и сотоварищу по игре на бирже, брату-официалу Альтшиллеру.

Великий мастер, одетый в голубой фрак и голубую шляпу с золотым солнцем и белым пером, поднял молоток и трижды стукнул им о престол.

— Брат первый надзиратель, который час?

Сюрвельян первый ему ответствовал непременным ответом всех масонских лож, во сколько бы собрание ни началось: «Самый полдень!»

Затем братья в тишине творили моление. По прошествии условленного времени бессловесную молитву сменила песня на мотив «Коль славен»:

Отец любви, миров Строитель,Услышь смиренный глас рабов,Будь наш наставник, оживитель,Будь нам помощник и покров!Пронзи нас истиной святою,Да дышим и живем с Тобою!

Нестройный хор голосов так же внезапно замолк, как и возник, и Великий мастер приступил к делу.

— Милостивые государи и любезные братья! — слащаво произнес он. — Бог, смерть, любовь, братство и истина!

— Воистину братство и истина! — ответствовал хор.

— Любезные братья! — продолжил Великий мастер. — Сегодня у нас полдень редкой радости и приближения к свету истины. Наш милый брат, — при этих словах Кедрин привстал и сделал малый особый знак, — совершил по благословению ложи славную работу в главные столицы «вольных каменщиков» — Париж и Берлин. Его долгий труд на ниве истины был увенчан в Париже высокой, третьей степенью мастера.

— Слава мастеру! — нестройно возгласили ученики, подмастерья и франкмасоны других градусов и застучали молотками.

Когда шум утих, Великий мастер продолжал:

— Мы нижайше просим почтенного мастера сделать нам сегодня обозрение работы братьев наших в латинских и германских странах, донести до нас их рвение в постижении света и доблесть в движении к цели. Любезный брат, взываю ввести нас в истину!

И председатель бухнул своим молотком о жертвенник.

14. Петербург, ноябрь 1912 года

Специальный поезд тащился мимо унылого осеннего леса, мимо болот и заколоченных на зиму дач в Царское Село. Безвольный и мнительный «самодержец Всея Руси» Николай Александрович перенес сюда — после трагических событий января 1905 года — свою резиденцию из Зимнего дворца в желании отдалить себя от возмущенных рабочих масс Петербурга, укрыться за штыками солдат, нагайками казаков и пулеметами жандармерии. Семь лет курсируют такие поезда от бывшего Царскосельского, а ныне вокзала Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, доставляя в Царское Село военные, чиновные звезды Санкт-Петербурга. Французская и немецкая речь звучит в богато отделанных купе, мощные кондукторы из унтер-офицеров Собственного Его Величества Железнодорожного полка исправно несут службу. Они не только радостно «едят глазами начальство», но и держат в образцовом порядке медяшку, инвентарь и мягкую рухлядь.

Проседь бобровых воротников на шинелях тончайшего сукна, золото эполет, звяканье парадных — с гладкими колесиками — шпор на лакированных башмаках, аромат французских духов «Русская кожа» и напомаженных усов, бакенбардов, бород, оловянные от сознания собственной важности и предстоящего представления государю глаза — все это со скоростью тридцати верст в час двигалось по самому «бархатному» в мире рельсовому пути.