Питер О`Доннел - Я — Люцифер Страница 24

В нескольких шагах от машины крупный мужчина говорил по-английски с американским акцентом, обращаясь к группе местных жителей. Он то и дело жестикулировал и показывал на карту, которую держал в руке.

— Ну, что они говорят, Чак? — крикнула ему женщина, произнося слова в нос, как это делают американцы. Мужчина пожал плечами. На нем была соломенная шляпа с широкой лентой, легкий бежевый пиджак, голубая рубашка. На плече у него висела кинокамера.

— Не понимаю, киса, — сказал он. — Я просто… — Тут его глаза засветились — он увидел, как двое ребятишек устроили потасовку из-за того, кому должна принадлежать палка с привязанной на конце бечевкой. Посмеиваясь, он присел и, наставив на них свою камеру, стал снимать сражение.

— Чак, ради Бога, перестань, — недовольно крикнула женщина. — Лучше выясни, как нам вернуться на главное шоссе. — Тут она презрительно фыркнула и повторила: — Главное шоссе. Протяженностью в тридцать футов.

Человек прекратил съемку, убрал камеру в футляр и медленно подошел к машине.

— Видишь ли, Джейни, — сказал он, — я делаю, что могу, но здешнее население совершенно не желает понимать по-английски.

— Ну, а что там на карте? — осведомилась женщина, и в ее интонациях послышалось явное раздражение. — Ты же на нее смотрел, причем смотрел минут десять, когда мы свернули на этот чертов проселок. Говорил, что все будет о'кей, а что теперь?

В толпе послышался легкий гул голосов, люди расступились, давая дорогу седому человеку, которого сопровождал что-то тараторивший ему юноша. Седой подошел к иностранцам и сказал:

— Я говорю по-английски. Чего вы хотите?

— Вот как? — Американец поманил его рукой, а сам расстелил карту на пыльном капоте. — Видите, тут есть дорога, которая обходит гору. Мы должны были выехать на нее уже давно, но никак не можем ее найти. Понимаете?

— Понимаю. Но там нельзя проехать. Только идти пешком. Они делают дорогу, но пока рано. Закончат через два-три года.

— Через два-три года, — фыркнула женщина, испепеляя мужа взглядом. — Ну, сиди жди, когда ее построят. Только у тебя кончится вся твоя пленка.

— Зачем ты так, Джейни? Ведь на карте же дорога обозначена как настоящая, для машин.

— Карта, шмарта… Солнце уже садится, и через полчаса стемнеет. Я не собираюсь тащиться три часа до того шоссе. Узнай, есть ли тут у них отель с водопроводом и душем.

— Нет душ, нет отель, — сказал седой югослав.

— Отлично! — Женщина откинулась на спинку сиденья вытащила пудреницу и стала быстрыми злыми движениями наводить порядок на лице.

— Может, кто-нибудь пустит нас переночевать, Джейни, — смущенно предложил муж. — Сдаст нам комнату…

— Комнату! — Она с треском захлопнула пудреницу и сказала: — Может, я привередлива, но интересно знать, с какими насекомыми мы будем делить кровать. Нет уж, садись и поехали подальше отсюда, Чак.

— Но ты же сама сказала…

— Знаю. Если мы не уедем сейчас же, то заночуем здесь, в машине. Будь так добр — садись и поехали.

— Договорились. — Американец сунул купюру англо-говорящему югославу, после чего сел за руль. «Шевроле» дал задний ход, потом сделал круг по площади и укатил, оставляя за собой пыльный шлейф.

Модести Блейз сняла темные очки и сказала:

— Еще миль пять. Когда доедем до места, уже стемнеет. Только не зажигай фары, Вилли.

Вилли Гарвин кивнул.

— Ладно. Думаешь, Недич появится?

— Надеюсь. До него отсюда километров сорок, а записку мы оставили ему утром.

— Это было бы кстати. Он знает эти места как свои пять пальцев. С ним дело пойдет быстрее.

— Мы должны справиться сами, но с ним, конечно, все будет проще.

Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, когда Вилли съехал с дороги и направил «шевроле» к небольшой рощице. Он остановил машину, выключил мотор, поставил автомобиль на тормоз, затем вышел, вернулся к дороге и тщательно уничтожил все следы, которые указывали на то, что какая-то машина сделала тут поворот.

Когда он вернулся, Модести удаляла с лица густой слой грима. Она уже сняла головной платок вместе с бахромой светлых волос, умело прикрепленных к платку, а теперь стаскивала себя кофту с длинными рукавами, которая удачно прятала ее свежие и крепкие руки и плечи.

Вилли отпер багажник и извлек из него ящик. Пока он открывал его, Модести сняла с себя юбку, лифчик, трусики и чулки. На всех этих элементах одежды были американские фирменные ярлыки, как и на всем, что было надето на Вилли.

