Джон Карре - Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке Страница 26

— Позвольте мне быть с вами совершенно откровенным, — ответил Фидлер. — Как вам известно, в работе с перебежчиком существуют две стадии. Первая стадия вашего дела практически завершена: вы рассказали нам все, мало-мальски достойное упоминания. Вы не говорили нам о том, какие скрепки и сорта бумаги предпочитают у вас в разведке, потому что мы вас об этом не спрашивали и потому что вы сами считали это несущественным. Подобное расследование всегда строится на принципе подсознательного отбора фактов, причем с обеих сторон. Но ведь возможно — вот это, Лимас, нас и волнует, — всегда возможно, что через месяц-другой обнаружится, что нам крайне важно знать как раз о скрепках и сортах бумаги. Это и предусмотрено во второй стадии работы — в том разделе нашего соглашения, который вы отвергли тогда в Голландии.

— То есть вы намерены держать меня на поводке?

— Профессия перебежчика, — улыбнулся Фидлер, — требует великого терпения. Весьма немногие обладают им в достаточной мере.

— И на сколько времени все это затянется?

Фидлер молчал.

— Ну!

— Даю вам честное слово, что отвечу на ваш вопрос сразу же, как только смогу. Послушайте, я ведь мог бы вам соврать, правда? Мог бы сказать, что месяц или даже меньше, лишь бы держать вас в рабочем состоянии. Но я говорю вам: не знаю, потому что на самом деле не знаю. Вы навели меня на кое-какие мысли, и пока мы не продумаем все до конца, не может быть и речи о том, чтобы я вас отпустил. Но потом, если все будет складываться так, как я предполагаю, вам понадобится Друг. И этого друга вы найдете во мне. Даю вам честное слово немца.

Лимас был так ошарашен, что некоторое время просто не знал, что сказать.

— Ладно, — выдавил он наконец, — я согласен. Но если вы водите меня за нос, я все равно найду способ сломать вам шею.

— Тогда это скорей всего уже не понадобится, — спокойно ответил Фидлер.

Человек, играющий спектакль не для зрителей, а сам по себе, подвержен опасностям психологического рода. Просто обманывать не так уж трудно: все зависит от опыта и профессиональной компетентности, эти качества может развить в себе почти каждый. Но в отличие от виртуозного фокусника, актера или шулера, которые, окончив представление, могут влиться в ряды публики, тайный агент лишен такой возможности. Для него обман — это прежде всего средство самозащиты. Он должен обезопасить себя не только извне, но и изнутри, должен остерегаться самых естественных импульсов: зарабатывая кучу денег, он не вправе приобрести даже иголку с ниткой; он может быть умницей и эрудитом, но ему придется бормотать глупости и банальности; он может быть образцовым мужем и семьянином, но будет вынужден при всех обстоятельствах сторониться тех, кого любит.

Хорошо понимая, какие жуткие искушения подстерегают человека, запертого в оболочке исполняемой им роли, Лимас прибегал к единственному спасительному средству: даже оставаясь наедине с собой, он продолжал существовать в пределах той личности, которую изображал. Говорят, что Бальзак даже на смертном одре интересовался здоровьем и состоянием дел придуманных им персонажей. Нечто подобное делал и Лимас: оставаясь творцом образа, он жил в нем и полностью отождествлял себя с ним. Качества, которые он демонстрировал Фидлеру — беспокойство и неуверенность, прикрываемые бахвальством, за которым скрывался стыд, — были как бы преувеличенным отражением тех чувств, которые он испытывал на самом деле. Сюда же следовало отнести шаркающую походку, небрежение к своему внешнему виду, равнодушие к еде и растущую зависимость от алкоголя и никотина. Он оставался таким же и наедине с собой. И даже чуть переигрывал, когда, ложась в постель, бормотал под нос ругательства по поводу неблагодарности своих былых начальников.

Лишь крайне редко — как, например, сегодня — он, засыпая, позволял себе опасную роскошь подумать о том, в какой паутине лжи живет.

Контролер оказался абсолютно прав. Фидлер, точно лунатик, брел к заданной ему цели, брел прямо в силки, расставленные для него Контролером. Даже неприятно было видеть растущую взаимозависимость интересов Фидлера и Контролера: все выглядело так, словно они действовали в рамках единого плана, а Лимасу оставалось лишь координировать их поступки.

