Анатолий Чехов - Кара-курт Страница 34

Пофыркивая на спусках, завывая мотором на подъемах, «эмка» с жестким шорохом шин летела все вперед и вперед по дороге, стрелявшей из-под колес камнями и мелкой щебенкой, встречные машины, едва возникнув впереди, проносились мимо с коротким, как испуганный вопль, всплеском шума.

Офицеры комендатуры во главе с начальником отряда торопились вовремя вернуться, чтобы еще раз все проверить перед приездом на Дауган сразу двух генералов — начальника войск и командира переброшенной в этот район дивизии Красной Армии. Торопился и Андрей Самохин, на что была у него еще одна причина. В кармане лежал заготовленный рапорт, который он решил вручить полковнику Артамонову, как только они вернутся в расположение комендатуры, чтобы тот мог тут же передать рапорт генералу Емельянову. Неизвестно еще, как отнесется к этому рапорту генерал, может быть, и разговаривать не захочет... Но все-таки, кто мог приехать?..

Еще издали, когда только подъезжали к комендатуре, Андрей рассмотрел у ворот тонкую девичью фигурку в военной форме. Ему показалось что-то знакомое в ее легкой стати, но кто из его знакомых мог оказаться здесь, когда все те, кого он знал, остались за морем на далеком западе?

Заметили гостью, вышедшую за ворота встречать машину, и полковник, и капитан Ястребилов.

Авенир Аркадьевич наклонился вперед к полковнику, тронул мизинцем каштановые усики, с расстановкой произнес:

— А вот и наша очаровательная незнакомка. Кажется, Андрей Петрович, узнаешь, кто тебя ждет?

Да, Самохин узнал, кто его ждет. От неожиданности он почувствовал, как тесно стало в груди, но глаза не обманывали: навстречу им нерешительно вышла Марийка. Вот она остановилась, всматриваясь в приближающуюся машину, наклонилась вперед. Увидела! Узнала! Прижала руки к груди, как тогда, когда он уезжал из бакинского госпиталя и на прощанье вручил ей скромный подарок.

— Андрей Петрович!

Не дожидаясь, когда «эмка» остановится, он распахнул дверцу, выскочил из машины.

— Андрей Петрович!

Она подбежала к нему, спрятала на мгновение лицо, прижавшись к его груди, подняла сияющие радостью глаза, смущенно оглянулась на выходивших из машины Ястребилова и полковника Артамонова.

— Я так боялась, что не найду вас!

Андрей хотел спросить: «Да как ты-то здесь очутилась? Госпиталь-то за тысячу километров остался?» Но ничего этого не надо было спрашивать. Ясней ясного, почему и как Марийка здесь. Он уже раздумывал, как объяснить полковнику ее приезд, когда она сама его выручила:

— Они живы, Андрей Петрович! — не отпуская руки Самохина воскликнула она. — Я уверена, это они!.. Только вы уехали, пришло письмо. Хотела послать вслед, но куда, не знаю, думаю, найдет ли оно вас? А тут узнала, что в порту госпиталь эвакуируется с запада, на паром грузится и — через море к вам, в Среднюю Азию, едет. Пошла к нашему начальнику, взяла перевод... Вот и приехала...

Андрей не очень вникал в оправдания Марийки, подумал только: «Зачем она оправдывается, очень хорошо, что приехала». Взял из ее рук сложенный фронтовым треугольником листок бумаги, с обеих сторон залепленный штемпелями. Видно, долго оно странствовало по дорогам войны, пока дошло.

Пытаясь унять дрожь в пальцах, Андрей вскрыл его, прежде всего прочитал подпись: «С фронтовым приветом Ветров». Стараясь погасить горечь разочарования, перевернул листок, стал читать сначала: «Здравствуйте, дорогой товарищ старший политрук! Приезжал я в Большие Хромцы навестить вас, но не успел, вы уже выбыли на новое место. Товарищ старший политрук! Ефрейтор Осинцев с нашей заставы Береговой получил письмо от родных из села Крутьки, Ирклиевского района, Полтавской области. Старики Осинцева знают, что вы были нашим начальником сводного отряда, когда выводили наших ребят из окружения, еще и поддавали немцам жару на станции в Криницах, и когда прорывали фронт. Так вот они передают вам низкий поклон от всего села и сообщают, что какие-то эвакуированные Самохины, молодая женщина и девочка лет пяти, поселились в их деревне. Не ваши ли? Еще раз пишу адрес: Полтавская область, Ирклиевский район, село Крутьки.

Я сейчас командую взводом в той же части, с какой мы выходили из окружения. Напишите мне, как себя чувствуете, на какой фронт вас направили? Все наши кадровики, кто вас знает, желают вам доброго здоровья и успехов в боевой жизни. С фронтовым приветом Ветров».

Внизу подпись и номер полевой почты — обратный адрес...

