Юрий Усыченко - Когда город спит Страница 33

Моро с презрением взглянул на коллегу и процедил сквозь зубы:

— Вы-то чего перетрусили? Ваша шкура в безопасности.

— Я… Я понимаю. Но могут быть осложнения, официальный запрос. Вы же знаете, что русские не прощают таких вещей, они в высшей степени щепетильны в вопросах этики.

— Этика! — презрительно повторил Моро. — Какая, к дьяволу, этика, когда наш агент лезет к советским военным секретам. Мне приходится думать не об этике, а о том, как удрать благополучно. Вы обязаны мне помочь.

— С радостью, дорогой Ральф, с радостью.

«Помочь нужно, — думал Винтер, — если его разоблачат, это отразится и на моей карьере».

— То-то, — говорил Моро. — Не беспокойтесь, я придумал возможность и благополучно унести ноги из Советского Союза и выполнить задание по тралу «Надежный».

— Вы, как всегда, блестящи, Ральф, — лишний раз задобрить «Д-35» не мешает, тем более, беседа ведется без свидетелей.

— Завтра я выхожу в море на яхте, предоставит мне ее известный вам Семен Розанов. На яхте со мной будет он и дочка инженера Борисова. Часам к трем мы окажемся у Гендровской косы и там остановимся. Под любыми предлогами я задержусь у косы подольше, возвращаться будем ночью. Пусть «Мери Джильберт» отчаливает из порта с таким расчетом, чтобы встретить нас между Гендровской косой и маяком Поворотный.

— Затем вы погрузите на пароход Борисову и Розанова, сядете сами…

— Что касается Розанова — увидим, как с ним поступить, а насчет Борисовой вы правы. Когда она окажется в надежном месте и полностью в наших руках, сообщим папаше: жизнь дочери зависит от него. Даст копию чертежей — дочка останется целой и невредимой, не даст — пусть пеняет на себя.

Винтер молчал, обдумывая предложение Моро.

— Постойте, Ральф. Вдруг Борисов кинется доносить о нашем требовании в контрразведку? Станет известен наш интерес к тралу, это недопустимо.

— Не кинется, — почти уверенно возразил Моро. — Я все обдумал. Я разрабатывал этот план до того, как Дынник сунулся с предложением попасть в бюро через катакомбы. Жаль, что я не отправил его ко всем чертям.

— Он попадет туда без вашего напутствия… Каков был ваш план?

— Близко познакомиться с семьей Борисовых, как можно чаще появляться в людных местах с его дочкой, афишируя свои отношения с ней, добыть образец почерка Борисовой и сфабриковать записку, которая компрометирует ее перед советской властью, как мы сфабриковали записку Михаила Милетина.

— Кстати, что произошло в квартире Милетина?

— Откуда я могу знать? Непредвиденная случайность или ошибка погубила Дынника. Вы надеетесь сохранить в тайне наши планы относительно трала. Думаете, Дынник станет молчать на допросе? Наивно!

— Может, его не возьмут живьем.

— Это было бы лучше всего… Слушайте дальше. Предъявить записку Борисову в обмен на копии чертежей я хотел заставить Дынника. Я никогда не был законным отцом, однако знаю их психологию. Борисов вдов, дочка у него единственная. Она заботится о папаше, любит его, живет с ним дружно. Неужели он отвергнет наше предложение, погубит дочь, останется одиноким на старости лет?

— Ход мыслей у вас правильный, Ральф, жаль, что все это дело прошлое.

— Почему? Сущность не меняется. Похитив дочь, мы возьмем Борисова в свои руки еще крепче, чем имея только записку.

Винтер состроил недовольную мину.

— Ральф, такую штуку, как похищение советской гражданки, в тайне не сохранишь. Разгорится международный скандал…

— Если Борисов столь же бестолков, как вы, конечно, — зло процедил сквозь зубы Моро. — Подумайте сами. Выйдя в экстерриториальные воды, несколько часов спустя после встречи с нами, капитан «Мери Джильберт» даст радиограмму: у него на борту находятся спасенные с потерпевшей аварию советской яхты. «Аварию» сделать нетрудно.

— Так, так, понимаю…

— В первом же порту Борисову ссаживаем с «Мери Джильберт», оставляем жить на частной квартире под незаметной и надежной охраной. Советских представителей к Борисовой не допустим, например, под предлогом ее болезни.

— …Продолжающейся несколько недель, — подхватил Винтер.

— Наконец начали соображать! Инженеру дается выбор: мы получаем чертежи, девчонка возвращается в Советский Союз, где ее даже не арестуют — она ни в чем не виновата, аварию можно объяснить любой причиной.

— Или… — улыбнулся Винтер.

— Или печать всего мира облетят сенсационные антисоветские статьи за ее подписью. Пусть Борисова даже не захочет ставить подпись под ними, мы с вами знаем, как делаются такие дела.

