Богомил Райнов - Ночные бульвары Страница 4

— Могли бы перекусить, — предложила Mарианна, когда они проходили мимо.

— Ты с ума сошла. Один ужин при самом скромном аппетите стоит здесь шестьдесят франков.

— Я не говорю: здесь.

— Да хоть где.

— Хоть где мы можем взять по бутерброду с пивом, если твои пять франков — действительно реальность, а не наглая ложь.

Робер сунул руку в карман — словно желая убедиться, что монеты действительно там, — но не ответил.

Они свернули на Рю-Комартен и зашли в какое-то маленькое кафе, где истратили деньги по плану Mарианны.

— Да, вот если бы нам сейчас и пятнадцать франков за гостиницу найти, то все проблемы на этот день были бы решены, — заметил Робер, допив свое пиво.

Он достал пачку «Голуаз», чтоб закурить, и выругался:

— Пусто!

Марианна досадливо вздохнула.

— А я-то на твои сигареты расчитывала. Ты только в галлюцинациях и силен: «Вот если бы это…», «Да кабы мне предложили то»… Если б вовремя проверил, обошлись бы и без пива.

— Не говори мне, а то я взбешусь. Мог бы поспать и в лесу. Мог бы и не спать. Мог бы даже идти дальше, если бы только были сигареты…

— Встаем! — прервала его она. — Ты и правда одни глупости творишь.

Они вышли и вновь зашагали по бульвару, а потом свернули на Рю-дё-Сез.

— Куда ты меня ведешь? — спросил Робер.

— Обожди здесь.

Она направилась к углу, где стояли две женщины, приостановилась, обменялась с ними несколькими словами, потом исчезла в другой улочке.

Робер прислонился к стене, но легче ему от этого не стало. Он достал носовой платок, постелил на бордюр и сел.

«Если бы мне предложили выбрать одно… Mарианна опять бы сказала, что у меня галлюцинации. Она не знает, она не понимает, что так легче проходит время…. Что после того, как проскитался годы и тысячи километров по этому городу, а не смог добиться ничего, ничего реального, то незаметно привыкаешь к галлюцинациям!»

Робер оперся руками о колени и подпер голову.

«Итак, на чем мы остановились?… Если бы я мог выбрать одно… Что бы я выбрал, в самом деле, если бы мог выбрать одно… Mарианну без сигарет… Или сигареты без Марианны… Трудный вопрос…»

— …да ты спишь! Спит, кавалер, пока я тут с ног сбилась, запасы ему разыскивая.

Робер действительно задремал.

— На, держи!

Марианна подала ему сигарету — немного помятую, но целую. Он зажег ее, жадно вдохнул дым, потом опомнился:

— Это что — всё?

— И деньги на одну пачку. Тебе что, мало?

— Да я ничего не говорю. У проституток взаймы взяла?

— Да. И сигарету, которую ты куришь, тоже. Можешь выбросить.

Робер не ответил. Они снова вышли на бульвар и отправились к «Mагдалине». Церковь темнела в глубине — огромная и мрачная, напоминающая своими тяжелыми колоннами не церковь, а языческий храм.

— Вот, значит, в чем дело, — словно про себя сказал Робер. — Это — твое ремесло. Как я раньше не догадался.

— Не угадал.

— Да, да, это — твое ремесло. Поэтому, значит, ты и вертишься тут, в этом квартале. «Святая Mагдалина». Библейская блудница. Покровительница.

— Не угадал, говорю тебе.

— Да ты что, за идиота меня принимаешь? С чего это какая-нибудь проститутка в сумку к себе полезть соизволит, если ты ей не коллега?

— По твоей логике нельзя знать ни одной уличной женщины, если ты сама не уличная женщина…

— Именно так.

— Послушай, дурень, а ты разве не знаком с массой людей в этом городе, не входя непременно в гильдию каждого из них?

— Это — другое дело. Не увертывайся, Марианна.

— Впрочем, у меня нет ни малейшего намерения тебя разубеждать. Продолжай себе думать, что я уличная, и отшатнись от меня.

— Не вижу связи. Я не говорил, что если это — твое ремесло, то я отшатнусь. Просто хотелось выяснить подробность.

— Для тебя это — подробность?

— Да, более или менее. Допустим, что нет. Но ведь не станешь же ты утверждать, что все эти годы оставалась при одном-единственном мужчине, а не сменила их хотя бы несколько. Значит, вопрос лишь в количестве.

— Ты циник, Робер. Вот ты кто.

— Нет, я просто человек без иллюзий.

Кафе на углу Рю-Руаяль было еще открыто.

— Возьмем сигарет, — предложил он.

— Даже на шлюхские деньги?

— Почему нет. Деньги, говорят, не пахнут.

Марианна сделала гримасу в смысле «ты мне противен» и вошла в заведение.

