Николай Шпанов - Тайна трех Страница 3

Голоса смолкли. Спор не возобновлялся. Кручинин поманил меня и, нарочито громко ступая по прибрежной гальке, направился к судну. Придя на него, мы увидели, что Ансен сидит возле люка, ведущего в крошечную каютку. Шкипер лежал в каютке. Очевидно, потому его голос и доносился до нас не так громко. Хотя мы с Кручининым старались приблизиться так, чтобы нас было слышно издалека, оба они, по-видимому, были настолько заняты своими мыслями, что заметили нас лишь, только когда мы подошли к самому берегу. Какая-то излишняя суетливость чувствовалась в их движениях, когда Кнуд спускался в шлюпку, чтобы снять нас с острова, а шкипер подавал ему вёсла и отвязывал шлюпку от кормы бота.

После завтрака мы для вида совершили ещё одну небольшую прогулку по острову в обществе пастора и шкипера. Около полудня вернулись на «Анну» и отправились в обратный путь к материку.

На этот раз нам сопутствовал лёгкий, норд-вест, и шкипер Хеккерт показал высокое искусство управления в ледовых условиях парусным ботом без помощи мотора. Только подходя к дому, шкипер запустил мотор, и «Анна», задорно постукивая нефтянкой к полуночи пришвартовалась у знакомой нам пристани. Мы распрощались со спутниками и отправились в свой «Гранд-отель».

Не скажу, чтобы мы возвращались в хорошем настроении. Кручинин выглядел совершенно спокойным, но я знал, что в душе его свирепствует шторм. Вся наша поездка оказалась напрасной, нам предстояло вернуться ни с чем.

Именно с этой мыслью мы улеглись спать, с нею же приветствовали и заглянувшие к нам наутро яркие лучи весеннего солнца.

— Сходи за Ансеном, — довольно мрачно сказал мне Кручинин. — Пусть соберёт все что нужно для обратного похода через горы.

— Когда пойдём? — спросил я.

— Как только он будет готов… Нам тут делать больше нечего.

Не в очень весёлом настроении уселись мы в кухне около пылающего камелька, подтапливаемого старыми ящиками, и еле-еле поддерживали беседу с хозяином, по-видимому, не замечавшим нашего дурного настроения.

Внезапный стук в дверь прервал нашу беседу. В кухню вбежал Видкун Хеккерт. Бледный, растерянный, едва переступив порог, он без сил упал на стул.

Прошло немало времени, пока он успокоился настолько, чтобы более или менее связно рассказать нам, что привело его в такое состояние. Оказывается, ночью, услышав стук мотора «Анны», он пришёл на пристань, но нас уже не застал. Не было на «Анне» и пастора. Шкипер и Кнуд укладывались спать. Несмотря на то что присутствие этого малого было ему в высшей степени неприятно, даже, он сказал бы, противно, Видкун решил остаться на «Анне», чтобы кое о чём потолковать с братом. Они выкурили по трубке и велели Кнуду сварить грог. Грог хорошо согрел их, и они улеглись. И, чорт побери, благодаря грогу, они спали так, что Видкун разомкнул веки только тогда, когда солнце ослепило его сквозь растворенный люк. Вскоре Видкун сошёл на берег вместе с зашедшим за ним пастором. Они пошли было в город, но пастор вспомнил, что забыл на «Анне» трубку, и вернулся за нею. Прошло минут десять — пастора всё не было. Видкун пошёл обратно к пристани. Придя на «Анну»… Да, да, не больше пятнадцати минут прошло с тех пор, как они с пастором покинули «Анну», и вот теперь, вернувшись на неё…

Кассир прервал рассказ и отёр со лба крупные капли пота. Широко раскрытыми, неподвижными глазами он уставился на стоящего перед ним Кручинина, который спокойно его разглядывал. Под этим взглядом лицо кассира делалось всё более бледным и кожа на нём обвисала безжизненными серыми складками. Только под скулами мускулы вздувались тугими желваками, когда он делал усилие, чтобы не дать своим челюстям снова лязгнуть. С отчаянием Видкун сцепил пальцы вытянутых рук и хрипло выдавил из себя:

— ….когда через четверть часа я вернулся на «Анну», Хьяльмар был мёртв…

Сказав эти слова, Видкун разомкнул руки, и его большие жёлтые ладони обратились к Кручинину, словно защищаясь от него. Мутные слезящиеся глаза кассира стали совершенно неподвижными, остекленев от ужаса. Видкун, сидел несколько мгновений, точно загипнотизированный, потом вдруг сразу весь обмяк, уронил голову на стол, его руки бессильно повисли до самого пола, и длинная спина конвульсивно задёргалась, сотрясаемая беззвучным рыданием.

3. ГДЕ УБИЙЦА?

