Анджей Збых - Предпоследний сеанс Страница 7

– Столп наговорил вам глупостей.

«Не верит, – подумал Клос, – что я нашел в квартире Келд шифровку, которую искал его адъютант».

– Если вы, господин Клос, порядочный немецкий офицер, а в этом я не сомневаюсь, то должны мне верить и понимать: все, что я делаю, я делаю для великой Германии. – Генерал гордо посмотрел на портрет Бисмарка. – Честь офицера обязывает вас к молчанию и послушанию.

«Старый осел! – подумал Клос со злостью. – Если бы ты знал, что в моих руках шифровка, направленная тобой американскому резиденту Кирстховену через Ингрид!.. – Он потрогал портфель, стоявший рядом, на полу. – Ты мог бы арестовать меня. Правда, дежурному офицеру штаба известно, что я отправился к генералу на дом… хотя он может и не сказать об этом». Клос принимал во внимание все мелочи.

– Итак, господин генерал не желает сказать, где находится Ингрид Келд?

– Нет. Могу вам, молодой человек, только посоветовать: забудьте о ней навсегда.

«Это уж слишком», – подумал Клос.

– И о нашем разговоре забудьте, – добавил генерал.

– Я бы с удовольствием забыл, господин генерал. С удовольствием, – повторил Клос – Если бы только был уверен…

– В чем?

– Что Ингрид Келд не выедет утренним поездом в Стокгольм.

Клос подумал, не сказал ли чего лишнего, – такое нескрываемое удивление выражало лицо генерала. Он пристально посмотрел на Клоса:

– Не понимаю.

– Мог бы я рассчитывать на такую любезность с вашей стороны?

– Мне больше нечего вам сказать, – резко ответил фон Болдт.

– Тогда, господин генерал, разрешите быть свободным?

– Больше вас не задерживаю.

«Мы оба допустили ошибку, – подумал Клос, застегивая плащ в прихожей. – Старый пруссак даже не пытался вытянуть из меня все, что я знаю. Если Ингрид признается Болдту, какое задание она получила от Мюллера этой ночью, то он может догадаться, о чем идет речь, и тогда я у него в руках. Но у меня есть еще главный козырь – шифровка. Только бы Болдт не отпустил Ингрид! Интересно, что теперь предпримет генерал?»

Генерал фон Болдт набрал только одному ему известный номер телефона. Долго ждал, пока не услышал на другом конце провода знакомый женский голос. Затем вызвал адъютанта и приказал проводить к нему в кабинет Ингрид Келд.

6

Ингрид Келд сидела в кабинете напротив фон Болдта. – Курите? – спросил генерал.

– Могу не курить и не пить, – равнодушно, даже с пренебрежением ответила Келд. Она посмотрела на портрет Бисмарка: лицо железного канцлера казалось ей более симпатичным и человечным, чем физиономия хозяина кабинета.

– Не люблю воевать с прекрасным полом, – проговорил фон Болдт.

– Однако господину генералу это не мешает держать женщину в заключении в подвале собственного дома, – отпарировала Келд.

– Не будем играть в жмурки, дорогая Келд. – Старый пруссак вставил монокль в глаз и потянулся за сигарой. – Ставка больше, чем жизнь. Я не думаю ни о себе, ни о своих подчиненных, важнее всего – великая Германия. Вы добровольно взялись помогать нам и согласились передать мою шифровку… известному вам человеку в Стокгольме.

– Я бы выполнила ваше задание…

– Вы, кажется, шутите, – прервал ее генерал. – Мне доложили что вы… сотрудничаете с Мюллером. Это правда?

Келд колебалась недолго:

– Да, это правда.

Фон Болдт вздохнул и продолжал:

– Я не хотел верить в это даже тогда, когда получил донесение. Я не спрашиваю, почему вы так поступили, но требую ясных и честных объяснений. Свободу не обещаю, однако… дам вам шанс выжить. Прошу только честно ответить: что вы сообщили Мюллеру?

– Ничего, – ответила Ингрид.

– Лжете, – спокойным голосом произнес генерал. – Где шифровка?

– В моей квартире.

– Конкретно?

– Господин генерал, – Ингрид посмотрела ему в глаза, – я возвращу вам шифровку, если вы отпустите меня на свободу. Клянусь я не говорила о ней Мюллеру ни слова.

Ингрид хотела рассказать генералу о своих душевных переживаниях, но была уверена, что он этого не поймет. Что может знать прусский генерал о настоящей любви? Она жила лишь памятью о любимом, думала только о нем. «Мы имеем право ненавидеть», – сказал ей однажды Хейн. А когда он погиб, то она стала повторять другие слова: «Мы имеем право мстить». Месть сделалась смыслом ее жизни. Она предъявила счет убийцам своего возлюбленного… Не чувствовала ни угрызений совести, ни жалости, когда предавала очередную жертву Мюллеру. «Смерть Хейна Кейтла, – утверждал хауптштурмфюрер, – будет им дорого стоить. – И добавлял: – Понимаю и ценю вашу ненависть, госпожа Келд. Я тоже их ненавижу».

