Борис Григорьев - Скандинавия глазами разведчика Страница 48

Супруги Рыбкины глубоко уверены в честности своего шведского друга и всеми способами стараются доказать Центру, что он к провалу «Красной капеллы» никакого отношения не имеет. Напрасный труд! Их отзывают из командировки и отстраняют от работы, но Рыбкины всё равно стоят на своём [42].

Странное дело: Центр очень часто верит в то, во что хочет верить. Ведь предлагала же Зоя Рыбкина, и не раз, чтобы Центр отозвал из Стокгольма шифровальщика Петрова. От её внимания не ускользнули его стяжательское отношение к деньгам и вещам, нечистоплотное отношение к товарищам по работе и к делу, но нет, доводы резидентуры и здесь оказываются «недостаточно аргументированными». Петров благополучно «отбывает свой срок» в стокгольмской резидентуре и с повышением по службе возвращается в Москву

За своё удивительное равнодушие Центру через несколько лет придётся расплачиваться, и расплачиваться весьма тяжёлыми последствиями. Петров, дослужившийся уже до старшего оперативного сотрудника разведки, станет на путь предательства и вместе с женой попросит политическое убежище в Австралии.

...Где-то в этой зале, где я сижу теперь за облезлым столом и принимаю посетителей, ходатайствующих о туристской визе, красавец полковник шведских ВВС, бывший военно-воздушный атташе в Москве, Стиг Веннерстрём расхаживал со стаканом виски в руках, пока его контролёр из ГРУ Виталий Никольский лихорадочно «потрошил» его шинель в гардеробе на предмет изъятия разведдонесения. Веннерстрём имел официальный повод для посещения советского посольства и всегда, когда приходил к советским военным в гости, оставлял очередной агентурный материал в кармане шинели или пальто. Просто и удобно. Точно таким же способом пользовались американцы и англичане в Москве в период работы с Олегом Пеньковским.

И вообще эти стены могли бы рассказать очень много интересного и полезного. Но они не умеют разговаривать, и нужно обладать достаточно богатым воображением, нужно знать немного истории, чтобы понять их язык.

...Пребывание консульского отдела на Виллагатан закончилось довольно драматически. Хозяин дома, уставший, вероятно, надеяться, что русские когда-нибудь отремонтируют арендуемое помещение до того, как оно обрушится на головы арендаторов, пришёл к нам во время консульского приёма и предъявил ультиматум: либо ремонт, либо освободить дом.

Посол М.Д. Яковлев выбрал второе. Он не питал сентиментальных чувств к старому очагу сталинской дипломатии и дал нам указание срочно подбирать в городе новое помещение. Мы предложили построить на территории нового посольства небольшой домик для консульского отдела, но эта идея воплотилась в жизнь лишь спустя полтора десятка лет. Когда я в 1996 году прибыл в трёхдневную командировку в Стокгольм, здание консульского отдела уже стояло на одном из тех мест, где мы когда-то безуспешно уговаривали Михаила Даниловича его построить. Прогресс всё-таки существует. При повторном посещении Стокгольма я также обнаружил, что стеклянная дверь в посольстве, которую так методично, но безуспешно пытался разбить своей головой агроном из Воронежа, работавший в 1970-х годах сельскохозяйственным атташе, дала-таки трещину! Прав был обломовский слуга Захар, утверждавший, что всякая вещь имеет свой конец.

Уникальным элементом столицы Швеции является наиболее старая его часть — она так и называется Старым городом. Собственно, Стокгольм и начал вырастать из Старого города, или «Города между мостами», основанного легендарным ярлом Биргером в 1252 году. Город, словно замок, запирающий вход с моря в глубоко вдающееся в сушу озеро Мэларен, априори занимал важное стратегическое оборонное и торговое положение, а потому был обречён на бурное развитие и превращение в настоящий центр шведской нации.

До возникновения Стокгольма шведской столицей на протяжении полутора веков была Сигтуна (слово «туна», которое очень часто встречается в названиях шведских населённых пунктов, означает то же самое, что и английское town или русское «тын»), что на русский язык переводится как Город Сигов. Но в 1187 году на город напали эстонские язычники, которые безжалостно разграбили его, сожгли и разрушили до основания. Согласно легенде, оставшиеся без столицы шведы пустили по воде бревно и понаблюдали, где оно приткнётся к берегу. Бревно — по-шведски «сток» — ткнулось концом в островок на Мэларен у самого выхода в море — по-шведски «хольм», и ярл Биргер дал указание закладывать тут город Стокгольм.

А в «благодарность» за то, что эстонцы «подарили» Швеции Стокгольм, шведы традиционно испытывают к ним особое уважение и даже любовь, считая их своими меньшими братьями.

Интересно, что, уходя из уничтоженной Сигтуны, эсты прихватили с собой литые из металла ворота храма, но по дороге на них напали новгородцы, отбили ворота и привезли их домой. Теперь они, подновлённые новгородскими кузнецами и литейщиками, стали собственностью Господина Великого Новгорода и до сих пор украшают Софийский собор. Шведы, однако, не имеют никаких прав на реституцию, потому что в Сигтуну ворота попали в своё время из... Магдебурга, откуда их привезли воинственные викинги. Ну как тут не воскликнуть: «Вор у вора украл!» Да-а-а, хороши были наши предки-ушкуйники, да и у шведов и эстонцев они были не хуже!

Вообще-то шведы, в отличие от датчан, не любят скученности, и шведская столица раскинулась намного просторнее, чем Копенгаген. Стокгольм развивался почти всегда преимущественно вширь, а не вверх. Узкие средневековые улочки сохранились лишь в Старом городе, по некоторым из них не то что проехать на машине, но и с трудом можно разминуться с идущим навстречу пешеходом. Жить в Старом городе тем не менее считается очень престижно, хотя и весьма дорого. Здесь поселились представители шведской богемы и зажиточных слоёв буржуазии. Улоф Пальме вышел на свою последнюю прогулку из своей квартиры в Старом городе. В Старом же городе, рядом с государственным банком и (старым) зданием риксдага, чувствуя за своими плечами дыхание контрразведки, в мае 1963 года был арестован смятенный Стиг Веннерстрём, полковник ВВС Швеции, идеалист по убеждениям, блестящий аристократ и дальний родственник короля Густава VI Адольфа. Аресту предшествовало длительное сотрудничество с военной разведкой Советского Союза.

Древние камни Старого города должны помнить не одну историческую драму. Одна из них, связанная со становлением Шведского государства и зарождением королевской династии Васа, носит название Стокгольмской Кровавой бани. Все учебники шведской истории описывают это событие как из ряда вон выходящее по своей жестокости и вероломству.

Кальмарская уния не являлась идеальной формой сосуществования скандинавов, и в Швеции постоянно тлели искры недовольства засилием датчан в этом союзе. Страна формально управлялась шведскими наместниками, но все важные указания шли из Копенгагена. Так было до тех пор, пока в 1512 году не умер наместник Сванте Стюре. На его место был избран скон-ский дворянин Эрик Тролле, но не тут-то было: сын покойного Стен Стюре, или более известный под именем Молодой Стюре, стал оспаривать право управлять Швецией от имени народа, и начался шведский вариант смуты.

В события вмешался датский король Кристиан II, он со второй или третьей попытки — естественно, с помощью войска — «замирил» шведов и в воскресенье 4 ноября 1520 года, во избежание всяких недоразумений на будущее, решил сам короноваться королём Швеции. Коронационные торжества продолжались три дня, а в парадных залах Стокгольмского дворца, как пишет хроникёр, толпились «лучшие люди и их слуги»— мужчины и женщины, епископы и простые священники, бургомистры городов и члены городских советов, купцы и военные — одним словом, цвет шведского общества. Король не был жмотом, угощал всех на славу, поэтому столы ломились от всякой снеди, а вино лилось не переставая. Если кому-то становилось плохо, то уходил домой отдохнуть, чтобы потом снова вернуться и продолжить праздник живота.

В среду, 7 ноября, в час дня, когда «веселье достигло своего апогея»,к изумлению гостей, закрылись ворота замка. Все почему-то сразу протрезвели. Потом выкатили трон, на него взошёл Кристиан II и задним числом начал импровизированное разбирательство с целью найти виновника предыдущей многолетней смуты, отголоски которой ещё давали о себе знать. Молодой Споре умер от ран в битве при Осундене, но в провинции Даларна (или Далекарлия) скрывался ярый противник Дании Густав Васа, сбежавший незадолго до этого из датского плена.

Перед датским королём выступил упсальский каноник Йон и начал зачитывать обвинительный акт епископа Густава Тролле. Тролле, родственник упомянутого выше Эрика Тролле, обвинял Молодого Стюре и его сообщников в неправде и всяких обидах. Восемнадцать из обвинённых епископом лиц находились тут же в зале — Кристиан успел их амнистировать. Допрос свидетелей длился до вечера, а к вечеру в зал вошли солдаты короля и увели всех задержанных гостей в башню.