Иван Цацулин - Опасные тропы Страница 40

Одно время Барин серьезно размышлял над тем, чтобы установить с собранными здесь уголовниками «деловые отношения». Они были разными людьми: те — малограмотны, невежественны, избравшие профессию воров и бандитов потому, что им нравилось «шикарно» жить, пьянствовать, развратничать, а для этого надо было воровать и убивать, — и они воровали бы и убивали независимо от социального строя страны, в которой подвизались; при этом они, сознавая себя бандитами, не видели в том ничего плохого. Барин же, щеголь и трезвенник, пытался убедить себя в том, что он вовсе не бандит, а дворянин, сознательный враг и Советской страны и советских людей, ведущий, так сказать, войну в одиночку. Все это — фальшь, ложь, но дворянчик Чистяков в отличие от них нуждался в фиговом листке, таково уж у него воспитание! Без «идеи» он не мог даже грабить и убивать. Барин владел несколькими иностранными языками, следил за прессой, не забывал изо дня в день заниматься с гирями — возил их даже с собой в чемодане, — и отдавал должное искусству грима, позволявшего ему порой весьма основательно изменять внешность. Он скрытен и до предела недоверчив. Вот почему никто из бандитов, сидящих здесь, не знал его в лицо.

Итак, было время, когда, помня заветы отца, белогвардейца Викентия Чистякова, Барин раздумывал над тем, как бы связаться с уголовниками и использовать их в своих целях, — ему по-прежнему мерещились банды повстанцев, на которых погорел его незадачливый папаша. Правда, пока от мысли до дела расстояние сохранялось вполне приличное.

Прошла неделя. Адам Адамыч решил, что он достаточно «отдохнул». Как-то ночью встал, посмотрел на насторожившихся сожителей.

— Не пищать! — предупредил он, сопроводив свои слова выразительным жестом, подошел к окну, одним толчком вышиб ржавую, давным-давно сгнившую решетку и нырнул в образовавшийся проем. Его примеру последовал тот, кто выдавал себя за аджарца. Они скрылись в тихой ночной тьме. Чутко прислушиваясь, обитатели камеры долго еще сидели молча — никто из них на волю не захотел.

Когда в городке поднялась тревога, человек с двумя кличками был уже далеко. Его спутник оказался не аджарцем, а турком, но занятый своими мыслями Адам Адамыч даже не спросил, каким образом тот очутился в этих местах, на территории Советского Союза.

Они все дальше уходили в горы.

— Бенимле бирлекте (вместе со мной)… — шептал турок, забегая вперед.

Адам Адамычу было все равно, «бенимле» так «бенимле», приведет же он его куда-нибудь, где можно будет наконец отдохнуть, выспаться и потом уже подумать о том, что делать дальше. Однако получилось не так, как он рассчитывал.

На третьи сутки они добрались до глухого ущелья, у самого выхода из которого в заброшенной хижине турка поджидал человек. Незнакомец встретил их настороженно и явно без энтузиазма. Отведя турка в сторону, сердито выговаривал ему за приход с «чужим», выспрашивал, доставлены ли по назначению какие-то документы. Говорили по-немецки. Адам Адамыч владел этим языком довольно сносно, понимал их. Турок промышлял контрабандой и, по-видимому, кое-чем посерьезнее; его белобрысый, молодой еще собеседник на русского не походил. Турок рассказал немцу — в национальности незнакомца Адам Адамыч почему-то не сомневался, — о событиях, свидетелем которых ему довелось быть в камере предварительного заключения. Немец внимательно слушал, пожал плечами, сказал сухо:

— Посмотрим, посмотрим… Такому субъекту вряд ли можно доверять. А вам надо возвратиться к морю… Найдите возможность переправиться. В нейтральных водах вас встретит яхта… — он вручил турку пачку банкнот, и тот, даже не попрощавшись со своим недавним спутником, исчез. Когда затихли его шаги, немец неожиданно любезно сказал по-русски, с заметным акцентом:

— Прошу, как это по-фашему… к нашему шалашу, господин Чистякоф. Балфан ушёль, мы будем говорийть… Я дафно мечталь увидеть вас. — И строго, с угрозой сказал: — Пора кончайть, как это… балофать. Для фас у нас есть настоящее дело.

— Кто вы? — спросил Адам Адамыч с интересом.

— Я есть инженер Крюгер… Бодо Крюгер. Работаю ф России по контракту, как специалист, скоро меня фозфращают на родину, ф Германию. — С усмешкой добавил: — Ф Советском Союзе много сфоих инженероф, они думают обойтись без нас.

— Я же не инженер, — пожал плечами Адам Адамыч.