Почувствовав на себе пристальный взгляд генерала, Келд добавила:

– Я работаю с Мюллером только против убийц Хейна. Генерал молчал. Его неподвижное лицо на миг прояснилось.

– Если бы я мог в это поверить! Красивая и увлекательная история. Но лживая, дорогая Келд. Честность и преданность доказываются иначе.

– Я думала, господин генерал, – тихо прошептала девушка, – * что вы, начальник Хейна, поверите мне. – Хотя теперь Ингрид было все равно, поверит ли ей этот старый пруссак или нет. Ей не хотелось возвращаться в Стокгольм. Она боялась одиночества. Когда-то Ингрид просила Мюллера, чтобы он поручил ей более серьезное задание. Готова была даже отправиться в Варшаву, которую никогда не видела. Хотела побывать в городе, где погиб Хейн, увидеть людей, которые, может быть, и не стреляли в него, но радовались тому, что погиб еще один немец. «Я любила Хейна, он был дорог мне. Его убили, предали. Поэтому его врагов предаю и я», – неоднократно повторяла Ингрид. «Ничего ты не смыслишь в этой войне, – сказал ей однажды Хейн. – Ты только глупенькая шведка».

– Я доверяю сотрудникам гестапо, – внезапно проговорил генерал. Потом он спокойно произнес слова, от которых она пришла в ужас. – Доверяю женщине, – сказал генерал, – сотрудничающей с Мюллером, несмотря на то, что тот уничтожил близкого ей человека…

Ингрид показалось, что ее пробудили ото сна и вернули в жестокую действительность – обнаженную и лишенную всякого смысла.

– Что вы сказали?! – в ужасе вскрикнула Ингрид. – Хейна убили поляки!

Генерал был безжалостен.

– Это официальная версия, дорогая Ингрид, – ответил он. – У меня нет оснований скрывать от вас правду. Обер-лейтенант Кейтл оказался предателем. Он был связан с польским подпольем. Мюллер сам расстрелял его. Я предлагал предать его полевому суду, но у Мюллера свой метод расправы, и на войне он вполне уместен. Родственники Кейтла, и в особенности его отец, не очень-то огорчились, а вам… Я думал, Мюллер все рассказал вам…

Ингрид молчала. Она не могла плакать. Ей казалось, что она вновь слышит голос Хейна: «Ты только глупенькая шведка». Потом девушка подумала о тех людях, которых выдала гестапо. Вспомнила лицо убитого на вокзале связного, вспомнила, как Мюллер сказал: «Удалось». Мюллер любил лично расправляться с жертвами.

– Еще раз спрашиваю, – настаивал генерал, – где моя шифровка?

У Ингрид не было сил произнести хоть слово. Она никак не могла понять, что еще нужно от нее этому старому генералу. Вспомнила о его шифровке на имя резидента американской разведки Кирстховена. Посмотрела на старика с ненавистью.

– Не хотите говорить! – крикнул генерал, теряя самообладание. – Тогда, может быть, скажете, кто такой обер-лейтенант Клос? Почему он так интересуется вами?

Клос? Ей казалось, что вечер, проведенный с Клосом в ресторане «Золотой дракон», уже давно в прошлом.

– Клос не хотел, чтобы вы выехали ранним поездом в Стокгольм. Почему? Вы меня слышите?

– Слышу, – тихо ответила Келд. – Клос хотел… – Она подумала, что Мюллер, наверное уже разыскивает ее. И что еще один человек, которого она должна встретить на вокзале, находится в смертельной опасности. – Прошу вас, господин генерал, отпустите меня.

– Сначала вы расскажете все и ответите на вопрос: где шифровка? Подумайте, даю вам время до утра.

Подвал, в который ее снова доставили, был душным и сырым. Высоко над жестким топчаном виднелось наглухо закрытое, забранное железной сеткой небольшое окно. На каменный пол солдат поставил стакан чая и тарелку с хлебом, маргарином и джемом. Морить ее голодом, очевидно, не собирались.

– Не буду есть, – с раздражением сказала Ингрид.

Солдат, молодой парень в каске и с автоматом через плечо, посмотрел на нее с удивлением и нескрываемым интересом… Кажется, он видел ее на сцене. Но он никогда не имел дела с такими женщинами, как она, с женщинами недоступного ему мира.

– Прошу вас, фрейлин, – мягко проговорил он. Потом бросил на топчан плащ: – Ночью холодно. – И вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

В дверях было небольшое отверстие, через которое она видела темный коридорчик и сидящего на стуле у стены солдата. В доме было тихо. Ингрид металась по небольшому помещению между дверью и топчаном, считала шаги, стараясь ни о чем не думать, не чувствовать, не надеяться, и все же не теряла надежды. Стремилась выбраться из этой паутины. Ее снова охватила жажда мести, а потом… Она знала, что будет потом, но не чувствовала страха…