«В сущности, деньги проституток пахнут. Но это — запах любых женских денег, которые лежат в надушенных сумках. Смешанный запах нечистоты и духов. Значит, разница лишь в качестве духов.»

Марианна зажгла сигарету и подала ему пачку. Робер тоже закурил и вернул пачку ей.

— Оставь у себя. А то будешь просить постоянно…

— Нет, пусть у тебя будут. Так на дольше хватит. Двадцать сигарет — не так уж много, когда они есть. У нас еще вся ночь впереди.

Они пошли вдоль Рю-Руаяль, затем наобум свернули на Фобур-Сент-Оноре.

— Не понимаю, почему ты берешь в расчет только ночь, — сказала Марианна после краткого молчания. — Можно подумать, день после нее у тебя полностью застрахован.

— Днем легче. Можно попросить у приятелей.

— Знаешь что, — осенило Марианну, — у меня идея. Если найду одну личность, то вопрос с гостиницей будет решен. Надо только пройтись до Елисейских Полей.

— Еще одна «панель»…

— Так точно. А тебя это, что, раздражает?

— Ни в малейшей степени, я тебе уже сказал. Я не в том положении, чтобы угождать предрассудкам.

— Человек с твоей широтой был бы чудесным «макро».[1]

— Почему бы и нет. Это — следующий шаг. После того, как был «жиголо».[2]

— Вот, значит, почему тебе так уличной женщиной меня выставить не терпелось. На одну доску с самим собой хотел поставить.

— Никем я тебя не хотел выставить. Просто подумал, что когда человек — в таком положении, как мы сейчас с тобой, то он ничего не рискует потерять, если будет искренен.

— Может быть. Но что он приобретет?

— Откуда я знаю… Просто выговорится, ему станет легче.

— Смотри-ка! Вот лекарство, какого еще ни разу не пробовала.

— Это видно и без твоих слов. Видно, что ты закрыта и тверда, как кокосовый орех.

— Верно, я такая. И не собираюсь себя менять. Но один-единственный разок… Да перед другом детства… Могла бы и исключение сделать, а?

— Твое дело.

— Хорошо играешь бесстрастность. Все голову ломал, как биографию из меня вытянуть, а теперь безучастного изображаешь.

— Потому что не верю тебе. Одной ложью больше, что толку?

— А чего ты так печешься о правде?

— Потому что она касается тебя. Потому что была бы правдой о Марианне. Потому что готов принять тебя любой, но именно такой, какая ты есть, а не такой, какой тебе взбредет в голову представить себя сейчас, чтобы преподнести мне другую роль назавтра и кто знает какую третью послезавтра…

— Завтра… послезавтра… Ты что, правда думаешь, что мы сможем пробыть вместе так долго?

— Я вообще об этом не думал.

— Страшно болят ноги, — простонала Марианна. — А то чуть было не поддалась на искушение рассказать тебе одну историю…

— Расскажи и забудешь, что болят ноги.

— Какая отеческая забота. Ты вообще-то о ногах моих печешься или о собственном любопытстве?

— Хорошо, молчи, если хочешь. Только перестань заедаться.

— Молчать… или заедаться. Ставишь меня перед очень трудным выбором. Молчать — разумнее. Но заедаться — забавнее. К тому же улица эта так и кишит воспоминаниями. Ты ее знаешь?

— Знаю ее название. Во всяком случае, одеждой я снабжаюсь не отсюда.

— А я снабжалась отсюда. И с «Елисейских Полей». И с «Матиньон». Уличная женщина вряд ли позволила бы себе такую роскошь. И уже одно это должно заставить тебя задуматься о своей логике.

— Принимаю к сведению.

— В первый раз это произошло совершенно случайно, — сказала Марианна, тронувшись дальше. — Я тогда еще работала статисткой. Просто в тот день работы не было и я слонялась по улицам — глазела на витрины. А когда остановилась перед «Дюрером», услышала за спиной голос:

— Вам это нравится, эти вещи?

Это был один «папаша», как тот, с кем ты меня видел в тот раз, только чуть постарше.

— За кого вы меня принимаете? — отпарировала я. — Просто смотрю, что нынче носят простолюдины.

Он взглянул мне на туалет, а туалет у меня был совсем не от Кристиана Диора, слегка усмехнулся и спросил:

— А вы… Что бы вы хотели носить?

— О, — сказала я, — такой вопрос требует обсуждения.

Через два часа мы вышли с «Ревийон» и поехали на папашином «бьюике». Перед этим ходили еще в два места, и я была еще очень глупа и слишком явно выказывала свою жадность, и если не испугала «папашу», то лишь потому, что бумажник у него был такого калибра, что трудно было нагнать на него страху. Не знаю, нужно ли добавлять, что я стала его содержанкой. Ты доволен?

— Дай мне сигарету, — только сказал Робер.

Марианна подала пачку.

— Так ты доволен или нет?

— Начало многообещающее…