Лариса Письменная - Клад Волчьего колодца Страница 4

Ну, да взялся за гуж, не говори, что не дюж! Одежда на нем, после неожиданного купания в болоте, уже просохла, времени терять нечего. Да и не боится он!

Со старой осины, росшей на краю поляны, свисал толстый сук. Сережа без особого труда обломил его, привязал веревку и положил поперек ямы. Проверил фонарик — горит.

Неужели он все-таки боится? Да нет, просто чуть сердце замирает. Жаль только, что никто не увидит, как он, одинокий, брошенный товарищами, гордо и бесстрашно спустится в Волчий Колодец. Ну, Томка, теперь ты узнаешь, кого назвала трусом!

Сережа разулся, поплевал на руки и начал спускаться. Его охватили прохладные, влажные сумерки. Глубок, однако же, этот Волчий Колодец… Скоро и веревка кончится, а дна все нет… А что, если действительно глубина его на полкилометра, а то и на целый километр, как сочинили они с Генкой?!

Веревка кончилась. Сережа беспомощно дрыгнул ногами и… коснулся дна. Облегченно вздохнув, он осторожно стал на ноги.

Внизу было темно. Сверху синело отверстие, рассеченное кривой осиновой веткой. Сережа засветил фонарик и стал внимательно присматриваться к неровным влажным стенам Волчьего Колодца.

Ему показалось, будто внизу, под ногами, что-то сверкнуло тусклым зеленоватым светом. Нет, это только почудилось… Зато вон, в темном углу, действительно сияет большая глыба чего-то необычайного, лучистого и, очевидно, неизвестного людям.

Мальчик посветил фонариком и разочарованно отвернулся. Перед ним была просто гнилая деревянная колода…

Ну ничего, клады не сразу даются в руки. Нужно внимательно обследовать все вокруг. Не может быть, чтобы Волчий Колодец не скрывал в себе какой-нибудь тайны.

Тщательно светя фонариком, Сережа наткнулся на старую ржавую лопату с поломанным черенком. Может, это какая-то доисторическая лопата? Нет, кажется, самая обыкновенная, только очень ржавая.

Какое-то странное углубление в стене. Что оно напоминает?.. Да это же стрела, самая настоящая стрела, нацарапанная чем-то острым! Кто ее нацарапал? Зачем?

Ух!.. Сережа внезапно свалился в узкую яму в углу колодца.

К счастью, яма была неглубокая, и, поднявшись на ноги, мальчик свободно достал руками ее край. Скверно лишь то, что, падая, он уронил фонарик, и тот куда-то отлетел и погас.

Пытаясь вылезть, Сережа стал шарить в темноте руками. Вдруг его рука натолкнулась на какой-то продолговатый холодный предмет, лежавший на краю ямы. Предмет шевельнулся и чуть не упал Сереже на голову.

«Мина!» — мелькнула страшная догадка, и мальчик, как ошпаренный, отдернул руку. У него странно ослабли колени, и он оторопело присел…

Вот она какая, Томка!

Если бы над головой не светлело пятно, Сережа был бы уверен, что наступила глухая ночь. Целую вечность, кажется, сидит он на дне своей неожиданной ловушки.

«…Пошел один, без товарищей, некого даже и на помощь позвать. Так и погибнет тут ни за что ни про что, даже и не узнает никто, куда девался. Доказал свою храбрость, нечего сказать!»

Едкие слезы отчаяния и досады жгут Сережины глаза. Чего бы он только сейчас ни дал, чтобы вновь очутиться там, наверху, где светит жаркое солнце, шелестят деревья… Вот дурень, дурень!..

Дома мать уже беспокоится — куда запропал ее сорванец, а сорванец сидит, точно мышь в мышеловке, и не знает, как выбраться из беды.

Ребята, должно быть, пришли к Томке, им и без Сережи хорошо, даже лучше — никто не сопит и не заводит споров… И Томке, наверное, совсем-совсем безразлично, что Сережка куда-то запропастился… Что ей!

Как холодно… Да неужели вот так и придется сидеть до самой смерти?

«Гав!.. Гав!.. Гав!.. Гав-гав!..» — И радостный визг.

Сережа внезапно вздрогнул и насторожился.

«Вьюн?!. Вьюн!»

Какая-то тень закрыла светлое отверстие колодца.

— Сергейка, ты здесь? Сергейка!

Томка… Она нашла его!

А Томка, потянув к себе пустую веревку, встревоженно закричала:

— Серге-ейка, слышишь? Где ты?

— Я ту-ут! — глухо донеслось снизу.

— Вылезай сюда! — обрадовалась девочка. — Вылезай, а то Вьюн на твой мешок зарится.

— Я не мо-о-гу… Я заминированный…

— Заминированный? — ахнула Томка. — Откуда ты знаешь?

— Надо мной ми-ина… Она вот-вот упадет…

— Так чего же ты ждешь? Вылезай поскорей!

— Тут темно… Я ее задену…

— Тогда не шевелись! — испуганно прокричала Томка. — Я сейчас спущусь к тебе.

— Не спускайся, лучше я один погибну, — обреченно простонал Сережа.

