Чингиз Абдуллаев - Символы распада Страница 37

Дронго действительно вчера целых тридцать минут уговаривал Земскова разрешить ему ознакомиться с личными делами сотрудников Центра, но генерал категорически отказал ему. Тогда раздраженный Дронго позвонил в Москву и предложил Потапову выбор: либо ему разрешают взглянуть на личные дела интересующих его людей, либо он уезжает из Чогунаша. Он не знал, о чем говорили после этого Потапов и Земсков, но наконец после пяти часов вечера ему разрешили подключиться к компьютеру и затребовать интересующие его данные.

Именно поэтому Земсков сегодня нервничал больше других. После обнаружения тела Мукашевича получалось, что приехавший эксперт был прав, сумев определить, что водителя убили. Это было, пожалуй, скорее неприятное событие, и генералу очень не хотелось признавать свое поражение. Тем более что радость на лице генерала Ерошенко читалась весьма отчетливо. Завтрак уже заканчивался, когда Земсков громко спросил:

— Вы уже знаете о найденном теле водителя?

— Я слышал. — Дронго продолжал завтракать.

Все смотрели в его сторону.

— Может, вы нам расскажете, кто убил водителя и как вообще произошло хищение? — спросил Земсков.

— Угу, — Дронго отпил чай из стакана, — сегодня вечером, думаю, у меня будут некоторые результаты.

«Наглец, — с раздражением подумал Земсков, — он еще и хамит».

— Я вас серьезно спрашиваю, — гневно произнес он вслух, — вы уже переходите всякие границы.

— Господин генерал, — поднялся Дронго, — я же вчера утром говорил вам, что нужно искать тело убитого водителя, и искать где-то неподалеку, но вы мне не поверили. Потом я попросил допустить меня к банку данных на сотрудников Центра. Вы мне отказали. И наконец, сегодня утром вы кричите на меня, требуя результата. Я постараюсь до вечера изложить вам свои соображения.

Он встал и вышел из столовой. Теперь все смотрели на генерала.

— Он слишком высокого мнения о себе, — пробормотал Земсков.

После завтрака Левитин поехал на станцию, где обычно грузили радиоактивные отходы, предназначавшиеся для вывоза и захоронения. Командир роты химических войск капитан Силин был отстранен от командования уже несколько дней назад. Пока никаких новых данных найти не удавалось. Ничего нового не сообщили и сопровождавшие груз офицеры и солдаты.

Дронго в это время работал на компьютере. Он снова и снова просматривал запись, на которой было видно, как двое ученых выходили из хранилища. Сразу же бросалось в глаза, что пленка повторяется дважды. Он что-то пометил в своем блокноте и снова начал просмотр пленки. Еще раз сделал какую-то запись. Так он работал, когда к нему в кабинет, уже ставший своебразным центром расследования, вошел Машков.

— Что-нибудь есть? — спросил полковник.

— Пока работаю, — ответил Дронго. — Вы знали, что у Шарифова есть брат, имеющий две судимости?

— Знали. Раньше таких не пускали в Центр, но сейчас другие времена… Поэтому Земсков и подозревает его больше других. Но, по-моему, целесообразнее подозревать Кудрявцева.

— Почему? — заинтересовался Дронго. У него было кресло на роликах, и он развернулся в сторону полковника.

— Я много думаю о случившемся, — сказал Машков, — и мне с самого начала не нравилась версия о виновности этого водителя. Слишком явно все не совпадало. Задумавший такое преступление человек должен быть ученым, специалистом по ядерным проблемам как минимум. Кто мог предложить двум сотрудникам Центра пойти на подобное хищение? Только человек, пользующийся их безусловным доверием.

— Занятно, — сказал Дронго, — у вас интересные замечания.

— И наконец, зарубежные поездки Кудрявцева. Он единственный из руководства Центра жил и работал за рубежом, но затем неожиданно для всех вернулся домой. Более того, согласился работать в Чогунаше. Я понимаю, что это выглядит несколько наивно, но вы обратили внимание, как он одевается, как держится? Зачем ему Чогунаш? Зачем ему этот Богом забытый поселок?

— А чисто творческий поиск, научный интерес? — спросил Дронго. — Разве это не столь важно?

— Может быть, — согласился полковник, — а может, и нет. Но в любом случае мне кажется, что его странная забывчивость подозрительна.

— Какая забывчивость?

— Он забыл рассказать нам о том, что Глинштейн и Суровцев поменялись сменами. Они попросили у него разрешения работать именно в тот день, когда планировался вывоз радиоактивных отходов. И он разрешил им. Но потом забыл нам об этом сообщить.

