Йоханнес Зиммель - Пятый угол Страница 33

Такси остановилось. Консульша вышла и расплатилась с шофером. Как только она устремилась к входу на свой участок, из-за пальмы выступил бледный озабоченный мужчина, одетый в поношенный костюм цвета перца с солью. Этот человек приподнял перед Эстреллой свою старую шляпу и заговорил на ломаном португальском:

— Сеньора Родригес, вынужден просить вас срочно переговорить со мной.

— Нет, нет, — отмахнулась высокомерная консульша.

— Да, да, — возразил он, следуя по пятам и понизив голос, — речь идет о Жане Леблане.

— Кто вы?

— Меня зовут Уолтер Леви, я из Лондона, — правдой было лишь то, что он прилетел из Лондона час назад. Но звали его не Уолтер Леви, а Питер Лавджой, тот самый, посланный шефом «Ми 15», для того чтобы покончить наконец с этим окаянным Томасом Ливеном…

— Что вам от меня нужно, мистер Леви?

— Узнать, где сейчас мсье Леблан.

— Вам-то что до этого?

Человек, назвавшийся Леви, старался удержать Эстреллу, бросая на нее меланхоличные взгляды тусклых по причине маленькой зарплаты и скверного питания глаз.

— Он обманул меня, он обманул мою страну. Он негодяй…

— Замолчите!

— …субъект, лишенный понятий чести, морали, порядочности.

— Убирайтесь или я позову на помощь!

— Как вы вообще можете помогать немцу? Хотите, чтобы Гитлер выиграл войну?

— Гит… — слова застряли в горле азартной, но невезучей любительницы игры в рулетку. — Что вы сказали?

— Как вы можете помогать немцу?

— Немцу? Нет, нет! — Бледная как полотно консульша схватилась за голову. — Вы лжете!

— Я не лгу! Проклятого фашиста зовут Томас Ливен!

Чувствуя, что ей сейчас станет дурно, Эстрелла подумала: Жан — немец? Не может быть. Это непостижимо. После всего, что у нас с ним было. Этот шарм. Эта нежность. Это. Конечно, он француз!

— Невозможно, — простонала Эстрелла.

— Он обманул вас, сеньора, как обманывал меня всех нас. Ваш Жан Леблан — германский агент!

— Ужасно!

— Эту рептилию нужно обезвредить, сеньора!

Консульша вскинула прелестную головку, ее прекрасное тело напряглось.

— Идите за мной в дом, мистер Леви. Предъявите мне ваши доказательства! Я хочу видеть факты, одни только голые факты! Если вы мне их представите, тогда…

— Тогда что, сеньора?

— Тогда я отомщу! Ни один немец не посмеет насмехаться над Эстреллой Родригес! Ни один и никогда!

3

«Манха» — так звучало слово, которое Томас Ливен чаще всего слышал в течение своего срока заключения. «Манха» в переводе означало «завтра»… Завтра обещали надзиратели, завтра сулил следователь, завтра надеялись узники, месяцами ждавшие для себя хоть какого-то решения.

Ничего не происходило. Но, может быть, завтра все же что-то случится! Надзиратели, следователи и заключенные пожимали плечами, многозначительно улыбались, как фаталисты, и без устали твердили присказку, которая могла бы стать лозунгом всех пенитенциарных заведений этого южного региона: «Завтра — это завтра, благие небеса, мы верим, что судьбы каприз поднесет нам всем сюрприз!»

После своего ареста Томас Ливен сперва угодил в тюрьму для подследственных уголовной полиции на «Тореле», одном из семи холмов, на которых стоит Лиссабон. «Торель» оказался заведением страшно переполненным.

Спустя несколько дней Томаса Ливена по этой причине перевели в «Альджубе», средневековый пятиэтажный замок в старейшей части города. Над входом высился герб епископа дона Мигуэля де Кастро, который, как знает любой образованный человек, пребывал в нашей земной юдоли с 1568 по 1625 годы и превратил это страшное древнее строение в тюрьму для тех духовных лиц, кто совершал прегрешения, подлежащие наказанию. Должно быть, размышлял Томас Ливен по прибытии в узилище, среди португальских клерикалов XVI столетия был высокий процент заслуживающих кары, так как «Альджубе» была огромной тюрьмой.

Сюда теперь полиция доставляла своих заключенных, в том числе нежелательных иностранцев. Однако там пребывало по меньшей мере столько же лиц не по политическим мотивам, а нарушавших параграфы португальского уголовного кодекса. Кто-то находился под следствием, другие были уже осуждены, одни сидели в общих, другие — в отдельных, а третьи — в так называемых привилегированных камерах.

Последние располагались на самых верхних этажах, и обстановка здесь была довольно комфортабельной. Все окна выходили во двор. По соседству расположилось производство чемоданов и сумок некоего господина Теодоро дос Репоса с его известными неприятными запахами, от которых сильно страдали непривилегированные заключенные, особенно в жаркую погоду.