Ухмылка Винтера стала еще шире и еще гаже.

— Благодаря статьям, — закончил объяснение Моро, — Борисов может жаловаться на шантаж с нашей стороны сколько угодно. Мы ответим: он клевещет на нас, стремясь оправдать поведение дочки за границей.

— Вы думаете, поверят нам, а не ему? Вы еще более наивны, чем я.

— Поверят или не поверят, безразлично, — пожал плечами Моро. — Главное — никаких законных оснований для дипломатического скандала не будет. А у Борисова, как я слышал, больное сердце, и если он выйдет из строя, то работы, связанные с тралом «Надежный», задержатся надолго. Это тоже нам наруку. Будет себе валяться с инфарктом в больнице.

— Убедили, — сказал Винтер. — Самый последний вопрос. Представьте себе такой вариант: Дынник не убит при аресте и сознается во всем. Как мы поступим тогда?

Моро молчал долго, очень долго. Злобная гримаса исказила его лицо, дыхание стало прерывистым.

— Не знаю, — с усилием выдавил он из себя. — Не знаю. В моих планах есть два уязвимых места. Первое — если Дынника поймают живым, второе — если завтра не придет Борисова. Тогда все рухнет. Проклятый Марченко, я чувствую, понимаете, чувствую, как он загоняет меня в тупик. Все было хорошо, я наступал, а теперь… Неужели я никогда не рассчитаюсь с ним!..

Глаза Моро налились кровью от бешенства.

«Ты упрекал меня в трусости, а сам трусишь перед Марченко не меньше моего», — подумал Винтер.

Моро достал из пачки новую сигарету, закурил.

— Девчонка должна ехать со мной, иначе не может быть, — уже более спокойно сказал он. — Я верю в успех.

…Бурлака, не зная того, помог Моро уговорить Асю ехать на яхте. Вот как это произошло.

Лейтенант явился к Марченко доложить о сделанном и получить дальнейшие инструкции.

У кабинета начальника Бурлаку попросили подождать: капитан первого ранга занят, говорит с Москвой. Бурлака обрадовался свободной минуте и, не мешкая, позвонил на квартиру Борисовым.

— Я слушаю. — У Ивана отлегло от сердца. Ася дома, жива, здорова, ничего с ней не случилось.

— Это я, Ася, Иван.

— Вы? В чем дело? — лейтенант никогда не предполагал, что Ася может говорить таким неприятным, металлическим, злым голосом.

— Когда ты свободна? — он решил не замечать Асиного «вы».

— Какое вам дело?

— Нам надо встретиться, я все объясню.

— Нечего нам встречаться и нечего мне объяснять. Все ясно и без ваших объяснений.

— Слушай, Ася, — в голосе Ивана звучало неподдельное отчаяние, но и оно не тронуло обиженную девушку. — Неужели ты не можешь уделить мне полчаса?

— Не могу, я занята.

— Как занята? Ты же завтра рано освободишься.

Секунда молчания, затем ответ:

— Занята для вас. Весь день я буду кататься на яхте с Моро и Розановым.

— С Моро? — невольно вырвалось у Бурлаки. — Ты с ума сошла!

— Я не знала, что вы не только бессовестный человек, а еще и грубиян.

Щелкнула положенная на рычаг телефонная трубка. Бурлака молча смотрел на блестящий лакированный аппарат.

Собравшись с мыслями, снова набрал знакомый номер.

— Я слушаю.

Девушка повесила трубку.

Попытка Бурлаки позвонить в третий раз ничего не дала. Телефон гудел на противной низкой ноте, подходить к нему в квартире Борисовых не собирались.

Огорченный, вошел Бурлака в кабинет капитана первого ранга и рассказал о том, как выследили преступника.

— Обернулось иначе, чем мы думали, — говорил лейтенант. — Он прячется не в доме.

— Не в доме? А где?

— В катакомбах.

— Что? — привыкший угадывать настроение начальника по тону голоса, Бурлака понял: известие взволновало каперанга.

Марченко подошел к стене, на которой висел план города.

— Расскажите подробно еще раз.

— Слушаюсь!

Лейтенант взял со стола карандаш и повел тупым концом карандаша по плану.

— Вот парк Шевченко, прибрежная аллея…

…Самым трудным, когда пришло время уходить, было подняться со скамьи. Ася стала для него самым близким, самым дорогим человеком на свете. А надо было подняться со скамьи, уйти, оставляя бесконечно дорогую девушку наедине с Моро, которого он знал как главаря шайки иностранных разведчиков и убийц. Ася неопытна, беззащитна, беспечна, и сейчас она рядом с врагом, не зная, что он враг. Подойти к ней, сказать, что она должна немедленно покинуть парк! Хоть намекнуть на опасность! Это так легко! Легко — и невозможно. Предупредить Асю — предупредить Моро. Он поймет и немедленно сделает для себя вывод…