«Живы! Что бы там ни было, каких бы страхов ни натерпелись, главное — живы! У стариков Осинцева перебудут, придут в себя... а там, может, и на фронте полегче станет».

Сейчас тем более необходимо добиться назначения на фронт. Может, по пути в действующую армию удастся заскочить в эти Крутьки, повидать своих, отправить их в глубь России. А сейчас надо как можно скорее послать письмо, нет, телеграмму, Вере в эти Крутьки, всего несколько слов, только бы получить ответ от самой Веры.

— Товарищ полковник! Авенир Аркадьевич! Яков Григорьевич! — радостно закричал Андрей. — Мои нашлись! Вот мой добрый вестник! Знакомьтесь: Марийка. Самая родная сестричка! От смерти спасала, теперь такую весть привезла! Я напишу телеграмму, Машенька, как только вернешься в город, сразу же отправь! Только сегодня! Не откладывай ни на минуту!..

Андрей боялся, что вот-вот приедет начальник войск с командиром дивизии, а надо еще успеть написать телеграмму. Во дворе комендатуры уже с полдесятка легковых машин, у коновязи верховые лошади, возле которых хлопочут коноводы, возле клуба дожидаются приехавшие на совещание офицеры.

Полковник Артамонов поглядывал на часы, но тем не менее нашел время и для Марийки.

— Ну-ка, покажись, что за вестник? — включаясь в разговор, загудел он басом.

— А вы что смотрите, товарищи начальники? — напустился он на Самохина и Ястребилова. — Человек с дороги! Сейчас же организовать душ, обед, отдых. Когда отдохнешь, как тебя?..

— Марийка, товарищ полковник...

— Ага, Марийка... Так вот, когда отдохнешь, а мы освободимся, расскажешь нам о фронте. Раненые в госпиталях все знают. Самые свежие новости передают.

— Что вы, что вы, товарищ полковник! У меня ведь и увольнительная давно кончилась, и так уж попадет. Нет, нет! Я сейчас с первой попутной машиной обратно в город. Мне надо к обеду быть в госпитале, а я только к вечеру попаду...

— Машенька, вот телеграмма! — придерживая на коленях планшетку, Андрей набросал на клочке бумаги адрес и текст, протянул Марийке.

— Хорошо, Андрей Петрович. Мне пора, товарищ полковник...

— Ну что ж, дисциплина есть дисциплина, — отозвался Артамонов. — Давай свою увольнительную... Вот мы ее и отметим: «Задержалась по уважительным причинам. Полковник Артамонов». А без обеда, комендант, — обратился он к Ястребилову, — ты ее не отпускай! Головой отвечаешь!..

— Капитан Ястребилов, начальник комендатуры, — представился Марийке Авенир Аркадьевич. Поздоровался с Марийкой и встречавший полковника старший лейтенант Кайманов, вместе с которым, увидев Марийку, за ворота комендатуры вышла его жена Ольга.

— А вот Ольгу Ивановну мы сейчас и попросим, — сказал Яков. — Оля, поручаем тебе нашу гостью. Возьми-ка над ней шефство, проводи к озеру, приглашай в дом, угости обедом.

— Вот-вот, — подхватил Аким Спиридонович. — Кто хоть раз искупается в нашем роднике, никогда больше отсюда не уедет.

— С родника мы и начнем. Верно, Машенька? — обнимая Марийку за плечи и увлекая ее за собой, ответила Ольга.

— Марийка! — вслед ей крикнул Андрей. — Скажи хоть, где разместился госпиталь?

— Улицу не запомнила. Знаю, что неподалеку от городского сада. Вы приедете?

— Старший политрук, — вполголоса сказал полковник. — Ждем. Времени в обрез...

— Обязательно приеду! И госпиталь найду! Рядом с городским садом...

Времени было действительно в обрез. Вот-вот нагрянут генералы.

Опытным глазом кадрового военного радостно настроенный Самохин отметил немыслимо идеальный «марафет», какой навели солдаты под руководством старшины Галиева на всей территории комендатуры. Эту первозданную чистоту и образцовый порядок отметил про себя и начальник отряда.

Аким Спиридонович придирчиво осмотрел все самые сокровенные уголки комендатуры, но только и сказал: «Ну ладно», что в переводе означало определенное удовлетворение.

Пройдя за полковником Артамоновым и капитаном Ястребиловым в помещение клуба, где должно было начаться совещание, Андрей на секунду остановился в вестибюле перед зеркалом, одернул гимнастерку, разогнал складки. После госпиталя худощавое лицо его с большим лбом и глубоко досаженными глазами все еще было серовато-бледным и не очень-то принимало среднеазиатский загар. Андрей никогда не был доволен своей внешностью, но сейчас ему собственный вид показался вполне приемлемым. Решив, что момент наступил, Самохин слегка откашлялся, обратился к Акиму Спиридоновичу: