Йоханнес Зиммель - Пятый угол Страница 40

— Ну-ка, по-быстрому заткнись, куколка, и вали отсюда, иначе плохо придется!

В следующий момент сцена изменилась. Раздались шаги, и на кухне появился бородач в заляпанных вельветовых штанах и растянутом черном пуловере. Мужчина был сильно под градусом. Тем не менее на его широком просветлевшем лице забулдыги тут же засветилась радостная ухмылка, как только он разглядел Томаса и хрюкнул:

— Добро пожаловать в мое жалкое пристанище! Однако, друг мой, что это они сделали с твоими волосами?

Это Рейнальдо, художник, воротился домой…

Тут вдруг все трое, столпившиеся в маленькой кухне, заговорили разом. Женщина в красном вскочила, уставилась на Томаса и закричала:

— Что, так вы, выходит, не Перейра?

— Конечно, он не Перейра, — вскричал пьяный художник. — Вы-то что пили? Я Перейра! А это…

— Заткнись!

— …мой старый друг Леблан.

— О!

— А кто — ик — прекрасная дама, кто вы такая?

— Меня зовут Шанталь Тесье, — сказала молодая женщина, не сводя взгляда с Томаса. Какое-то голодное выражение проступило на ее кошачьем лице. И она медленно продолжала: — Мсье Жан Леблан собственной персоной? Какой счастливый случай!

— Что вам от меня нужно?

— Вы как-то снабдили своего друга Дебра поддельным паспортом. Дебра мне и сказал: если тебе самой понадобится «липа», отправляйся к Рейнальдо Перейре на Руа до Поко дес Негрос и сошлись на Жана Леблана…

— Так сказал ваш друг Дебра?

— Да, так сказал мой друг Дебра.

— А больше он ничего не сказал?

— Только то, что вы отличный парень, спасший ему жизнь.

Томас размышлял: все не так уж скверно. И приветливо спросил:

— Не хотите ли поужинать с нами? Позволите ли мне помочь вам снять пальто, мадемуазель Тесье?

— Для вас — Шанталь! — на кошачьем лице промелькнула улыбка, обнажив при этом крепкие зубки хищницы. Шанталь Тесье была уверена в себе, хитра и явно хладнокровна. Но, похоже, она не привыкла, чтобы мужчины помогали ей снимать пальто.

На хищнице была узкая черная юбка и белая шелковая блузка. «Черт возьми, — подумал Томас, — какая фигура! Ну, эта девица всегда выйдет сухой из воды…»

Ощущение опасности исчезло. Томас мог снова стать самим собой. Хорошо воспитанным и рыцарем по отношению к дамам. Дамам любого сорта!

Они примостились рядом с пьяным художником, который уже приступил к трапезе. Он ел пальцами и говорил с набитым ртом:

— Если бы я мог так писать картины, как вы готовите, то старик Гойя был бы против меня полным ничтожеством! — Он мягко отрыгнул. — А фи… фисташки тоже внутри?

— И каперсы тоже. Прикрывайтесь же рукой! Итак, вам нужен паспорт, Шанталь?

— Нет, — ее взгляд немного затуманился. И дрогнула левая ноздря. Это была ее особенность.

— Мне нужен не один паспорт, а целых семь.

— Позволите ли вы мне кое-что заметить по этому поводу? — осведомился небритый художник с набитым ртом.

Томас произнес сердито:

— Проглотите, прежде чем говорить. И не перебивайте все время. Лучше постарайтесь немного протрезветь, — и, обращаясь к красивой кошечке: — Для кого же вам нужно семь паспортов, Шанталь?

— Для двух немцев, двух французов и трех венгров.

— У вас, как вижу, широкий международный круг знакомых.

Шанталь рассмеялась:

— Ничего удивительного при моей профессии переводчицы и гида.

— И куда же вы сопровождаете своих иностранцев?

— Из Франции через Испанию в Португалию. Очень прибыльное занятие.

— И как часто вы путешествуете?

— Раз в месяц. Всегда с большой компанией. С поддельными паспортами. Или вообще без паспортов, когда как…

— Поскольку мы заговорили о паспортах, — начал было снова художник, однако Томас сделал ему знак помолчать.

Шанталь рассказывала:

— Я имею дело только с состоятельными людьми. Я дорого стою. Но со мной еще никто не погорел. Мне знаком каждый сантиметр границы! Я знаю каждого пограничника! Ну а с последней группой я доставила семерых, которым нужны новые паспорта, — она толкнула художника. — Можешь озолотиться, старина.

— Мне тоже нужен паспорт, — сказал Томас.

— О. Пресвятая Дева, — сказал бородач. — И это когда у меня нет ни одного.

Томас возмущенно произнес:

— Из сорока семи старых паспортов, которые я вам принес, — ни одного…

— Когда это было? Шесть недель назад! Вы что, не знаете, как у меня обстояли дела? Через четырнадцать дней все разошлись! Мне, право, очень жаль, но у меня ни одного не осталось! Ни одного-единственного! Это я вам и пытался втолковать все это время!

11

Ларго Чиадо, эта сонная площадь с ее вековыми деревьями, была окружена множеством дамских кафе «Пастелер Маркес», известных своими сластями. В одной из ниш кондитерской «Каравелла» вечером 16 ноября 1940 года сидели двое мужчин. Один пил виски, другой ел мороженое со взбитыми сливками. Любителем виски был британский агент Питер Лавджой, любителя мороженого, толстого, добродушного великана с живыми свинячьими глазками и розовым младенческим лицом, звали Луис Гузмао. Они были знакомы уже два года и несколько раз не без успеха сотрудничали.

— Итак, время пришло, — сказал Лавджой. — Я получил известие, что он бежал сегодня из тюрьмы.

— Тогда надо поторопиться, чтобы успеть прихватить его в Лиссабоне, — ответил Гузмао. Он отправлял в рот ложку за ложкой и причмокивал. Он любил мороженое со взбитыми сливками. И никогда им не наедался.

— Именно, — понизив голос, сказал Лавджой. — Как вы собираетесь провернуть дело?

— Думаю, пистолет с глушителем. А что с деньгами? Принесли?

— Да. Вы получите пять тысяч эскудо сейчас и еще столько же, если… ну, словом, после того.

Лавджой сделал большой глоток виски и раздраженно подумал: он мне дал 5 тысяч эскудо, этот чистоплюй майор Лооз желает участвовать только деньгами, но от переговоров с этим Гузмао увильнул. Лавджой запил раздражение, вызванное этим белоручкой немцем, еще одним глотком виски. После чего сказал:

— А теперь послушайте, Гузмао: Леблан сбежал в обличье и под маской некоего Лазаря Алькобы. Этот Алькоба горбат, маленького роста, почти лысый. — Лавджой описал Алькобу в точности так, как ему сообщил его осведомитель в тюрьме, добавив: — Леблан знает, что его ищут и англичане, и немцы. Наверняка он будет где-то скрываться.

— Где?

— Есть тут у него один друг в старой части города, спившийся художник. Держу пари, к нему он сейчас и побежит. Он или будет продолжать изображать горбуна — из страха перед нами, или же снова примет обличье Жана Леблана — из страха перед полицией.

— Как выглядит этот Жан Леблан?

Лавджой в точности описал Томаса Ливена.

— А настоящий горбун?

— Не беспокойтесь, тот еще сидит! Если вы увидите на Руа до Поко дес Негрос, 16, горбуна, практически безволосого, который откликается на имя Леблан, то вопросов больше нет…

В начале девятого утра 17 ноября 1940 года к директору тюрьмы «Альджубе» привели Лазаря Алькобу с одиннадцатью судимостями за плечами, холостого, родившегося в Лиссабоне 12 апреля 1905 года. Директор, высокий худой мужчина, сказал ему:

— Мне сообщили, что вчера вечером вы выкрикивали какие-то нелепые угрозы, Алькоба.

— Господин директор, — рот маленького горбуна не переставал дергаться и когда он говорил, — я только защищал себя, когда мне сказали, что меня нельзя освободить, потому что будто я имею какое-то отношение к побегу этого Жана Леблана.

— Я уверен, что вы имеете к этому отношение, Алькоба. Говорят, вы грозили обратиться к господину старшему прокурору.

— Господин директор, разумеется, я обращусь к господину старшему прокурору только в том случае, если меня немедленно не освободят. В конце концов, при чем тут я, если Леблан сбежал под моим именем!

— Слушайте, Алькоба, мы освободим вас сегодня…

— Ну то-то же, — Алькоба расплылся в улыбке.

— …но не потому, что испугались вас, а только потому, что действительно есть приказ. Вы будете ежедневно отмечаться в своем полицейском участке. И не покинете Лиссабона.

— Разумеется, господин директор.

— И не ухмыляйтесь так по-идиотски, Алькоба! Вы человек конченый. Уверен, скоро вы снова окажетесь у нас. Лучше всего вам было бы остаться здесь. Тюрьма для людей вашего склада — самое надежное пристанище.

12

В маленьких кривых переулках старого города, с их обветшалыми особняками в стиле рококо и облицованными пестрой плиткой домами простых обывателей, царила тишина послеобеденной сиесты.

Белоснежное белье сохло на бесчисленных веревках. Причудливо изогнутые деревья проросли сквозь растрескавшиеся каменные ступени, а в проемах городской стены открывался вид на близкую реку. На реку вниз глядел и Томас Ливен. Он стоял у огромного окна в ателье своего неравнодушного к спиртному друга. Рядом с ним стояла Шанталь Тесье. Она снова пришла на Руа до Поко дес Негрос, чтобы попрощаться. Ей нужно было возвращаться в Марсель. Она уговаривала Томаса отправиться с ней. Шанталь вела себя на удивление нервозно, ее левая ноздря вновь трепетала. Она положила ладонь на руку Томаса.