Немец — тощий, бледный, с выпирающими скулами, сердито засопел:

— Мы с фами ни есть дети. Зачем нам валяйть дурака? Мы фас изучаль. Мы берем фас на свою служпу, даем фам деньги, много денег…

Разговор закончился быстро. Бодо Крюгер, прикрываясь дипломом инженера и контрактом на использование его в Советском Союзе в качестве специалиста, на самом деле являлся одним из резидентов абвера — военной разведки Гитлера, которую в то время возглавлял Канарис. Крюгер без труда завербовал экс-дворянина, оставив за ним кличку «Адам Адамыча». Новому агенту было приказано немедленно ретироваться из мест, где его знали и где усиленно разыскивала милиция. Ему приказали уехать на Урал, пробраться там по подложным документам в интересующие немецкую разведку учреждения, а потом — поближе к западной границе и ждать там начала войны. Ему дали деньги, адреса, по которым он был обязан посылать шпионские донесения.

Адам Адамыч сделал в точности, как ему было приказано. В сорок первом он уже притаился в Минске, там и встретил оккупантов, разыскал Крюгера — тот занимал высокий пост, и упросил не посылать его хотя бы временно в тыл Красной армии, дать «поработать» в гестапо. Его просьбу уважили. Вот когда дворянчик Евгений Чистяков пил кровь ненавистных ему советских людей, сколько хотел! Он лично пытал, невзирая на пол и возраст, сам вешал и расстреливал. Теперь он не сомневался: заветы папаши-белогвардейца выполнит, и как только Гитлер покончит с Советским Союзом, он, прислуживая оккупантам, сумеет получить из их рук свое поместье с прудами, зеркальными карпами, необъятным тенистым садом, нищими мужиками, покорными бабами.

Но и на этот раз получилось не так. После разгрома под Москвой гитлеровцев сокрушили под Сталинградом, а несколько позже — на Курской дуге. Один за другим следовали «котлы», в которых гибли крупные части вермахта. Фашистов вышибали с советской земли, вгоняли в могилы… Гестаповец Чистяков понял, что ставка на Гитлера оказалась битой.

В сорок четвертом его перебросили в тыл Советской армии и приказали возглавить резидентуру абвера, но к тому времени от шпионской сети почти ничего не осталось. Снова — пути-дороги, снова скитания по липовым документам; прежний Адам Адамыч умер, по стране нашей бродил затравленный волк, уставший, опустившийся. Так прошло несколько лет. И вот снова Адам Адамыч воскрес— ему передали привет от Бодо Крюгера, дали задание и деньги, но и у Крюгера были новые хозяева: архивы абвера вместе с картотекой агентуры гитлеровский генерал— шпион Рихард Гелен — продал американцам. Адам Адамыч ожил, у него появилось занятие, вполне отвечавшее его характеру, устремлениям, опыту долгих лет. Снова деньги, снова острое чувство смертельной опасности, злобная радость утоленной мести при «удаче» — выкраденной тайне, проведенной диверсии или тайном убийстве по заданию «оттуда».

Жил он в поселке неподалеку от станции Расторгуево, и на калитке его дачи было тушью выведено корявым почерком: «И.В. Битюгов, пенсионер». А ниже следовала приписка чернильным карандашом: «Во дворе злая собака». Но к тому времени, когда Тарханов и Соколов вспомнили об этом субъекте, он неожиданно исчез, ушел от жены и детей, даже не попрощавшись, — они никогда не знали, что он за человек, перед ними он разыгрывал честного труженика.

Глава двадцать вторая

Адам Адамыч был чуть ли не единственным агентом, с которым «невидимка» Патрик Смит иногда встречался — его он давно знал, в нем чувствовал родственную себе натуру зверя, ему доверял — этот не пойдет с доносом. В этом человеке был неиссякаемый источник ненависти и жили затаенные мечты, осуществление которых без подлержки с Запада было бы немыслимо. Еще задолго до исчезновения из Расторгуева в укромном местечке имел Адам Адамыч продолжительную беседу с «чиифом», которую, может быть, ждал все смрадные годы своей жизни. Выслушав Смита, он почувствовал: «Вот оно — дождался!» С пенсионером Битюговым пора кончать. Предстояло серьезное дело. Но для окончательной операции нужны были люди, готовые на все. Хотя бы двое, но такие, у которых «мосты сожжены». Он предвидел такую ситуацию, и приказание Смита не застало его врасплох. По крайней мере один из двух нужных людей у него уже был, некий Яшка Галаган.

Галаган — человек с двумя лицами. Когда-то он окончил вуз, получил музыкальное образование, потом основательно увлекся физкультурой, долгие годы упорно тренировался, укреплял мускулатуру, получил спортивный разряд по лыжам. В начале Великой Отечественной войны, будучи зеленым юнцом, попросился в летную школу, получил звание пилота, однако, поднявшись за облака и внимательно осмотревшись, пришел к выводу, что летное дело — не его стихия, на земле спокойнее, и постарался пристроиться к штабу своего подразделения. Здесь он ухитрился от полетов искусно уклоняться. Любил поболтать, говорил красно и главным образом о том, какой он несчастный: душа рвется в бой с фашистами, а начальство не пускает, держит как незаменимого в штабе, поручает заниматься, правда, неотложными, нужными делами, но все же не может понять его настоящего призвания.