Кен Фоллетт - Человек из Санкт-Петербурга Страница 43

Молчание нарушил Томсон:

– Сдавайтесь! Поставьте сосуд на пол. Не делайте глупостей.

Уолден же лихорадочно соображал: «Если полицейские откроют огонь и мужчина упадет, успею ли я подхватить бутыль до того, как она коснется пола? Нет, не успею».

Убийца продолжал стоять молча, высоко держа бутыль над головой. «Он смотрит на меня, а не на Томсона, – понял вдруг Уолден. – Он словно изучает меня, впитывает каждую подробность, хочет понять, что я собой представляю. Здесь что-то личное. Я ему интересен так же, как и он мне. Теперь, поняв, что Алекса тут нет, как он поступит?»

Между тем убийца обратился к Уолдену по-русски:

– А вы не такой тупой, как кажетесь на первый взгляд.

«Неужели он готов покончить с собой? – думал Уолден. – Угробит себя, а заодно и всех нас. Надо втянуть его в разговор…»

А потом мужчина пропал из вида.

Из коридора донесся топот ног. Уолден бросился к двери, но остальные трое опередили его.

В коридоре полицейские присели на колено, целясь из пистолетов. Уолден видел, как убегает преступник. Его шаги были неестественно затянутыми и плавными, левую руку он держал вытянутой вдоль тела, чтобы и на бегу бутыль оставалась в максимально статичном положении.

«Если она взорвется сейчас, – прикидывал Уолден, – достанет нас взрыв на таком расстоянии? Вероятно – нет».

Точно так же оценил ситуацию Томсон.

– Огонь! – скомандовал он.

Раздались два выстрела.

Убийца остановился и повернулся к ним.

«Ранен он или нет?»

Но в этот момент, сделав широкий замах, преступник метнул сосуд в их сторону.

Томсон и двое его подчиненных мгновенно растянулись на полу и вжались в него. Но Уолден сразу понял, что если нитроглицерин взорвется рядом с ними, это их не спасет.

Вращаясь в воздухе, бутыль летела к ним. Удариться в пол она должна была всего футах в пяти от Уолдена. Если она разобьется, смертоносного взрыва не избежать!

И Уолден, вытянув вперед руки, бросился навстречу летевшему снаряду, описывавшему пологую дугу. И поймал сосуд. Пальцы скользнули по стеклу. Он запаниковал, чувствуя, что может выронить бомбу, и вцепился в нее крепче.

«Боже милостивый! Не дай ей выскользнуть…»

И как футбольный вратарь, поймавший мяч, прижал бутыль к телу, смягчая грудью удар. Его развернуло в направлении полета бомбы, он потерял равновесие, упал на колени, но выпрямился, держа сосуд и в отчаянии думая: «Сейчас я умру!»

Но ничего не произошло.

Остальные в оцепенении смотрели на него, стоявшего на коленях и бережно державшего в руках бутыль, словно новорожденного младенца.

Один из сыщиков лишился при этом чувств.

Максим тоже изумленно вытаращил глаза на Уолдена, но лишь на мгновение, потом повернулся и бросился вниз по лестнице.

Уолден до глубины души поразил его. Нужно обладать стальными нервами, чтобы поймать бомбу!

Сзади донесся крик:

– Вперед! Взять его!

«Все повторяется, – подумал он. – Мне опять приходится спасаться бегством. Да что со мной такое?»

Лестнице, казалось, не будет конца. Сверху доносился торопливый топот. Громыхнул выстрел.

На очередной лестничной площадке Максим налетел на официанта с подносом. Официант упал, ложки и булочки разлетелись во все стороны.

Преследователи отставали от него на один или два пролета, когда он оказался у подножия лестницы. Он собрался с духом и вышел в вестибюль.

Там было по-прежнему многолюдно.

У него возникло чувство, словно он идет по тонкому, высоко натянутому канату.

Краем глаза он заметил тех двоих, в которых прежде вычислил детективов. Они оживленно о чем-то разговаривали, но выглядели встревоженными – до них явно донеслись звуки выстрелов.

Максим стал неторопливо пересекать холл, подавляя острейшее желание снова броситься бежать. Возникало ощущение, будто окружающие устремили свои взгляды именно на него. Сам же он смотрел прямо перед собой.

Добравшись до двери, он вышел наружу.

– Кеб, сэр? – спросил швейцар.

Максим тут же кинулся в поджидавший пассажира кеб, и тот тронулся с места. Когда коляска сворачивала на Стрэнд, у него появилась возможность оглянуться в сторону отеля. Полицейский из команды Томсона выскочил из двери. За ним следовали двое из вестибюля. Они заговорили со швейцаром, и тот указал им на кеб Максима. С пистолетами наготове сыщики побежали за ним.

