Юрий Усыченко - Когда город спит Страница 26

— Пожалуйста, с большим удовольствием, — верный правилу всегда быть приятным, завязывать, где можно, дружеские отношения, «Д-35» нелицемерно обрадовался просьбе Глебова.

Радость его, однако, померкла, когда оба журналиста пришли в порт: оказалось, что «Виктори» стоит на внешнем рейде, и добираться к теплоходу нужно катером не менее часа.

Глебов оказался на редкость старательным журналистом: он не пропустил ни одного члена команды, подробно беседовал с каждым. Корабельные склянки пробили одиннадцать, полдень, час пополудни, а разговорам Глебова не виделось конца. Тревога и злость Моро все росли.

— Не знал, что русские журналисты так тщательно собирают сведения для своих очерков, — с кислой миной заметил Моро.

Глебов принял его слова за комплимент.

— Да, да, вы правильно подметили… Итак, в момент налета «юнкерсов» второй штурман находился возле зенитного орудия. Спросите, пожалуйста, кто открыл огонь? — И осточертевший Моро разговор о приключениях «Виктори» продолжался.

В половине второго Моро не выдержал.

— Очень сожалею, коллега. Я должен ехать на берег по неотложному делу.

— На берег? — поднял брови Глебов. — Так рано? Я просил подать катер к шести часам.

— К шести часам! — ахнул Моро. Он понял, какой промах совершил, согласившись поехать с Глебовым. — Невозможно! Абсолютно невозможно.

— Простите, — обиделся Глебов, — вы сами дали согласие сопровождать меня. Уехав, вы лишите меня возможности выполнить поручение редакции. Вы журналист, вам незачем объяснять, что это значит.

— Откуда я знал, что вы так долго будете здесь копаться!

Глебов пожал плечами:

— А я откуда знал, что вы торопитесь? Если бы вы меня предупредили, я бы» обратился к другому.

— Спорить бесполезно, — резко ответил Моро. — Я должен уехать — вот и все.

— Совсем не все, — тон Глебова тоже стал резким. — Я вынужден буду пожаловаться на вас, вы меня ввели в заблуждение. Очень жаль, но такое поведение никак нельзя назвать дружественным, господин Моро. Это выглядит очень странно и совершенно непонятно.

Последняя фраза заставила «Д-35» внимательно посмотреть на собеседника. Полное, с холеной каштановой бородкой лицо Глебова выражало обиду и ничего больше. Черные задумчивые глаза сердито смотрели на Моро. Мыслей его не разгадаешь. Случайны слова о «странном, совершенно непонятном» поведении или за ними кроется намек? Что за игру ведет Глебов? Надо соблюдать осторожность, вдруг тут кроется ловушка! До сих пор для «Д-35» не существовало безвыходных положений. Он найдет выход и теперь.

Моро улыбнулся одной из улыбок, снискавших ему прозвище «Рекламный Ральф».

— Какой вы горячий! Стоит ли нам, собратьям по перу, ссориться! Я охотно приеду с вами сюда завтра и пробуду столько, сколько вы пожелаете.

— Завтра очерк должен лежать в редакции, — не сдавался Глебов. — Я обязан написать его сегодня за ночь и утром передать по телефону своей газете.

«Вот упрямый осел!» — внутренне кипел от злости улыбающийся Моро. Но если он только упрямый осел, еще не беда. Гораздо хуже, если за упрямством скрывается определенная цель. Как быть? Не увидеться сегодня с Дынником невозможно. Но уйти с «Виктори», бросить Глебова, пока не разгадана его игра, тоже нельзя. Как быть? Моро в раздумье глядел через открытый иллюминатор на близкий и недосягаемый берег. Город ровными рядами многоэтажных зданий поднимался над морем, над портом. Морской ветерок из иллюминатора обвевал лицо, помогая успокоиться, собраться с мыслями. Терпеть поражение не в обычае Моро. «Ладно, приятель, — мысленно сказал «Д-35» Глебову. — Ты не с простаком имеешь дело. Старина Ральф одурачит тебя, как ребенка».

— Что же вы мне не сказали, что задание срочное! — всплеснул руками Моро. — Я бы не спорил с вами, долг профессиональной солидарности призывает меня пожертвовать своими делами ради ваших. А долг превыше всего… Прошу прощения, мне надо сказать несколько слов капитану, а затем я вернусь к столь приятным для меня обязанностям вашего толмача. Так, кажется, звали в старой Руси переводчиков?