Но Томка, как обычно, не послушалась и стала быстро спускаться по веревке вниз.

— Там лежит мой фонарик, не наступи на него, — предупредил из ямы Сережа. — Да гляди не задень мину!

— Я, кажется, на него уже наступила, — сказала Томка. — Так и есть! А почему он не горит?

— Встряхни!

Томка встряхнула фонарик, и в темноте вспыхнул яркий электрический луч. Осветив осыпанное землей, испуганное Сережино лицо, она стала водить фонариком по краям противной западни. Вот, должно быть, увидела мину, склонилась и… громко рассмеялась:

— Прощайся, Сергейка, с жизнью! — и бросила Сереже обыкновенную пустую бутылку, — И как ты не догадался!

— Как же, догадаешься в такой темноте, — пробормотал обескураженный Сережа. — Думаешь, ты бы догадалась?

— Брось бутылку и давай руку — помогу тебе вылезть.

— Ну да, «брось»! А может, это не простая бутылка? Надо ее разглядеть.

— Самая обыкновенная. Брось, говорю тебе!

Сережа сунул бутылку в карман и, оттолкнув Томкину руку, самостоятельно выбрался из ямы. Через несколько минут он с наслаждением вытянулся на траве против солнышка. Отогревшись, достал из кармана бутылку.

Это была зеленая полулитровка из-под минеральной воды. В середине белела какая-то бумажка.

— Томка! — радостно пораженный, вскрикнул Сережа. — Я же говорил, что это не простая бутылка: тут лежит записка!

— Ты вечно что-нибудь выдумаешь, — засмеялась Томка и побежала за Вьюном на край поляны. — Взгляни лучше сюда — Вьюн твой обед прикончил!

— Э, что там обед! — Сережа, волнуясь, вытряхнул из бутылки бумажку.

Там было написано:

Через десять дней я поеду домой и надолго попрощаюсь с вами, ласковое украинское солнышко, ветвистые дубы, звонкие пташки! И с вами, хорошие мои, Мария Семеновна, Петр Трофимович, Костя, Славка… Я вас никогда не забуду.

И тебя не забуду, смешной, упрямый мальчишка — Сергейка-еж, хоть мы с тобой и поссорились…

Ваша Томка из Боготола.

Сережа растерянно замигал, тихонько свернул записку и спрятал в карман. Потом подошел к колодцу и бросил туда пустую бутылку.

— Как ты полагаешь, нагорит нам дома за такую отлучку или нет? — лукаво, будто ничего не заметив, спросила Томка.

— Ой-ой-ой! — спохватился Сережа. — Еще как нагорит!

Он поспешно обулся, Томка смотала веревку, и, по-прежнему все еще избегая глядеть друг на друга, они побежали домой. Дорога была дальняя, есть хотелось ужасно (бездельник Вьюн выкрал из сумки и слопал весь обед). Сережа был крепко сконфужен, и все же, непонятно почему, ему было очень весело.

— Не понимаю, как же ты нашла Волчий Колодец? — не вытерпел наконец Сережа.

— У меня была ваша карта, — призналась Томка. — Я долго искала дорогу. Помнишь, однажды я пробыла в лесу целый день, на меня еще Мария Семеновна рассердилась… Вот тогда я и отыскала его. А сегодня утром заметила, что ты исчез, и догадалась, куда ты пошел. И хорошо, что догадалась, а то бы ты там и до сих пор сидел «заминированный».

Сережа густо покраснел, искоса взглянул на Томку, и оба громко расхохотались.

Ну и молодчина все-таки эта девчонка!..

Воспоминания Петра Трофимовича

Вечерний ветерок до предела напоен терпкими запахами леса. А лес, молчаливый и таинственный, мягко дышит, охватив сплошной мохнатой стеной небольшое Зубровское лесничество.

Завтра утром Томка уезжает.

А сейчас, непривычно тихая, сидит она рядом с ребятами на широком дубовом бревне и глаз не сводит с Петра Трофимовича. А он, а он, глядя в темную зубчатую стену леса, словно видя там что-то, одному ему понятное, рассказывает:

— …Неравным и тяжелым был тот бой. Погиб командир танка — лейтенант Мухтаров, погиб радист, и тяжело был ранен в голову башенный стрелок — твой отец, Тамара. А танк наш горел…

В напряженной тишине порывисто вздохнул Сережа.

— Казалось, гибель была неизбежной… Тогда Максим заскрипел от боли и злости зубами и сказал мне: «Выбирайся, Петро, ползи, может, хоть ты останешься живым. А мне все равно не поможешь…» Не знаю… Возможно, и были такие подлецы, которые, спасая свою шкуру, бросали товарища на погибель. Наверное, были, ну, а я таких, по правде говоря, не видывал… Выволок я Максима из танка и до сих пор удивляюсь, как тогда не подстрелили нас фашисты. Взвалил его себе на спину и пополз. Не шуточное дело — тащить на себе такого богатыря! Упаду с ним в воронку от снаряда, отдохну немного и ползу дальше, к другой воронке. А тут новая беда — ранило меня… Пришел в себя — ночь. Стрельба куда-то в сторону отошла, а меня тащит на себе Максим.