Как обычно, мостовая была запружена транспортом, и вскоре кеб намертво встал посреди Стрэнда.

Максим выскочил из него.

– Эй, приятель! Что за дела? – выкрикнул кебмен.

Но Максим уже несся, огибая повозки и машины, к противоположной стороне улицы, откуда побежал к северной части города.

Бросил взгляд через плечо. Погоня за ним продолжалась.

Необходимо было держать сыщиков на дистанции до тех пор, пока он не сумеет затеряться либо в лабиринте узких проулков, либо в толпе на вокзале.

Полисмен в мундире с подозрением посмотрел на бегущего человека с противоположного тротуара. Через минуту с ним поравнялись детективы, что-то ему крикнули, и он присоединился к погоне.

Максим побежал быстрее. Сердце отчаянно колотилось в груди, дыхание стало прерывистым и хриплым.

Свернув за угол, он неожиданно оказался среди суеты фруктового и овощного рынка на площади Ковент-Гарден.

Мостовая из брусчатки была почти сплошь уставлена повозками и гужевыми фургонами. Кругом сновали носильщики либо с огромными корзинами на головах, либо толкавшие перед собой тележки с товаром. Мускулистые мужчины в одних майках выгружали из фургонов массивные бочки с яблоками. Ящики с салатным листом, помидорами, клубникой продавали и покупали солидные господа в котелках, а купленное тут же подхватывал люд попроще, преимущественно в серых кепках. Гвалт здесь стоял оглушительный.

Максим нырнул в самый центр площади.

Спрятавшись за штабелем пустых ящиков, осторожно посмотрел сквозь щель. Буквально через мгновение он увидел своих преследователей. Они застыли на месте, озираясь по сторонам. О чем-то посовещавшись, все четверо разделились, чтобы вести поиски в разных направлениях.

«Значит, Лидия предала меня, – думал Максим, постепенно восстанавливая дыхание. – Неужели она сразу поняла, что я охочусь на Орлова, чтобы убить его? Нет, едва ли. В то утро ей было не до актерства, и поцеловала она меня с искренним чувством. Но если бы она действительно купилась на выдумку про матроса в тюрьме, то не стала бы ни о чем рассказывать Уолдену. Стало быть, позже до нее дошло, что я ей солгал, и она предупредила мужа, не желая становиться сообщницей в убийстве князя. Строго говоря, это даже нельзя назвать предательством.

Вот только в следующий раз она меня уже не поцелует.

Да и не будет его – этого следующего раза».

К нему приближался полицейский в форме.

Максим прошел чуть дальше и оказался совершенно один в пустом пространстве, почти сплошь заставленном штабелями пустой тары.

«Как ни крути, а я ушел из расставленного ими капкана, – подумал он. – Спасибо нитроглицерину.

Но ведь это им следует бояться меня!

Я – охотник. Я должен расставлять силки.

Уолден. Вот от кого исходит главная угроза. Уже дважды он сумел мне помешать. И кто только мог себе представить, что в этом седеющем аристократе заключена такая сила духа?»

Полисмена больше не было видно. Максим выглянул в проход и столкнулся с констеблем нос к носу. Полицейский не успел и пикнуть, как Максим сгреб его за воротник и втащил в пространство между ящиками.

Он споткнулся, а Максим толкнул его, и полисмен растянулся на мостовой. Максим навалился сверху и ухватил представителя закона за горло, все крепче сжимая пальцы.

Максим ненавидел полицию.

Он помнил Белосток, где штрейкбрехеры – здоровенные бугаи с железными прутьями – избивали бастовавших рабочих на мельнице, а полицейские смотрели и не вмешивались. Он помнил еврейские погромы, когда пьяные от безнаказанности молодчики поджигали в гетто дома, издевались над стариками и насиловали совсем юных девушек, а полисмены стояли в стороне и посмеивались. Он помнил Кровавое воскресенье и войска, стрелявшие в мирную демонстрацию перед Зимним дворцом. Полицейские тогда только подбадривали убийц в шинелях. Перед ним до сих пор стояли лица жандармов, которые отвезли его на пытки в Петропавловскую крепость, а потом этапировали в Сибирь, украв единственное теплое пальто. И тех, что разгоняли митинги в Петербурге, орудуя дубинками и норовя ударить по голове, в первую очередь женщин – их они избивали с особым наслаждением.

В глазах Максима любой полицейский был представителем рабочего класса, продавшим душу дьяволу.

Он сжал пальцы сильнее.

Полисмен закрыл глаза и уже не пытался сопротивляться.

Вдруг за спиной Максима раздался какой-то звук, и он оглянулся.

Совсем рядом с ним откуда-то появился ребенок лет трех-четырех, который ел яблоко, наблюдая, как он душит человека.