Семен Лопато - Искушение и разгром Страница 74

В едином солнечном потоке он что-то делал и с кем-то разговаривал, открыв глаза, поняв, что в самом деле впал в какое-то забытье, увидев лежащую навзничь Наташу, вновь закинув голову, попытавшись вновь что-то понять, соскользнув, вновь несколько раз впадая в забытье, очнувшись, в поредевшем грохоте колес он качнулся к окну снова. Увидев потемневшее небо, поняв, что пролетел сквозь время и что последний провал в сон, показавшийся ему секундой, на самом деле был долгим, видя приближающиеся желтые огни какого-то полустанка, разглядывая их, он попытался прояснить сознание, вернуть ясность голове от сонной одури; тут же ударившись о те же мысли, уже обреченно, заранее зная, что ничего не придумает, он ждал остановки поезда, словно вместе с этим что-то должно было произойти. Вошедшая в купе Наташа потянулась за полотенцем, поезд замедлил ход, мимо стекол побежала платформа; увидев проходящих мимо окна нескольких человек в форме таможенников, он понял, что они на границе. Доползая последние метры, поезд, вздрогнув, чуть подав назад, остановился, в наступившей тишине из коридора послышались голоса, шаги и лязг открываемой двери, прошедший мимо двери по коридору голос несколько раз повторил: «Готовьте документы».

Остановившись в мыслях, словно вместе с поездом все его попытки что-то придумать и найти выход пришли к концу, дождавшись, пока откроется дверь, он протянул вошедшим свои и Наташины документы. Безразлично посмотрев паспорта, задав дежурные вопросы о запрещенных товарах, проверяющие двинулись дальше по коридору; зная, что занятых купе в вагоне было немного, через не до конца закрытую дверь, он слышал голоса пограничников и поехавшую на роликах дверь дальнего купе в конце вагона. С треском хлопнула торцевая дверь, одновременно с другой стороны послышались голоса: настойчиво-занудный, с южным выговором голос что-то отвечал на торопливо-оправдывающийся говорок проводницы, послышались шаги, откатив дверь, быстро сев напротив него, проводница, словно извиняясь, торопливо наклонилась к нему:

— Там их начальник шумит, я ему объясняла, что это оплачено, но он упирается, что-то совсем дурной попался, требует ваш сверток раскрыть, вы подошли бы…

С холодком, мгновенно пробежавшим по скулам, он успокаивающе-автоматически кивнул ей:

— Сейчас приду.

Быстро захлопнув дверь за проводницей, встав, словно раздвоившись, одной частью сознания автоматически прокручивая немедленные действия и их последствия, другой словно глядя на происшедшее со стороны, как если бы он ждал этого как чего-то, что должно было добить его, секунду он стоял, глядя на сумку с оборудованием на верхней полке. Стащив сумку, вытащив пакет с деньгами, пересчитав и сунув их в карман, на секунду замешкавшись над сумкой, вырвав последний пустой лист из технического описания пробойника, он написал на нем письмо Николаю с просьбой помочь Наташе всем, чем только тот сможет, и обеспечить ей достойную жизнь в Москве; сложив записку на манер конверта и написав на ней все телефоны Николая, он отдал ее Наташе. Быстро взглянув в окно, видя, что платформа пуста, помня, что пограничник сейчас в купе проводницы один, быстро прикидывая путь, который он должен будет с боеголовкой пройти мимо здания станции чтобы скрыться в городке, одновременно уже открывая черный на молнии футляр, он достал тепловой секатор; стараясь держать секатор в сумке так, чтобы его не видела Наташа, быстро поведя пальцем по лезвию, он отсоединил нагревательный элемент.

Рабочее тело секатора было острым, но не заточенным, даже при сильном ударе им нельзя было пробить пиджак, но удар в горло или в глаз мог быть смертельным, с безразличной решимостью конченого человека, с какой-то мстительностью, обращенной к самому себе, отстраненно решая, что он будет делать с таможенником, если тот откажется взять деньги, чувствуя, что сможет сделать это, так же незаметно он сунул секатор в карман брюк. Быстро поцеловав Наташу, улыбнувшись ей, он вышел в коридор; из каморки проводницы по-прежнему доносились голоса. Подойдя к купе, он откатил незадвинутую дверцу, таможенник, длинный, долговязый парень, с каким-то характерным южнорусско-украинским выражением уныния на лице, словно заранее уверенный, что все украдено до него и его опять обманут, отвернувшись от боеголовки в ковре, которую они рассматривали вместе с проводницей, настороженно-ожидающе повернулся к нему, со странной смесью напора и неуверенности он оглядел его:

— Это ваш груз?