Теперь она стояла совершенно голая, никак этого не стесняясь. Ее тело было покрыто ровным золотистым загаром без каких-либо белых пятен и полос. Вилли передал ей колготки и оценивающе посмотрел на ее фигуру. Он прекрасно знал ее тело, и теперь его интересовало исключительно физическое состояние Модести, готовность выдержать предстоящие испытания. Это был вполне обычный взгляд, к которому Модести давно успела привыкнуть, равно как и к традиционному одобрительному кивку.

Она надела колготки, а затем и лифчик, также переданный ей Вилли. Потом — брюки и свитер, но не черный, как обычно, а пестро-зеленый для камуфляжа. Присев на ступеньку автомобиля, Модести стала натягивать серые сапоги.

Теперь разделся донага Вилли и надел плотно облегающие тело трусы, затем ножны, в которых покоились два ножа. Теперь уже Модести окинула взглядом Вилли — и даже не потому, что хотела удостовериться в его хорошем физическом состоянии, а потому, что ей просто доставляло удовольствие видеть его крепкую мускулистую фигуру, которая могла в случае необходимости действовать быстро и безжалостно.

Она вспомнила, как в свое время отыскала Вилли, вытащила его из тюрьмы и сделала мерзкого уголовника совсем другим человеком. Нет, вернее сказать, он просто сам себя переделал — ради нее. Она сама не понимала, почему это произошло, — она лишь поверила интуиции и решила поставить на темную лошадку. После стольких лет борьбы против всех в одиночку она отыскала того, кто был готов беззаветно сражаться бок о бок с ней, и с той поры Вилли Гарвин никогда ее не подводил, он действовал так, словно был продолжением ее самой.

Теперь и он надел брюки и рубашку тех же серо-зеленых маскировочных тонов и присел рядом с ней, чтобы натянуть сапоги.

— Вилли…

— Да, Принцесса…

— Как, по-твоему, югославское вино, которое мы пили днем, можно охарактеризовать как «супернакулюм»?

— Да вряд ли… — Даже в темноте она увидела, как он улыбнулся. — Впрочем, я ведь не Бог весть какой знаток. А ты как думаешь?

Модести сделала вид, что напряженно размышляет, затем ответила:

— Трудно сказать. Я, признаться, не большой специалист в области энологии[4].

Вилли покосился на нее с явным удивлением, но сказал спокойным тоном:

— Пожалуй.

Модести рассмеялась и подошла к багажнику.

Они сидели в темноте, ели прямо из банки мясные консервы, запивая водой из бутылки, которую поочередно передавали друг другу, и то о чем-то переговаривались, то умолкали.

Они не говорили ни о Тарранте, ни о загадочных смертях, ни о пластмассовых контейнерах. Не вспоминали они и былые подвиги, не планировали будущее. Речь шла о совсем иных предметах.

Они обсуждали последнее приобретение Модести на аукционе «Кристи», болтали о новой микроволновой печи у нее на кухне в пентхаузе, о противоподслушивающем устройстве, которое мастерил Вилли, о прочитанной книге, об увиденном спектакле, о купленной пластинке.

Наступила полночь.

— Механики не могут понять, что с машиной, — сетовала Модести. — Венг просто вне себя. Этот маленький «ингленд» — его гордость и любимец. Они разбирали карбюратор, проверяли подачу топлива, зажигание, бензонасос — и только руками разводят.

— Он должен схватывать, как только заработает стартер, — задумчиво сказал Вилли.

— Только при прогретом двигателе. Стоит машине чуть постоять, и все! Тут уж приходится попотеть, пока не возникнет искра.

— А! — обрадованно воскликнул Вилли.

— Есть какие-то идеи?

— Готов побиться об заклад. Принцесса, что затычка в поплавковой камере. Пока машина стоит, бензин медленно просачивается, вот и приходится гонять стартер, пока камера не наполнится, и только тогда…

Он осекся на полуслове. Рука потянулась к расстегнутому вороту, к спрятанным под рубашкой ножам, голова чуть наклонилась вбок. Теперь и Модести тоже услышала, что слева от них в деревьях кто-то тихо крадется. Но она не стала вынимать револьвер из кобуры. Если случилось невероятное и к ним подкрадывается недруг, то Вилли сам разберется с ним ножом и станет поднимать лишнего шума. Причем Вилли швырнет нож так, чтобы тот угодил оппоненту рукояткой в голову и лишь оглушил бы его. Однажды она видела, как Вилли проделал этот фокус на расстоянии пятидесяти футов.

Шорохи прекратились, но раздался тихий свист. Вилли тут же успокоился и ответил таким же легким посвистом. То был их давний пароль.