Нехотя, колеблясь, не понимая, в чем дело, капитан «Виктори» все же выполнил полупросьбу, полутребование Моро. С теплохода спустили вельбот. В нем, кроме матросов, ехал на берег первый штурман. Он имел два поручения: официальное — навести кое-какие справки в консульстве, неофициальное, главное — немедленно, в собственные руки передать Винтеру посланный Моро пакет. В пакете лежала записка для Дынника и подробная инструкция Винтеру, как и где встретиться с «бывшим русским». «Д-35» не уронил своей славы изворотливого разведчика. Не повидавшись с Моро, Дынник все же получил от него весть…

Проводив машину долгим взглядом, Дынник опять зашагал по дороге. Отсутствие Моро пугало Дынника. Ему срочно нужна помощь. Дынник не строил себе иллюзий, он знал, что его уже ищут. По катакомбам, а вероятнее всего, уже добравшись до дома Милетина и найдя труп старика, движется группа хорошо знающих свое дело, настойчивых и сильных людей. Их можно на время сбить со следа, обмануть тем или иным приемом, но они не успокоятся, не отступят, будут итти вперед и вперед, день, ночь, еще день, еще ночь — столько, сколько потребуется, чтобы настичь Дынника. Единственный шанс на спасение — как можно скорее оторваться от преследователей, бежать, исчезнуть в надежном месте. Предоставить такую возможность может только Моро. Что же случилось?..

— Эй, приятель! — громкий голос Гречко оборвал размышления Дынника. — Садись подвезу.

Дынник рассеянно взглянул на извозчика и ответил:

— Спасибо, не хочу.

— Сидай, сидай, чего стесняешься. Зараз в Воскресенске будем. Ты не думай, я не за гроши — по доброте своей.

Слова Гречко не произвели никакого впечатления. Дынник отрицательно покачал головой и повторил:

— Сказал — не хочу, значит не хочу.

«Вот незадача, — подумал Люся. — Мабуть не с того боку я за дело взялся. Как же теперь быть? Уйдет!»

Гречко оглянулся. Дорога попрежнему была пустынна. Ни души не видно ни на кукурузном поле возле кургана, ни в степи, раскинувшейся за полем.

«Що робыть? — соображал Гречко. — Уехать вперед, потом навстречу ему милицию послать? Негоже. Пока того милиционера найдешь, пока растолкуешь ему, пока сюда вернешься, паразит скроется… А что нечистый он человек, видно сразу… Эх, была не была!»

Гречко спрыгнул с повозки, подошел к Дыннику и произнес тоном, в котором угроза смешивалась с тщетной попыткой сохранить вежливость:

— Тогда вот что: закурить есть у тебя?

Дынник остановился. Мутноватые глаза его уставились на Гречко. Во взгляде их Люся прочел беспокойство. Это еще больше укрепило уверенность, что прохожий — человек подозрительный.

Двое молча стояли друг против друга. Было тихо, только пофыркивала Голубка, норовившая шутя укусить за плечо Ласточку. Та отодвигалась, цокая копытами.

— Закурить? — медленно произнес Дынник. — Есть. Так бы сразу и начинал.

Он вынул пачку и протянул Гречко, не отрывая глаз от его лица. Дипломатические подходы, какие Люся мог придумать, были исчерпаны, новые на ум не приходили. Гречко решил действовать в открытую.

— Ты брось мне комика строить, — сказал он. — Чего ты там с субчиками балакал? Чего они тебе передали?

Глаза Дынника стали острыми, как два шила. Вместе с тревогой в них вспыхнула злоба и ненависть. Толстые, грязновато-серого цвета щеки побелели.

В противоположность Дыннику Гречко почувствовал себя увереннее. Игра пошла прямая, а это больше соответствовало характеру Люси. Он смело встретил злобный взгляд Дынника. Весь облик Гречко выражал упрямство и непреклонную решимость заставить Дынника подчиниться.

— Что ты ко мне вяжешься? — заныл Дынник. — Курить просил, а сам не берешь, теперь с машиной пристал. Напился, как свинья, и людям прохода не дает. Отстань!

— Э, нет, — громко сказал Люся. — Ты от меня не отделаешься! Сидай на площадку, доедем до Воскресенска. Доставлю тебя, куда положено, там разберутся.

Его слова окончательно убедили Дынника: извозчик настаивает неспроста, мирно с ним не поладишь. Но в любую минуту на дороге могут появиться еще люди, и тогда Дынника задержат. Это побудило его предпринять еще одну попытку успокоить извозчика.

— Никуда я не поеду, свои дела у меня есть. А ты напрасно колготишься. Иностранцы спросили у меня дорогу на Знаменку, я объяснил — по шоссе прямо, через Вознесенск.

— А передали тебе что?

— Вот какой настырный! — произнес Дынник, как мог миролюбивее. — Ничего от тебя не скроешь. Ладно, я таких хлопцев люблю — сам такой. Деньги мне дали — благодарность за то, что дорогу им растолковал, не хотел с тобой делиться, да уж бери. Тридцатку мне сунули, на червонец. По-честному, по совести, для хорошего человека не жалко.