Может быть, здесь и таилась разгадка? Может быть, Фидлер и был тем самым агентом, которого так хотел уберечь Контролер? Лимас не слишком задумывался о такой возможности. Он не хотел этого знать. В подобных случаях он как бы начисто лишался своей профессиональной въедливости: он понимал, что в сложившихся обстоятельствах любые его умозаключения не принесут никакой пользы. И тем не менее он молил Бога, чтобы так оно и было. Ибо в таком случае — и только в таком — оставалась зыбкая надежда на то, что ему удастся вернуться домой.

Глава 14

Письмо к клиенту

На следующее утро, когда Лимас был еще в постели, Фидлер принес ему на подпись письма. Одно было на тонкой синей бумаге с маркой отеля «Зайлер Альпенбрик» на озере Шпиц в Швейцарии, другое — на бумаге отеля «Палас» в Гштаде. Лимас прочел первое письмо:

«Директору Королевского скандинавского банка, Копенгаген.

Дорогой сэр! Уже несколько недель я нахожусь в разъездах и не получаю почты из Англии. Соответственно, я не получил и Вашего ответа на мое письме от 3-го марта относительно состояния банковского счета, к которому я имею совместный с мистером Карлсдорфом доступ. Чтобы избежать дальнейших затяжек, не будете ли вы так любезны прислать мне дубликат Вашего ответа на адрес, по которому я буду находиться в течение двух недель, начиная с 2-го апреля: (для передачи) мадам де Сангло, 13, авеню де Коломб, Париж-XII, Франция.

Извините за беспокойство.

Ваш (Роберт Ланг)».

— А что за чепуха насчет письма от третьего марта? Я не писал им никакого письма.

— Конечно, не писали. И насколько нам известно, никто не писал. Если существует хоть малейшая неувязка между вашим нынешним письмом и письмами Контролера, они решат, что разгадка заключена в письме от третьего марта. Они отправят вам требуемую справку с сопроводительным письмом, в котором выразят сожаление о том, что не получили предыдущего письма.

Второе письмо было идентично первому, отличаясь только именами и местом отправки. Но парижский адрес был тот же самый. Лимас взял авторучку и лист бумаги, поупражнялся в подписи «Роберт Ланг» и подписал первое письмо. Встряхнув ручку, он попрактиковался в другой подписи, а затем вывел «Стефен Беннет» под вторым письмом.

— Замечательно, — сказал Фидлер, — просто замечательно.

— Ну, и что теперь будет?

— Завтра их отправят из Швейцарии — из Интерлакена и Гштада. Наши люди известят меня по телеграфу, как только получат ответ. Это произойдет примерно через неделю.

— А до тех пор?

— А до тех пор я составлю вам компанию. Понимаю, что вам это не по вкусу, и приношу свои извинения. Мы с вами погуляем, поездим по окрестностям, словом — скоротаем время. Мне хотелось бы, чтобы вы немного расслабились и просто поболтали — о Лондоне, о Цирке, о работе в Департаменте, пересказали бы тамошние сплетни, разговоры о жалованье, отпусках, помещениях, бумагах и людях. Скрепки и сорта бумаги. Я хотел бы услышать о мелочах, которые не имеют особого значения. И кстати… — Он неожиданно изменил тон.

— Что?

— У нас тут есть кое-какие удобства для людей, которых мы приглашаем в гости. Отдых, развлечения и тому подобное.

— Вы предлагаете мне женщину?

— Да.

— Нет, благодарю. В отличие от вас я предпочитаю устраиваться без посредников.

Фидлер, казалось, не обратил внимания на его слова.

— Но у вас, кажется, была женщина в Англии? Девица из библиотеки, — спросил он.

Лимас обернулся к нему, угрожающе расставив руки.

— Вот что, — заорал он, — вот что! Не заикайтесь об этом даже в шутку, не пытайтесь угрожать или давить на меня, потому что это не сработает, Фидлер, просто не сработает. Я замолчу, и вы больше не услышите от меня ни слова, хоть режьте. И передайте это Мундту, Штамбергеру и прочей сволочи, которой вам полагается докладывать. Передайте им то, что я вам сказал.

— Передам, — ответил Фидлер, — передам. Но боюсь, что уже слишком поздно.

После обеда они снова отправились на прогулку. Небо было облачным и темным, воздух теплым.

— Я только один раз был в Англии, — замел Фидлер. — Перед войной с родителями, когда мы уезжали в Канаду. Я тогда был еще маленьким. Мы пробыли там два дня.

Лимас кивнул.

— Знаете — сейчас я могу сказать вам это, — я чуть было не оказался там снова несколько лет назад. Мне предстояло заменить Мундта в нашей Сталелитейной компании. Вам ведь известно, что он находился тогда в Лондоне.

— Известно, — коротко ответил Лимас.