О. Пинто - Охотник за шпионами Страница 28

Даже дело Линдеманса не смогло прервать моего отпуска. Он в целости и сохранности находился в моем личном крыле тюрьмы в Бреда. Было маловероятно, что в мое отсутствие кто-нибудь подумает о том, чтобы судить его, и хотя я нервничал при мысли, что предателю удастся уйти от заслуженной кары, мне было приятно сознавать, что он не сможет больше вредить союзникам. К тому же для этого неуклюжего, но энергичного гиганта, лишенного восторгов и преклонения со стороны обожателей и в течение нескольких недель размышлявшего над своей судьбой, полное бездействие было, пожалуй, самым жестоким наказанием, которое только можно было придумать. В июне 1945 года я вернулся к делу Линдеманса, и первое, что я сделал, так это приказал перевести его из тюрьмы в Бреда в мрачное подземелье, прозванное «Апельсиновой гостиницей», которое составляло часть Схевенингенской тюрьмы. Там, в камере, в которой, может быть, раньше находились его товарищи, которых он так подло предал, Линдеманс будет знать, что он на один шаг приблизился к своему роковому концу.

Одиночество и отсутствие обожателей, питавших непомерное тщеславие Линдеманса, лишили его аппетита. Он страшно исхудал. Его огромные мышцы без физических упражнений стали дряблыми. Одежда висела на нем как на вешалке. Волосы Линдеманса поседели, а глаза стали тусклыми. Всякий раз, когда я приходил к нему, он в припадке, с пеной на губах, ползал по полу камеры, прося пощады. Но какой пощады может ждать человек, который предал своих товарищей по оружию, погубил семь тысяч человеческих жизней в Арнеме. К этому человеку я не чувствовал ничего, кроме отвращения, и делал все возможное, чтобы он предстал перед судом.

С такими мыслями шел я в свой кабинет, находившийся теперь в здании, которое занимала голландская контрразведка. Мне надо было взять некоторые документы из дела Линдеманса, чтобы приложить их к рапорту о привлечении его к суду. Архивные комнаты в штабе разведки охранялись как нельзя лучше. В них разрешалось входить только старшим офицерам, причем в исключительных случаях. За взятые документы приходилось расписываться. Во избежание обмана и подделок росписи на реестрах и удостоверениях личности сверялись. Здание охранял усиленный караул. В прошлом мне неоднократно приходилось видеть, какие меры предосторожности принимались нашими органами безопасности, и я с полной ответственностью могу заявить, что лучшую охрану секретности, чем в этом штабе, трудно представить.

Но когда я пошел в архив, чтобы взять дело Линдеманса, я не нашел его на месте. Я искал его на соседних полках, в других комнатах, надеясь, что его случайно положили в другое место. Но все было бесполезно. Я проверил систему учета документов, чтобы убедиться, что она не изменилась за время моего отсутствия. В книге входящих документов не значилось, что здесь хранились какие-либо документы по делу Линдеманса. Более того, в книге учета документов сама фамилия «Линдеманс» была зачеркнута!

Начались розыски пропавшего дела. Случайно я узнал, что один старший офицер взял его несколько дней назад. Когда я набросился на него, он сказал, что некоторое время держал его у себя, а затем передал другому старшему офицеру. Я обратился ко второму офицеру. Оказалось, он никогда не видел дела Линдеманса. Первый офицер страшно удивился. Он заявил, что может под присягой сказать, что второй старший офицер взял дело такого-то числа. На этом все кончилось. С того дня я так и не видел дела Линдеманса. Все мои попытки найти его оказались тщетными.

Я, как видно, страшно надоел старшим начальникам со своими требованиями привлечь Линдеманса к суду, и в октябре 1945 года меня неожиданно повысили в должности и перевели на работу в Германию. Предчувствуя такое перемещение, я давно шутил с товарищами по этому Поводу. Старинная голландская поговорка гласит: «Тот, кто хочет ударить собаку, всегда найдет палку». Я давно понимал, что после ареста Кинг Конга такую палку найдут и для меня.

Но я не жалел о том, что сделал. Я только чувствовал угрызения совести, что не достиг большего. Я всегда страстно любил Голландию — свою родину — и считал, что народ должен знать правду, даже если она горькая. Однако лишь незначительная часть голландского народа знает причины арнемской катастрофы. Людям вдалбливали, что в поражении повинна погода или безрассудство фельдмаршала Монтгомери, который якобы не имел в своем распоряжении достаточных сил и средств, или же объясняли его просто игрой случая. Казалось, никто не знал, что Линдеманс предал союзников еще до выброски воздушного десанта и что до тех пор, пока его будут тайно держать в тюрьме, — а это могло длиться долго, — народ не узнает действительной причины арнемской катастрофы.

