Вениамин Рудов - Вишневая трубка Страница 3

После просмотра документов Батов вызвал своего помощника, майора Дорошенко, и поручил ему проверить в Одессе и в Харькове, известны ли там оба задержанные.

Вскоре поступили ответы…

Неожиданная встреча с Вознюком, которого полковник не видел около года, заставила его восстановить в памяти историю, время от времени почему-то напоминавшую о себе…

В полученной тогда из Одессы телеграмме сообщалось, что до войны там действительно проживал учитель географии Озеров Матвей Иванович и что он ушел на фронт добровольцем.

Заканчивалась телеграмма неожиданным для пограничников извещением, что в бою был Озеров тяжело ранен, в бессознательном состоянии пленен, а позже в гитлеровском лагере смерти, в Люблине, умер, не выдержав страшного режима…

— Вот это фокус! — воскликнул тогда Дорошенко, еще и еще раз прочитав телеграмму. — Клубочек начинает понемножку разматываться. Впрочем, — добавил он, заканчивая доклад, — я с самого начала догадывался, что здесь дело нечистое. Есть в нем что-то такое, в этом Озерове… Не лежит к нему душа…

Батов молча сделал в своем блокноте несколько пометок.

— Старый трюк, — задумчиво сказал он. — Вот что, майор: допрос Озерова на время отложите. С ним успеется. Займитесь Вознюком да посерьезнее. Думаю, что его показания будут для нас не безынтересны.

Батов поднялся из-за стола и подошел к окну.

С крыш срывалась изумрудная в солнечном свете капель. Ручьи талой воды весело бежали по улицам на радость малышам, пускавшим бумажные и деревянные кораблики.

— Весна, — мечтательно проговорил полковник, наблюдая за оживленной возней про-мокших, но счастливых ребятишек. Повернувшись ухом к открытой форточке, он на миг замер, даже глаза зажмурил от удовольствия: — Нет, вы послушайте, майор, ведь притопали безобразники, а? Конечно, они!

— Кто? — не понял Дорошенко.

— Да скворцы же! Не знаю, кому как, а мне весна всего милее. Вот и почки на деревьях не сегодня-завтра лопнут… — И вдруг без всякого перехода полковник суховато сказал, словно не он только что любовался солнечным апрельским днем — Я не собираюсь вас поучать, но советую всесторонне разобраться в обстоятельствах знакомства Озерова и Вознюка. Особо внимательно — в деталях побега из лагеря! Именно эти два обстоятельства наводят меня на некоторые размышления. Как только вырисуется что-нибудь интересное, прошу ко мне.

Час спустя Дорошенко приказал привести Вознюка. Поджидая задержанного, он мерял длинными ногами небольшой кабинет и думал над репликой полковника. Что значит «старый трюк»? Почему Батов придает такое значение обстоятельствам побега из лагеря и знакомству двух нарушителей, если есть вопросы поважнее?

Ввели задержанного. Среднего роста, широкоплечий, с правильными чертами открытого лица, он оставлял приятное впечатление. Вознюк прямо и доверчиво посмотрел в глаза майору.

— Как отдохнули? — осведомился Дорошенко.

— Телом, вроде, ничего, — ответил Вознюк, — а душой, как говорят, нисколько. Я вот все думаю, думаю… Всю ночь ни капельки не уснул…

Глаза Вознюка действительно были воспалены.

— Что же вас беспокоит? Расскажите, если не секрет, — пошутил Дорошенко, приглашая задержанного присесть у стола. Сам того не замечая, он копировал привычку Батова слушать собеседника, чуть наклонив голову к плечу.

Вознюк погладил ладонью давно небритую щеку.

— Боюсь, смеяться будете, а то и не поверите. Скажете, оговариваю человека, — все еще колеблясь, промолвил он.

— Нет, зачем же. Я вас слушаю. Рассказывайте.

— Возможно, я ошибаюсь, — начал Вознюк, — но мне кажется, что Озеров вовсе не Озеров. — На секунду умолкнув и перехватив удивленный взгляд майора, он продолжал смелее. — Я давно подозревал, что с ним дело нечистое. Еще в лагере мне казалось, что он чего-то темнит. Правда, я точно ничего сказать не могу, зря оговаривать человека не буду. Но вот вам факты. Сколько нас сидело за проволокой, никому за ворота ходу не было, а Озеров несколько раз отлучался в город… Затем как-то я приметил его с одним капитаном из охраны лагеря, о котором говорили, что он работает на разведку…

— Как фамилия капитана? — тут же спросил Дорошенко.

— Чего не знаю, того не знаю, — развел Вознюк руками. — По правде сказать, так я из лагеря бежать не собирался: смелости не хватало. Надеялся, что рано или поздно дойдет очередь и меня возвратят на Родину официально… Думал так, пока Озеров со мною не познакомился. А он и побег организовал, и так здорово, что мы до самой границы без пересадки на своих двоих протопали! Вот и берет сомнение: почему все так легко обошлось? Не послали ли его сюда специально? В лагере ходил слух, что несколько человек ушло в Союз не без помощи капитана из охраны. А вдруг и Озеров из таких?

