Спасти «Скифа» - Андрей Анатольевич Кокотюха Страница 4

если в городах, селах, на проселочных дорогах здесь опасаться надо не только взрослых, стариков и женщин, но также подростков и даже детей. Известны случаи, когда одиннадцати-двенадцатилетние мальчишки и девчонки стреляли в немецких солдат и офицеров, когда по заданию партизан, когда – просто так, чуть научившись обращаться с оружием, а военное время учит такому очень быстро. Не говоря уже о тех, которым четырнадцать и пятнадцать – вот кто изо всей дури рвется в бой, такие вполне могут выстрелить – и даже стреляют! – из-за угла любого дома.

Именно потому, что фельджандармерия во многом обеспечивала порядок и безопасность в тылу, унтер-офицер Баум старательно, основательно, как на службе в гражданской полиции, изучал нравы той местности, куда перебрасывали его часть. Он должен знать, что для местных – норма, а что из нее выбивается.

Поэтому Баум сразу понял, кто эти трое гражданских, сидящих на телеге, и куда они направляются. Впрочем, понять немудрено, особо острого ума для этого не требовалось.

Жизнь людей в Харькове, по сути, мало, чем отличалась от той, которую вело население в других занятых войсками фюрера городах. Уцелевшие пытались любой ценой сохранить себе жизнь и раздобыть пропитание. Жить и есть, есть и жить – вот две главные человеческие ценности, другого эти расово неполноценные двуногие для себя не хотели, тогда как великий фюрер не раз говорил: главная ценность – труд. Человек должен трудиться, производить некоторое количество благ, и за это получать еду. Если этот человек – больной немощный старик, его не нужно лечить, ведь он стар, сколько не лечи, все равно умрет, так зачем же попусту тратить драгоценное время и средства для поддержания убогого духа в убогом теле? Только затем, что за стариком признается право жить и есть? Неверно, даже преступно по отношению к тем, то имеет больше прав на жизнь, чем бесполезные больные и старые.

В этом Дитер Баум целиком поддерживал своего фюрера. Иногда унтер даже допускал, что фюрер имеет возможность читать его мысли, как и мысли каждого из немцев, а после сводить их, обращаясь к нации, к общему мнению…

Телега тем временем подъехала совсем близко. Дядька, правивший ею, дернул вожжи, останавливая лошадь. Сразу соскочил, стряхивая с мешковатых брюк соломинки, поспешил к жандармскому посту.

Несмотря на то, что фронт медленно и неумолимо приближался к Харькову, горожанам по-прежнему позволялось выбираться на мены – так здесь называли выход в близлежащие деревни, где ценности и носильные вещи менялись на продукты: муку, крупу, сало, реже – яйца, молоко и хлеб. Сотрудники вспомогательной полиции, в основном – сброд, набранный из деклассированных элементов и даже уголовников, использовали ситуацию в свою пользу – зная, что люди могут вывозить из города в деревню кроме костюмов, платьев и пальто еще и драгоценности, зачастую старательно обыскивали менщиков. Им плевать, что за дедушкины золотые часы или теткино колечко давали большой каравай хлеба – полицаи, найдя ценности, забирали их даром, а если кто-то был против – тот мог остаться на всю жизнь калекой, здоровья и дури у полицаев для этого хватало.

Жаловаться на вспомогательную полицию в комендатуру смысла не имело. Хотя теоретически такая возможность у населения была. Но еще в середине мая Баум узнал, как женщину, написавшую на обидчика жалобу, через четыре дня забрали в гестапо: полицай, отобравший у нее при выезде из города серебряную цепочку, сообщил, что эта женщина – еврейка по матери, и к тому же – связана с подпольем. Доказывать в подобных случаях никто ничего не собирался. Разоблачение и показательная казнь очередной подпольщицы всякий раз добавляло очков как гестапо, так и вспомогательной полиции. Потому Дитеру Бауму не было ее жаль: как уже известно, русский для немца – или явный враг, или скрытый. Так что большой ошибки тут быть не могло.

Вообще-то такой мелочью, как ищущее способ прокормиться местное население, фельджандармерия не занималась. Тем более, что на восточном направлении начиналась, судя по всему, серьезная воинская операция, шла постоянная переброска войск, и все подразделения СС, включая фельджандармерию, оказались задействованы во всем этом громадном движении. Однако сегодня утром пришел приказ усилить посты с западной стороны, в тылу.

Краем уха унтер-офицер Баум слышал: накануне в городе что-то произошло. То ли партизаны, то ли подпольщики либо убили, либо похитили немецкого офицера, достаточно важную шишку. Гестапо уже организовало и провело несколько масштабных облав, арестованных было много, но это – и весь результат, офицера продолжали искать. Обстоятельства предполагали закрыть Харьков, блокировав все ходы и выходы.

Но, как блюститель порядка с опытом, Баум понимал особенность ситуации и делал на нее поправку. А именно: нельзя останавливать здешнюю жизнь, резко меня ее уклад. Ведь в таком случае террористы мгновенно насторожатся, подкорректируют, а то и сменят правила игры. Тогда выявлять и задерживать их для СС станет сложнее. Даже если произошло что-то, выходящее за привычные рамки, нужно по возможности создавать видимость, будто ничего не случилось.

Потому на восточной окраине Харькова просто сменили посты: сброд из вспомогательной полиции заменили фельджандармами. И если у тех, кто выезжает из города на мены или по другой необходимости, в порядке документы, их нужно пропускать. Инструктировал жандармов лично начальник харьковского гестапо гауптштурмфюрер Хойке. Он объяснил стратегическую задачу: узнав, что правила выезда их города не слишком изменились и патрули всего лишь усилены, но при этом город не закрыт, русские партизаны или те, кто с ними связан, не будут искать других путей, как покинуть город. Всего лишь немного больше внимательности, разглагольствовал гауптштурмфюрер, и какая-нибудь рыбка попадется обязательно.

Унтер Баум, даже несмотря на десятилетнюю жандармскую службу, а потом – четыре года в фельджандармерии, слабо и весьма поверхностно представлял себе, как работает гестапо и чем оно руководствуется, выявляя вражеские заговоры. Однако признавал: тайной полиции удается делать свою работу, ведь иначе ее так панически не боялись бы. Это понимание позволило Бауму не осмысливать доводы начальника гестапо, а просто принять их. И делать то, что делал всегда: проявлять бдительность, усиливать внимание, цепко замечая даже малейшие подозрительные детали.

Сейчас, когда возница, подобострастно улыбаясь и сильно, до противного, потея, протягивал ему аусвайс, к которому прилагался выписанный комендатурой специальный пропуск, унтер-офицер Дитер Баум действовал так же, как во время службы в Кобурге, патрулируя улицы: просматривал документы, не спеша возвращать. Дядька, разумеется, ни черта не знал по-немецки, повторяя только «битте» и «герр дойче офицер», а Баум не считал нужным специально изучать русский. Если понадобится, он объяснит все без лишних слов, для