Шли месяцы. Дело Линдеманса немного прояснилось. В мае 1946 года, когда я уже был в отставке, произошло удивительное событие. Война в Европе кончилась год назад, и на английскую прессу теперь не распространялись цензурные ограничения военного времени. Печать, которая часто выступала в защиту отдельных лиц, боролась с бюрократизмом и оказывала давление на различные организации, стремясь положить конец несправедливости, теперь требовала сообщить, что случилось с «тайным заключенным лондонского Тауэра».

Эта кампания длилась несколько дней. Газеты Англии и европейского континента, придерживавшиеся различных политических взглядов, горели одним желанием — знать факты. «Голландский офицер» был арестован более чем восемнадцать месяцев назад. Если бы его судили, каковы были бы результаты судебного процесса? По каким причинам он еще не предстал перед судом? Такие вопросы задавали все. Перед лицом таких требований голландское правительство могло принять только одно решение. Было объявлено, что в июне 1946 года будет заседать специальный трибунал, на котором будет слушаться дело Христиана Линдеманса, обвиняемого в предательстве.

(Здесь я хочу заметить, что все мои сведения о дальнейшей судьбе Линдеманса, поскольку я уже не имел к нему никакого отношения, основаны на слухах и сообщениях официальных голландских органов. Уехав из Голландии, я, естественно, потерял доступ к соответствующим материалам. Правда может содержать элементы неизвестности, но ни в коем случае не выдумки, и если это так, то мы не в праве не верить официальной версии. К тому же теперь неоткуда было получить данные, подтверждающие или отвергающие официальное сообщение, и ничего не оставалось, как считать его единственно правильным. Но дело Линдеманса, как всякое нашумевшее дело, имело целый ряд пробелов, и понятно, что многие хотели получить исчерпывающие и убедительные объяснения.)

Схевенингенская тюрьма, — пожалуй, самая большая в Голландии. В ней нацисты содержали политических заключенных и сгноили многих выдающихся голландских патриотов. После изгнания фашистов из Голландии в главном здании тюрьмы создали специальный госпиталь для лечения оставшихся в живых заключенных, которые настолько ослабли, что не могли двигаться. Постепенно тюрьма превратилась в настоящий госпиталь. Только одно крыло использовалось не по назначению. В нем содержались коллаборационисты, шпионы и важные уголовные преступники, среди них находился и Христиан Линдеманс. Он слабел с каждым днем и так исхудал, что кожа, казалось, висела складками на его гигантском скелете. Кроме всего прочего, он был парализован. Тюремные врачи, зная, что у Линдеманса было пробито одно легкое, стали подозревать у него туберкулез и поэтому из сырой каменной камеры перевели его в тюремный госпиталь для исследований и лечения.

В голландских тюремных госпиталях обычно не встретишь женщин-сестер, но поскольку Схевенингенская тюрьма стала скорее госпиталем, чем тюрьмой, этого правила больше не придерживались. Линдеманс уже не был атлетом, который мог вскружить голову любой девушке, но тем не менее одна из сестер влюбилась в него, если только верить официальной версии.

Может быть, они знали друг друга раньше, когда Линдеманс мог одной рукой подбросить в воздух взрослого человека и выпить вина больше, чем трое мужчин. Вполне вероятно, что ее привлекла слава Линдеманса и что она не считала его виновным. Что бы там ни было, но мы никогда не узнаем, что заставило эту сестру помочь Линдемансу избежать последствий надвигавшегося суда.

Линдеманс находился один в палате тюремного госпиталя. Снаружи дверь закрывалась на засов. Единственное оконце было заделано железной решеткой. Палата находилась на четвертом этаже. Обстановка явно не способствовала побегу. К тому же следует учитывать тот факт, что Линдеманс был частично парализован и вообще очень слаб. Однако, согласно официальной версии, смелый план побега почти удался. Сестре удалось пронести стальную пилу в палату Линдеманса. Этой пилой она собиралась перепилить толстые железные прутья решетки, причем так, чтобы внешне они казались целыми, но их можно было бы снять одним усилием. Эта сестра имела помощника по прозвищу Поющая Крыса, который отбывал короткий срок заключения. По ее просьбе ему позволили ухаживать за больными.