— Забыл сообщить, — задумчиво произнес Дронго. — Знаете, кажется, вы подсказали мне очень интересную идею. Простите, полковник, но мне нужно проверить некоторые данные.

— Да, конечно, — кивнул Машков, — извините, что я вам помешал.

— Наоборот, — — улыбнулся Дронго, — вы мне только помогли.

— Вы знаете, я столько про вас слышал, — сказал полковник. — Это так удивительно, что я встретил вас именно здесь, в сибирском поселке. Мне столько рассказывали про ваши уникальные методы, про ваши аналитические способности. Говорят, что вы работаете как компьютер.

— Неправда, — засмеялся Дронго, — просто сейчас время компьютеров, поэтому меня и сравнивают с этим ящиком. Мне раньше было даже немного обидно, но после того как специалисты затоворили о возможности создания компьютерного интеллекта, стало как-то полегче. Но в принципе меня особенно хвалить не за что. Просто я умею находить взаимосвязь между разными фактами. Это как составление слов из различных букв. Можно ведь написать «Илиаду» Гомера, а можно просто набор слов. Согласитесь, что это разные вещи. Ведь писатели умеют составлять из букв слова, а из слов фразы. А потом они складывают фразы в книгу, и получается нечто цельное. Я думаю — это особая форма мышления. Как вы считаете? Например, шахматистов весь мир уважает за особый склад мышления, но это вовсе не значит, что они самые умные люди на свете, иначе почему тогда чемпионами мира по шахматам не становились Эйнштейн, Резерфорд, Бор и другие?

— Убедили, — рассмеялся Машков, — теперь я буду считать, что вы самый способный человек в области расследования преступлений.

— Это ближе к истине, но тоже сильно преувеличено. Я всего лишь способный человек, умело пользующийся данными мне возможностями. Вот и все.

— Вы не ходили на обед, — заметил Машков, — и сидите здесь уже четвертый час.

— Ничего, — пробормотал Дронго, — мне полезно немного похудеть. Вы же видите, какой я толстый.

— — Может, мне сказать, чтобы вам принесли обед прямо сюда? — предложил полковник.

— — Нет, спасибо, мне некогда. Мне нужно не только поработать с компьютером, но и опросить несколько человек.

Машков вышел, а Дронго развернул кресло и снова впился взглядом в экран. Кудрявцев, подумал он. Интересно, что так думает не только Машков. Он набрал список из двадцати четырех человек и начал выводить фамилии по одной на дисплей, прибавляя к каждой несколько собственных строк. Затем убирал одну за другой фамилии, оставляя в списке лишь тех, кто был ему необходим. Еще через полтора часа у него остались только пятеро:

Добровольский, Кудрявцев, Сырцов, Волнов и Шарифов. Он убрал все остальные записи, и теперь на дисплее были лишь фамилии пятерых интересующих его людей. Значит, пять человек. Он поднялся, прошелся по комнате и снова сел на стул, придвинул его к столу и продолжал работать.

Порво. 11 августа

Летом в мотеле останавливалось множество народу, и Элизабет Оксинен привыкла к постоянному наплыву гостей. Мотель был расположен на краю города, но здесь всегда бывало много туристов, предпочитавших останавливаться в Порво, поскольку в финской столице цены на жилье гораздо выше, чем здесь. Она привыкла и к русским туристам, которые часто жили в ее мотеле, и даже немного выучила русский язык.

Этот русский, приехавший несколько дней назад, с первой минуты вызвал у нее подозрение, когда он появился в мотеле со своим ящиком и шумел утром так, что на него даже пожаловались соседи. Элизабет хотела сделать новому постояльцу замечание, но он куда-то ушел, а затем опять появился, помятый, небритый и какой-то взъерошенный.

Правда, деньги у него были, и он даже заплатил за три дня вперед. А потом снова куда-то исчез.

Элизабет не стала бы обращать внимание на постояльца, если бы, в соответствие со строгими нормами проживания туристов, не нужно было менять белье и убирать в его комнате. Туда отправилась горничная и обнаружила какой-то непонятный предмет, накрытый одеялом. Когда она хотела поднять одеяло, оно все как-то странно заискрилось, и бедняжка в испуге выбежала из номера. В комнате вообще было заметно какое-то жутковатое свечение. Элизабет перепугалась. Ведь, помимо этого свечения, в крайнем по коридору номере искрились розетки, не работал пылесос. Элизабет вышла оттуда, чувствуя непривычную сухость во рту. Она позвонила своему соседу-пенсионеру, бывшему сотруднику полиции, и тот сразу приехал, чтобы лично осмотреть этот непонятный предмет, вероятно, какой-то прибор.