Привилегированные жили не в пример лучше остальных. Они вносили понедельную арендную плату за жилье, как в настоящей гостинице. Размер квартплаты рассчитывался исходя из суммы залога, назначаемого следователем. Она была значительной. За это состоятельных обслуживали в лучшем виде, как в приличных отелях. Персонал был готов по глазам угадывать любое их желание. Само собой, им доставлялись газеты и сигареты, само собой, арестанты могли заказывать себе еду из близлежащих закусочных, рекомендованных надзирателями.

В ожидании приятных привилегий Томас депонировал в управлении тюрьмы значительную сумму наличными. В вопросах питания он поступал так: каждое утро вызывал к себе толстяка повара Франческо и детально обговаривал с ним меню на весь день. После чего тот отправлял своего помощника на закупки. Повар был в полном восторге от «сеньора Жана»: ведь господин из 519-й познакомил его с новыми рецептами и обучил многим кулинарным тонкостям.

Томас Ливен чувствовал себя превосходно. Пребывание в тюрьме он рассматривал как небольшой заслуженный отпуск перед отплытием в Южную Америку.

Отсутствие вестей от Эстреллы нисколько его не беспокоило. Конечно, она прилагала все усилия, чтобы достать билет на пароход…

Неделю спустя после того, как Томас Ливен оказался в тюрьме, к нему подселили сокамерника. Утром 21 сентября 1940 года надзиратель, на подкормку которого Томас средств не жалел, ввел новичка. Томас даже подскочил на своих нарах. Такого ужасного урода он в своей жизни еще не видел. Новоприбывший словно сошел со страниц романа Гюго. Звонарь из Нотр-Дама. Маленький. Горбатый. Хромой. Абсолютно лысый. Лицо бледное, как у покойника, но при этом щеки, как у хомяка. К тому же его рот подергивался в нервном тике.

— День добрый, — сказал с ухмылкой горбун.

— Добрый день, — еле выдавил из себя Томас.

— Меня зовут Алькоба. Лазарь Алькоба, — новичок протянул Томасу волосатую руку, напоминавшую когтистую лапу.

С трудом преодолевая страх и отвращение, Томас пожал ее. Он не подозревал, что в лице Алькобы жизнь подарила ему настоящего друга — верное золотое сердце. По-хозяйски располагаясь на свободных нарах, Лазарь Алькоба заговорил хриплым голосом:

— Эти свиньи прихватили меня за спекуляцию, но на этот раз ничего они не докажут. Рано или поздно им придется отпустить меня. Спешить мне некуда. «Верим, что судьбы каприз»… — он снова усмехнулся.

— Я тоже ни в чем не виноват, — начал Томас, но Лазарь дружеским жестом остановил его:

— Да, да, ты якобы украл браслет с бриллиантами. Чистая клевета, так? Тц, тц, тц — какие злыдни!

— Откуда вам известно…

— Я все о тебе знаю, малыш! Можешь спокойно обращаться ко мне на «ты», — горбун с наслаждением почесался. — Ты француз. Банкир. Крошка, которая тебя заложила, — консульша Эстрелла Родригес. Ты любишь готовить…

— Откуда ты все это знаешь?

— Малыш, я ведь сам выбрал тебя!

— Выбрал?

Лазарь сиял, при этом его уродливое лицо стало вдвое шире:

— Ясное дело! Ты здесь, на нарах, — самый интересный человек. Хочется и в тюрьме иметь что-то для души, так? — Он доверительно склонился и постучал по коленке Томаса. — Небольшой совет тебе на будущее, Жан: если они тебя снова загребут, немедленно требуй главного вахмистра. Я каждый раз это делаю.

— Зачем?

— Я тут же говорю этой ленивой свинье, что готов привести в порядок его канцелярию. Так я получаю доступ ко всем делам. И уже спустя несколько дней имею самую детальную информацию обо всех арестантах. И могу выбрать себе самого приятного сокамерника.

Горбун все больше нравился Томасу. Он предложил ему сигарету:

— И почему ты выбрал именно меня?

— Ты тонкая штучка, к сожалению, всего лишь начинающий, но зато у тебя хорошие манеры. Можно позаимствовать. Банкир. Может, что подскажешь по биржевой игре. Хорошо готовишь. Тоже можно поучиться. Знаешь, в этой жизни все может пригодиться…

— Да, — сказал Томас задумчиво, — это верно.

И в голове пронеслось: чему только я не научился, с тех пор как судьба сбросила меня с рельсов мирной жизни! Кто знает, что мне еще предстоит. Далеко, далеко в туманное море неизвестности канули моя безопасность и гражданское существование, мой лондонский клуб и моя прекрасная квартира в Мойфэре…