Микки Спиллейн - День пистолетов Страница 6

— Вы не ошибаетесь?

— Нет!

— Но Гофта не является венгерским коммунистом, — поспешно произнес Мидрес. — Хотя он и родился в Будапеште, но уже давно является американским подданным. Он с отличием закончил один из наших колледжей и с тех пор работает в ООН.

— Все это может быть и прекрасной маскировкой. Надеюсь, вам не следует напоминать, насколько далеко в будущее заглядывает наш противник в своих планах.

Мидрес нахмурил лоб.

— Но это чисто дружеские отношения.

— Что вам известно о них?

Он одним глотком осушил свой стакан и налил новую порцию виски.

— Я довольно часто встречаю их в венгерских ресторанах... Дважды они были вместе на званых приемах...

— Насколько близки их отношения? Мидрес рассеянно покрутил левой рукой в воздухе, подыскивая подходящие слова.

— Ну-у... Я бы сказал, что они держатся более чем дружественно, хотя, конечно, я могу и ошибаться.

— Насколько я знаю, у вашей организации длинные руки?

— У нас имеются кое-какие каналы информации в Венгерской Народной Республике, если вы это имеете в виду.

— Именно это. Можете вы быстро проверить Гофту?

— Конечно! А как далеко?

— Скажем... До его отъезда из Венгрии. А остальным займемся уже мы.

Больше мне ничего не нужно было объяснять, так как Мидрес быстро связал разрозненные куски информации, верно нащупав интересующие меня связи. Задумчиво потягивая виски он произнес:

— Что ж! Вероятно, завтра у меня уже будут интересующие вас сведения.

— О'кей!

На улице шел проливной дождь. Асфальт, покрытый тонкой пленкой воды, превратился в сияющий неоновыми красками калейдоскоп. В три прыжка я пересек разделявшее меня расстояние между машиной и отелем и ворвался в ярко освещенный вестибюль. В отделении для ключа лежала небольшая записка на розовой бумаге. Развернув ее, я прочел:

«Звонила Эдит и спрашивала твой номер телефона. Она велела передать, что с 16 до 18 часов ее можно будет застать по номеру ЕН 272254. Уолли.»

Усмехнувшись, я поднялся к себе и позвонил Чарни Корбинету. Когда он поднял трубку, я назвал телефонный пароль и продолжал:

— Говорит Тайгер, полковник. Вы можете оказать мне небольшую услугу?

— Какую?

— Мне нужно узнать адрес по телефонному номеру ЕН 272254.

— Хорошо. Где вы находитесь?

— У себя.

— Я позвоню вам через пять минут. Как всегда, полковник не задавал лишних вопросов, и уже через три минуты я знал, что это был телефон бара «Лайонс».

— Что-нибудь еще, Тайгер?

— Благодарю вас, это все.

— Помощь тебе не нужна?

— С каких это пор?

— Ну был однажды такой случай...

— Времена меняются, полковник. Благодарю вас.

Я повесил трубку.

Рондина сидела в баре с Бертоном Седвиком. Они о чем-то оживленно беседовали. Через стекло дверей я минут двадцать наблюдал за ними, потом медленно перешел улицу и, войдя в бар напротив, решительно вошел в телефонную будку.

Когда она подошла к телефону, я сообщил ей, что полностью нахожусь в ее распоряжении.

Как обычно, Рондина говорила спокойно и дружески, только в голосе ее иногда проскальзывала нотка любопытства.

Да, она хочет со мной переговорить.

Прекрасно! Я тоже хочу с ней поговорить. Где? В моем отеле через час. Черт возьми, она первая изъявила желание повидаться со мной и, значит, должна прийти ко мне.

Я повесил трубку и вернулся обратно к своему наблюдательному пункту у бара «Лайонс».

Вскоре Селвик расплатился и ушел. Я не стал дожидаться Рондину: все равно через час она будет у меня.

Селвик остановил такси, а я уселся в то, что ожидало меня, и последовал за ним в Гринич-Вилледж. Он зашел в какой-то дом и через несколько минут вышел оттуда вместе с высокой элегантной брюнеткой. Они уселись в такси и направились в ресторан на 14-й улице.

Я обратил внимание, что, выходя из машины, Селвик неожиданно пошатнулся, замер на месте и схватился руками за бок. Женщина с тревогой наклонилась к нему, заботливо взяла под руку и ввела в ресторан. У Селвика явно были острые боли в желудке. И ничего удивительного. Общение с красоткой-убийцей ни для кого не проходит даром, Может быть, теперь Рондина перешла к бесшумным методам работы?

Я взглянул на часы. Близилось время нашей встречи, и я вынужден был вернуться в отель. Поднявшись к себе в номер, я пододвинул кресло к окну и уселся, положив ноги на подоконник.

Я рассеянно наблюдал за безликой толпой внизу, а мыслями находился далеко отсюда — в военной Европе., Я вспоминал лицо Рондины, ее неповторимую манеру поднимать правую бровь, вспоминал ее горячее дыхание и слова, которые она шептала мне в темноте.

Каким дураком нужно было быть, чтобы в объятиях женщины забыть о своем долге.

Но судьба милостиво предоставила мне еще один шанс.

Когда я очнулся с простреленной грудью, всю сущность мо о тогда заполняло одно только чувство — месть! Не столько, чтобы отплатить Рондине, сколько для того, чтобы искупить свою собственную вину перед делом.

Однако война уже давно кончилась.

Тогда по предложению Мартина Грэди и некоторых моих коллег я поступил на работу в одну внешне штатскую организацию.

Когда мы начинали, нас было сорок человек. Теперь нас по-прежнему сорок, но «стариков» осталось всего девятнадцать человек. Чем дольше человек работал в организации, тем опытнее он становился и тем больше шансов у него было уцелеть.

Разумеется, официальные органы в Вашингтоне были прекрасно осведомлены о нашем существовании. Они имели на каждого из нас досье, но никогда не были в курсе наших дел. Они узнавали о наших победах задним числом и ничего не могли возразить, потому что все было сделано основательно и профессионально. Кое-кто втайне, вероятно, и досадовал на нас, но лично меня это нисколько не заботило, Мы действовали быстро и жестко, как того требовали обстоятельства. Заговорщики таинственно погибали, неугодные правительства свергались. Мы вмешивались только тогда, когда уже ничто не могло помочь и когда все жертвы в виде миллионов долларов и многих человеческих жизней оказывались бесполезными.

Рано или поздно Мартин Грэди узнает, каким делом я занялся, и тогда он запретит это. Дело в том, что он не выносил, когда в дело примешивалась личная ненависть. Но в данном случае это меня не беспокоило. Рондина была для меня важнее.

В дверь осторожно постучали.

Я вскочил, одним прыжком оказался у выключателя, погасил свет и уселся в углу на пол, направив в сторону двери дуло пистолета.

Легкий стук повторился, потом дверь медленно распахнулась, и на пороге появилась Рондина, моя любимая Рондина, прекрасная, как ангел, и опасная, как дьявол, Она медленно вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Мне был виден только ее силуэт, который тем не менее давал полное представление о ее великолепной стройной фигуре.

Я знал, что она не видит меня и нарочито громко взвел курок, чтобы она услышала характерный скрежет металла.

— Я здесь, Рондина.

Она прекрасно поняла, что у меня в руке.

— Это должно произойти сейчас и здесь, Тайгер?

— Возможно. Я хочу, чтобы ты побледнела от страха, хочу, чтобы ты дрожала и мучалась неизбежностью.

Рондина направилась в мою сторону, вытянув вперед руки и ощупывая мебель. Ее глаза еще не привыкли к темноте, и она не сразу нашла кресло. Усевшись, она в свойственной ей манере закинула ногу на ногу и откинулась на спинку кресла.

Я смотрел на соблазнительную белизну ее коленей и мрачно думал, что это удовольствие стоило жизни Колу Хэггерти.

— Я должна тебе кое-что объяснить, Тайгер.

— Нет, крошка, я и так уже все знаю.

— Но...

— Никаких «но»! Хватит и того, что я получил две пули в грудь из твоих ласковых ручек. Кроме того, ты убила моего друга. И все это только моя вина, потому что я, как дурак, влюбился в тебя, и ты окрутила меня вокруг пальца. Тут нечего объяснять ни мне, ни тебе! Твои пули врачи удалили из моего тела, но злость и ярость они вырезать не могли, и она завязла в сердце, как жало, постоянно подстегивая меня к жизни и мести, предостерегая против сладких слов и нежных ручек, — Но, Тайгер!..

— О, в свое время тебе удалось заглушить мое недоверие горячими поцелуями. Мы были самой красивой и счастливой любовной парой в этом пекле войны! «Любовь побеждает все!» — часто говорила ты. Я подарил тебе жизнь, а ты застрелила меня или, по крайней мере, думала, что застрелила.

В течение долгих двадцати лет я тоже считал тебя мертвой, и ты можешь себе представить, какую мрачную радость я испытал, увидев тебя живой и невредимой. Ты совершенно не изменилась за эти годы, если не считать великолепного вмешательства хирурга и крашеных волос. Ты осталась все такой же дьявольски прекрасной шпионкой и убийцей! И снова, как в старые времена, ты очаровываешь мужчин взглядами из-под ресниц и соблазнительным покачиванием бедер, Но меня на эту удочку больше не поймать!