Когда мы подошли к фиорду, у пристани, где стояла «Анна», собралась уже толпа. Слух об убийстве быстро разнёсся по городку. Он вызвал не только всеобщее удивление, но и самое искреннее негодование. Покойный шкипер пользовался любовью и уважением сограждан.

Хотя на пристани не было полиции, собравшиеся соблюдали полный порядок.

Мы взошли на борт «Анны». Несмотря на то что за годы общения с Кручининым я успел изрядно привыкнуть к такого рода происшествиям, мне было грустно при мысли, что жизнерадостный шкипер никогда больше не поднимет этих парусов и его большие красные руки никогда не возьмутся за отполированные ими спицы штурвала.

Какое-то бормотанье донеслось до меня и заставило насторожиться. Подойдя к двери, ведущей в крошечный капитанский салон «Анны», я увидел пастора, его широкая спина загораживала весь вход. Я мог только понять, что, преклонив колено и опустив голову на край стола, он читает молитву.

Стараясь не нарушить его настроение, по-видимому, настолько самоуглублённое, что он не слышал даже нашего приближения, я молча поманил Кручинина. Он приблизился и, так же как и я, заглянул в каюту. Но его колебание продолжалось мгновение. В следующую минуту он уже стоял в каюте и внимательно, как делал это наверху, оглядывал её внутренность,

Каюта была залита ярким светом, весёлый солнечный луч сквозь раздвинутый кап падал прямо на безжизненное лицо шкипера.

Хьяльмар Хеккерт сидел на койке, откинувшись всем телом к переборке и упершись руками в привинченный к палубе стол, отделявший его от узкого пространства перед входом. Знакомая нам старая фуражка с облупившимся большим козырьком была надвинута на самый лоб,

При нашем появлении пастор поднялся с колен.

— Как печально, — негромко проговорил он. — Мы все его очень любили. Он поглядел на убитого и надел шляпу.

— Я буду там, — он махнул в сторону палубы и поднялся по трапу.

Как только пастор вышел, Кручинин быстро осмотрел место происшествия. Его замечания были как всегда коротки и адресованы самому себе:

— Удар по голове металлическим предметом…

Как бы в подтверждение он приподнял фуражку, прикрывавшую голову шкипера, и я, действительно, увидел на его темени рану, от которой кровь растекалась к затылку,

— …нанесён человеком, стоявшим там, где стою сейчас я сам…

Он протянул руку, точно примериваясь. Его взгляд по привычке ощупывал все углы каюты. Внезапно в нём вспыхнул огонёк нескрываемого удовольствия. Взглянув туда же, куда были устремлены его глаза, я заметил лежащий на полу, у переборки, блестящий предмет. Это был кастет. Тот самый кастет, который мы два дня тому назад рассматривали в руках Кнуда Ансена или, во всяком случае, как две капли воды схожий с ним.

— Пожалуйста, поскорей — нетерпеливо сказал Кручинин, глядя, как я нацеливаюсь аппаратом на кастет и стараюсь захватить кусок трапа, чтобы точнее зафиксировать положение оружия. Как только щёлкнул затвор, Кручинин осторожно, обрывком газеты взял кастет и внимательно осмотрел его. Затем обошёл стол, едва не касаясь носом его края, обращенного к двери. Я так и думал, — пробормотал он с удовлетворением: он не мог дотянуться до головы жертвы, не опершись о стол. И Кручинин наставительно показал мне пальцем на край клеёнки, где я сначала решительно ничего не увидел. Лишь воспользовавшись лупой, я нашёл едва заметный отпечаток целой руки — все пять пальцев.

— Это уже не визитная карточка, а целый паспорт, неправда ли? — проговорил Кручинин. — Сними-ка клеёнку. Вместе с кастетом это составит неплохую коллекцию.

В каюту вернулся пастор,

— Я вижу, — сказал он, — вы тоже нашли то, что я заметил сразу, как вошёл, — и он указал на кастет в руках Кручинина. — До сих пор не могу поверить, что это возможно…

Мы оба поняли, что он подозревает Кнуда.

— У меня в голове это тоже плохо вяжется с образом Ансена, — сказал я.

— Мне тяжелей вашего, грустно произнёс пастор, — Я очень хорошо узнал парня и думал, что сумею вернуть его на путь истины. Он был жаден до суетных благ жизни, но вовсе не так испорчен, чтобы можно было ждать такого страшного дела… Для меня это тяжкий удар. Кто знает, может быть, доля вины падает и на меня, не сумевшего удержать его руку…

— Удержать от чего? — спросил Кручинин.

— …не очень хотелось говорить это кому бы то ни было, но… вы иностранец, и то, что я скажу, уйдёт вместе с вами. Если Кнуд невиновен, — а я тешу себя этой надеждой, несмотря на… — да, так я скажу вам, если вы обещаете не говорить никому из здешних людей… Не нужно натравливать их на юношу…