— Да.

— Документы имеете на него?

— Да, конечно.

Вынув заготовленные в Москве командировочное предписание и накладную, заранее зная, что этих документов будет недостаточно, видя, как таможенник с опаской разворачивает и рассматривает бумаги, безошибочным глазом человека, многократно дававшего взятки, уже видя, что этот парень, слишком пугливый и зашоренный, ни при каких обстоятельствах не возьмет у него деньги, почти автоматически он сделал полшага вперед, незаметно встревая между таможенником и проводницей. Непонимающе-настороженно таможенник поднял глаза от бумаг:

— Что за груз везете?

— Детали испытательного стенда для радиоэлектронной аппаратуры, для ремонта.

— Таможенное оформление проводилось?

— Нет, а нужно разве? Обычно так возим.

— Как это «так возим»? «Так» никто ничего не возит через границу. Для провоза у вас должна быть таможенная декларация с отметкой «выпуск разрешен», декларация есть у вас?

— Нет.

— Тогда груз не может быть выпущен. У вас груз — изделие промышленности, изделие промышленности не может быть вывезено без таможенного оформления.

— А я могу произвести оформление?

— А вы что, владелец груза? Для оформления у вас должна быть доверенность от владельца и весь комплект документов. А у вас владелец в Минске… При ввозе на Украину таможенное оформление проводилось?

— Нет.

— Тогда тем более нельзя выпустить. Груз должен быть сдан на таможенный склад и опечатан вплоть до выяснения происхождения. А это ваше минское предприятие пусть само разбирается, почему оно ввезло груз без оформления.

— А как оно должно разбираться?

— Это я не знаю. Такие вопросы задаете… Тут сразу столько нарушений, а вы говорите, как разбирается. Пусть в главное таможенное управление напишут, может, там подскажут, что делать, если все не по правилам сделано и ничего не оформлено. Это сами с ними разбирайтесь. А груз в любом случае подлежит изъятию; чтоб оформить изъятие, сейчас пройдете со мной.

Молча кивнув таможеннику, спиной чувствуя проводницу, еще стоявшую в дверях, обозначая движение в карман за пазуху, он чуть приблизился к таможеннику:

— Тут еще есть документы, вам посмотреть будет нужно.

Словно в замешательстве оглянувшись на проводницу, чуть уловимо сделав ей знак выйти, видя как, понятливо кивнув, она закатила дверь, вынув руку из-за пазухи, сквозь брюки быстро прощупав в кармане секатор, он остановился против таможенника. Понимая, что должен отвлечь таможенника какой-то бумагой, и в момент, когда тот начнет читать ее, ударить его секатором в горло правой рукой, сбоку, сверху вниз, в тесноте купе нависая над таможенником, чувствуя какое-то замешательство, пошарив в кармане, он действительно нашел там какой-то сложенный вчетверо документ, кажется переданный ему в минском «Телекоме»; держа документ в руках, но не отдавая таможеннику, скорее жестом чем взглядом он приказал ему сесть. Видя как тот инстинктивно подчиняется, стоя над ним, понимая, что ему остается только отдать бумагу и убить, медля это сделать, зная, что должен просто подойти и пробить секатором эту тонкую шею, внутренне ломая себя, чувствуя, как уходит время, словно перед непреодолимым препятствием, он остановился перед ним. Ища выхода, не находя, уже видя направленный на него испуганно-настороженный взгляд, в этот миг ощутив какой-то надлом, в каком-то безоглядном безумии отбросив все и рванувшись чувствами вперед, неотрывно глядя на сидевшего перед ним таможенника, он начал говорить. Опустившись на кушетку, глядя ему в глаза, он рассказал ему все, что с ним произошло, начиная с прошлой недели. Безостановочно, не подбирая слов, он рассказал ему о своем задании, ракете, Наташе, о своем аресте, побеге, убийстве Вадика и Вовчика, бегстве на вокзале и обо всем, что произошло до настоящей минуты.

Умолкнув, в каком-то опустошении, сжимая в кармане рукоятку секатора, теперь уже твердо зная, что убьет его, если что-то услышит об изъятии груза и задержке, привалившись к стенке, он смотрел на него. Растерянный, все более серевший лицом в продолжении рассказа, тот несколько секунд молча, затравленно смотрел на него. Словно очнувшись, болезненно дернувшись лицом, словно не вынося того, что услышал, почти плаксиво, в каком-то неожиданном порыве, подавшись вперед, он поднял глаза, измученно глядя на Сергея: