И. Колвин - Секретные миссии Страница 6

«Обещай мне, что ты будешь смотреть за ним!» — сказал Патциг Рихарду Протце, сдавая ему дела. Патциг чувствовал приближение трудных времен, когда беспокойному, подвижному Канарису потребуется твердая рука, и Протце обещал, что он будет честно служить адмиралу.

Глава 2

ШПИОН — ЛЮБИМЕЦ ЖЕНЩИН

Поляки, так же как и немцы, не принимали всерьез соглашения с Германией, запрещавшего ведение разведки друг против друга. Самыми различными способами польская разведка продолжала собирать информацию об истинных намерениях немецкого генерального штаба. Она не оставила своих подозрений относительно агрессивных планов немцев, несмотря на заверения Гитлера. Но в то время как немцы специализировались на воздушной разведке территории Польши в наступательных целях, поляки сосредоточили свое внимание на выяснении планов, разрабатываемых в Берлине против Польши, и на сборе сведений о вооружении немецкой армии. Деятельность польского капитана Сосновского сводилась именно к этому. Дело Сосновского, расследование которого началось еще при Патциге, было первым крупным делом о шпионах, попавшим в руки Канариса.

Высокое служебное положение адмирала позволило ему остаться в стороне от громкого скандала, и его имя никогда не упоминалось в связи с этим делом.

Назначение Канариса было совершенно секретным; его должность была также секретной. Сама Германия того времени с ее вероломными замыслами являлась хранилищем секретов. Английское адмиралтейство, хорошо знавшее о деятельности молодого Канариса в нейтральных странах во время первой мировой войны и следившее за его карьерой, упустило его из виду в 1935—1939 годах. Оно не обратило внимания на его перевод из Свинемюнде в Берлин. Иностранные посольства и миссии в Берлине знали Канариса просто как офицера, работавшего в штабе немецкого военно-морского флота по связи с отделом внешних сношений военного министерства. А так как Канарис любил выполнять сам некоторые мелкие разведывательные задания, то иностранцам, сталкивавшимся с ним по службе, трудно было догадаться, что это сам начальник военной разведки.

Канарис перевез свою семью из Свинемюнде в маленький домик на Долленштрассе в Зюденде (пригород Берлина) и вел там очень скромную жизнь. Вскоре Канарис узнал, что начальник прусской тайной полиции, а позже начальник службы безопасности группенфюрер СС Рейнгард Гейдрих занимал один из домов по этой же улице. Само собой разумеется, что начальник военной разведки и начальник службы безопасности стали навещать друг друга. По воскресеньям после полудня адмирал с женой и двумя дочерьми играл с Гейдрихом и членами его семьи в крокет. Канарис и Гейдрих часто устраивали званые обеды, куда приглашались старшие офицеры гестапо и абвера.

Гейдрих даже внешне производил неприятное впечатление на окружающих: несколько асимметричные черты лица, ястребиный нос, тонкие губы, холодные безжалостные глаза, высокая костлявая фигура. Присутствие начальника службы безопасности сковывало людей; вокруг него всегда устанавливалась мрачная тишина, и это часто мешало его коллегам решать с ним те или иные вопросы на основе дружеского компромисса. Канарис — полная противоположность Гейдриху: небольшого роста, разговорчивый, мягкий в обращении человек. Эти совершенно разные люди внешне были взаимно вежливы, хотя на самом деле относились друг к другу с некоторым подозрением.

Рейнгард Гейдрих был одним из первых посетителей Канариса в здании абвера. Он пришел обсудить с ним серьезные вопросы, касавшиеся безопасности третьего рейха. Ему нужен был доступ к делам 3-го отдела абвера, где имелись сведения об агентах иностранных держав в Германии. Это было как раз предметом его спора с капитаном 1 ранга Патцигом. Гейдрих хотел знать все подробности об иностранных агентах в Германии, а скандальное дело о польских шпионах, которое тайно рассматривалось в 1934 году, придало вес его просьбе.

Канарис познакомился с Гейдрихом еще в 1922 году, когда они вместе служили на учебном крейсере «Берлин». В то время Канарис был уже старшим лейтенантом, а Гейдрих — только кадетом. Нет сомнения, что адмирал не напоминал об этом Гейдриху, предоставляя возможность ему самому догадываться о его мыслях. Канарис затребовал личное дело Гейдриха из штаба военно-морского флота и освежил в своей памяти одно заседание военного трибунала, который в конце 1920 года судил Гейдриха за аморальные преступления, что привело к его увольнению из флота. В деле Гейдриха Канарис встретил еще один интересный факт: отец Гейдриха, опереточный тенор, был наполовину еврей. Канарис запер дело Гейдриха в сейф и записал в своем дневнике: «Это бешеный и фанатичный человек, с которым совершенно невозможно работать в тесном контакте». Но адмиралу было суждено последующие восемь лет делиться многими важными секретами с этим неуравновешенным человеком. И первым из секретов оказалось необычное дело капитана Сосновского.

В то время военные всех стран не совсем еще избавились от кошмара позиционной войны 1914—1918 годов. Над ними все еще довлело воспоминание об огромных зарывшихся в землю армиях и безнадежном, непрекращавшемся кровопролитии, которое не могли приостановить и превратить в маневренную войну даже танки и самолеты. В результате Франция пришла к выводу, что нужно строить оборонительную линию из стали и бетона — линию Мажино.

Но в 1934 году стали распространяться слухи, будто Германия, придерживаясь новой теории молниеносной танковой войны, создает крепкое ядро из танковых дивизий — танковый кулак, который даст возможность пробиться через окопы и железобетонные сооружения. Итальянцы, встревоженные этими слухами, направили генерала Роатта, начальника итальянской военной разведки, в Вену, чтобы тот попытался все узнать от Эрвина Лахузена, своего австрийского коллеги. Лахузен, начальник австрийской военной разведки, вынужден был сотрудничать с итальянцами из-за общности интересов генеральных штабов Италии и Австрии. Муссолини был пока полон решимости сохранить Австрию как буферное государство и при появлении угрозы мог в любую минуту послать свои танки к Бреннерскому перевалу, так же как он поступил, когда убили Дольфуса[12]. В это время между Германией и Австрией было заключено секретное соглашение об обмене информацией, касающейся Центральной Европы и Балкан, что позволяло поддерживать контакты и по другим проблемам. Лахузен, понимая необходимость сотрудничества между разведывательными службами, обещал оказать посильную помощь генералу Роатта.

У поляков не было таких возможностей для ознакомления с немецкими секретами, и, может быть, поэтому их разведка действовала смелее и оригинальнее. В числе других польских разведчиков в Германию был послан капитан Юрек фон Сосновский — темпераментный и красивый молодой человек. Он выдавал себя за разжалованного офицера, якобы обесчестившего свой мундир близкими отношениями с женой командира полка. Сосновский пересек границу, решив, как он говорил, начать новую жизнь. Он надеялся найти женщин, которые бы работали на него.

— Разрешите мне рассказать обо всем этом, — сказал Рихард Протце во время нашей встречи в небольшой гостинице в Гольштинии в 1950 году. — Ведь именно я напал на след Сосновского. — И он начал свой рассказ:

«...В те дни в Берлине находились два польских офицера разведки. Один из них, лейтенант Гриф-Чайковский, совершенно не имел представления, как начать свою работу. Поэтому он вскоре пришел к нам и признался, что не может выполнить возложенные на него задачи, и попросил нас дать ему информацию[13].

— Вы будете иметь достаточно материала, — сказали мы ему. — Но вы должны работать на нас.

Вероятно, самым интересным отделом генерального штаба в то время был 6-й инспекционный отдел, который возглавлялся полковником Гейнцем Гудерианом. Этот отдел разрабатывал новую боевую бронетанковую технику, изучал те районы, где эту технику предполагалось использовать, и вел исследования о характере будущей войны. Поэтому работники этого отдела все. время были в курсе оперативного планирования. Я послал начальника отдела контрразведки к Гудериану с просьбой дать ложную информацию, которую бы затем можно было передать Гриф-Чайковскому. Начальник отдела сфотографировал ничего не стоящие материалы и передал их Гриф-Чайковскому, который отнес все в фотолабораторию, находившуюся в саду польского посольства.

Как-то раз Гриф-Чайковский, увидев висевшие в сушильной комнате чьи-то фотопленки, незаметно отпечатал несколько кадров одной из них и принес их нам. Каково же было наше изумление, когда на снимках мы увидели очень ценные материалы 6-го инспекционного отдела. После этого мы стали зорко следить за каждым посетителем польского посольства. Но долгое время мы не имели никакого представления о том, каким образом поляки получали фотокопии этих важных документов.