Дорошенко внимательно прислушивался к интонации, присматривался к выражению лица и глаз Вознюка. Говорил он уверенно, голос звучал негромко, но убедительно.

— Так, так, — кивнул майор. — Стало быть, вы думаете, что Озеров темнит?

— Убежден!

— Очень хорошо, что поделились своими сомнениями. Это говорит в вашу пользу, — подытожил Дорошенко и, взяв ручку, запротоколировал сообщение. — А теперь расскажите, как вы оба готовились к побегу. Пожалуйста, поподробнее.

Наморщив лоб, Вознюк некоторое время молчал, как бы восстанавливая в памяти все детали. И снова заговорил с прежней откровенностью.

Он упомянул одну интересную для следствия деталь: за день до побега Озеров на всю ночь исчез из лагеря. Но куда, зачем? — это оставалось тайной. Озеров же на первом допросе утверждал, что до самого побега находился за проволокой и из лагеря не отлучался.

— Еще один вопрос… Что о себе рассказывал Озеров, после того как состоялось знакомство между вами?

— Мне помнится, Озеров говорил, что сам он из Одессы и до войны учительствовал в городской школе. Еще он рассказывал, что родители умерли. Несмотря на это, он надеялся возвратиться именно в Одессу.

— Последний вопрос: как вы оказались в Германии?

— Очень длинная история, — вздохнул Вознюк, — но постараюсь быть кратким… Отец мой работал вагонным мастером на станции Харьков. Мать, как все матери, хозяйничала по дому. Перед войной я закончил техникум. Когда немцы подошли к нашему городу, отец добровольцем вступил в ополчение, а мне пришлось с матерью остаться, — болела она сильно. Сами понимаете, сложа руки никто из нас не сидел. Где листовку наклеишь, где и гранату подкинешь, провода телефонные резали. Компания у нас была хорошая, все комсомольцы. Но один, как видно, оказался предателем. Переловили ребят и — в тюрьму. Спасло то, что хлопцы, как их ни истязали, держали язык за зубами… Помучили нас, а потом и вывезли в Германию. Я сначала работал в Гамбурге на заводе, потом погнали в Нормандию на строительство «Атлантического вала». Там и «освободили» нас союзнички да и загнали в лагерь. Вот, вроде, и вся история…

Докладывая Батову о результатах допроса, Дорошенко решил, кроме коротких протокольных записей, поделиться и некоторыми своими выводами. В расчет брались и противоречия в показаниях обоих задержанных, и сообщение из Одессы, и ряд других сведений.

— Судя по всему, Озеров — агент иностранной разведки и собирается в Одессу, чтобы встретиться с другим шпионом. В лицо его Озеров не знает, поэтому паролем явится портсигар с пакетиком шведских лезвий.

— Допустим, это еще ни о чем не говорит, — заметил Батов. — Простите, перебил вас, продолжайте.

— Именно ради Озерова, ради того, чтобы версия о побеге выглядела правдоподобной, пристегнули к нему и Вознюка. Вот он, мол, живой и неподкупный свидетель! Парню дали возможность бежать из лагеря, надеясь, что о своем напарнике он ровным счетом ничего не знает, кроме сведений, о которых тот сам рассказал. Но Вознюк оказался наблюдательным человеком. Логично?

— Пожалуй, смысл есть, но пока версия строится на одних умозаключениях…

— А портсигар? — перебил Дорошенко. — Он разве ни о чем не говорит?

— Что — портсигар?

— Озеров-то не курит! Я в этом лично убедился! Хотя может показаться странным, даже глупым, что в качестве пароля некурящего агента снабдили портсигаром. Но и этому есть объяснение: шпион, живущий в Одессе, имеет такой же портсигар.

Дорошенко не забыл отметить и некоторые моменты, свидетельствующие о топорной работе хозяев Озерова. Подготовили они его очень плохо, будто заранее были уверены в его провале.

— В деле Озерова все просто и ясно. Остается выяснить, кто его ждет в Одессе… Думаю, на это много времени не потребуется.

Майор закончил доклад, закрыл папку с документами и встал, ожидая разрешения уйти.

— Сядьте, — сказал Батов обычным своим негромким баском. Но именно это ровное «сядьте» заставило Дорошенко усомниться в своих выводах. — Вам просто и ясно, а мне — не очень. Быть может, в приключенческих опусах так и бывает, но в жизни все сложнее. Нам с вами, дорогой Иван Андреевич, не приходится рассчитывать на глупость противника. Мне понятно ваше стремление идти к решению задачи кратчайшим путем. Но упрощать-то зачем?