Алистер Маклин - Цирк Страница 8

Глава 3

Почти всю ночь Ринфилд не спал, и неудивительно: он размышлял о том, что произошло за день и какие еще неприятности принесут с собой эти события. В конце концов в пять утра Ринфилд встал, принял душ, побрился, оделся, покинул свои роскошные покои в поезде и направился туда, где располагались животные. Он всегда инстинктивно искал успокоения в общении с ними. Ринфилд любил цирк, цирк был его настоящим домом. Между Ринфилдом и его животными существовали определенная гармония и взаимопонимание, которых у него не было со студентами в те годы, когда он преподавал экономику. Ринфилд считал свою прежнюю преподавательскую деятельность напрасной тратой времени и полагал, что зря угробил на нее лучшие годы жизни. Кроме того, директор цирка рад был провести некоторое время с Джонни, ночным сторожем, который, несмотря на разделявшую их социальную пропасть, был старинным приятелем и доверенным лицом Ринфилда. Правда, этой ночью директор цирка никому не собирался исповедоваться.

Джонни нигде не оказалось. Это было странно, потому что старик-сторож никогда не спал на посту, хотя его работа была не слишком трудна: он должен был сообщать дрессировщикам или ветеринарам о любых признаках нездоровья у животных. Сначала отсутствие Джонни лишь слегка удивило Ринфилда, потом он забеспокоился и принялся тщательно осматривать помещение, пока не обнаружил сторожа в темном углу. Джонни, пожилой иссохший калека — он не раз падал с каната, — был надежно связан, и во рту у него торчал кляп. Сторож не пострадал, но был ужасно разгневан.

Ринфилд вынул кляп, развязал старика и помог ему подняться на дрожащие ноги. За долгую жизнь в цирке сторож собрал обширную коллекцию непечатных выражений и теперь использовал их все до единого, чтобы выразить обуревавшие его чувства.

— Кто тебя связал? — спросил Ринфилд.

— Не знаю, босс. Это для меня загадка. Я ничего не видел и ничего не слышал. — Старик осторожно потер затылок. — Такое ощущение, словно меня стукнули мешком с песком.

Директор цирка осмотрел тощую шею Джонни. На ней было немало синяков, но кожа не была содрана или поцарапана. Ринфилд обнял старого приятеля за плечи.

— Так оно и есть. Пойдем, старина. Посидим в моем кабинете. У меня там есть кое-что, чтобы тебя приободрить. Потом позвоним в полицию.

Они были на полпути к рабочему кабинету директора, когда плечи Джонни неожиданно напряглись и он произнес хриплым изменившимся голосом:

— Боюсь, у нас тут есть для полиции кое-что похуже, чем мешок с песком, босс.

Ринфилд вопросительно посмотрел на старика, потом проследил за взглядом его расширившихся глаз.

В клетке с бенгальскими тиграми лежали растерзанные останки того, что когда-то было человеком. Уцелело лишь несколько обрывков одежды и колодка орденских лент, которую Ринфилд тотчас же узнал. Это было все, что осталось от полковника Фосетта.

Ринфилд, как завороженный, с ужасом смотрел на происходящее. В этот предутренний час в цирке было полно народу: рабочие цирка, артисты, полицейские в форме и детективы в штатском толпились возле клеток с животными и гадали, что же здесь произошло. Сотрудники «скорой помощи» завернули в пластик останки Фосетта и положили их на носилки. Немного в стороне от остальных стояли дрессировщик тигров Мальтиус, дрессировщик львов Нойбауэр и Бруно. Несколько минут назад эти трое вошли в клетку с тиграми и вынесли останки Фосетта.

Ринфилд повернулся к адмиралу, которому он сразу позвонил и который, прибыв на место происшествия, не потрудился представиться или как-то объяснить свое присутствие здесь. Тем не менее ни один полицейский не побеспокоил его расспросами: наверняка какой-нибудь высший чин приказал оставить этого человека в покое.

Ринфилд обратился к адмиралу:

— Скажите бога ради, кто мог совершить подобное злодейство?

— Я очень сожалею о случившемся, мистер Ринфилд. — Подобные слова были совершенно нехарактерны для адмирала, который не имел привычки выражать сожаление о чем бы то ни было. — Жаль Фосетта. Он был одним из моих самых способных и надежных сотрудников и вообще достойнейшим человеком. И сожалею, что навлек на вас такую беду. Без подобной рекламы в прессе цирк вполне мог бы обойтись.

— Черт с ней, с прессой! Кто мог это сделать?

— Себя мне тоже немного жаль, — продолжал адмирал. — Вы спрашиваете кто? Разумеется, тот же, кто убил Пилгрима. Я знаю об этом не больше вас. В одном уверен: кто бы ни был этот человек или эти люди, они знали, что Фосетт сюда придет, поэтому заранее связали сторожа и засунули ему кляп. Старику повезло, что его не кинули в клетку с тиграми вместе с Фосеттом. Думаю, нашего коллегу вызвали сюда ложным телефонным звонком. Мы это скоро узнаем. Я велел проверить.

— Проверить что?

— Каждый звонок в наше учреждение и из него записывается на пленку. Исключение составляют звонки, сделанные по телефонам, снабженным шифровальными устройствами. Если повезет, через несколько минут у нас будет эта запись. А пока я хотел бы побеседовать с людьми, которые вынесли из клетки останки Фосетта. С каждым по очереди. Как я понял, один из троих — ваш дрессировщик тигров. Как его зовут?

— Мальтиус. Но… но он вне подозрений.

— Я не сомневаюсь, — терпеливо ответил адмирал. — Вы думаете, что при расследовании убийства допрашивают только подозреваемых? Пожалуйста, пошлите кого-нибудь за Мальтиусом.

Мальтиус, темноглазый болгарин с открытым лицом, был явно очень расстроен.

— Вам не из-за чего так расстраиваться, — доброжелательно обратился к нему адмирал.

— Это сделали мои тигры, сэр, — ответил болгарин.

— Вы единственный человек, которого ваши тигры не тронули бы. Или они могут наброситься и на вас?

— Не знаю, сэр. Если человек спокойно лежит, тигры вряд ли его тронут. — Мальтиус заколебался. — Но при некоторых обстоятельствах они могут растерзать и лежащего неподвижно.

Адмирал терпеливо ждал объяснений, и Мальтиус продолжил:

— Если их спровоцировали. Или…

— Да?

— Или если звери почувствовали запах крови.

— Вы в этом уверены?

— Разумеется, он уверен!

Адмирал, который не вполне сознавал, насколько дороги Ринфилду его люди, был поражен его резким тоном.

— А что вы думаете, сэр? Мы кормим тигров кониной и говядиной — сырым мясом, которое пахнет кровью. Тиграм не терпится схватить мясо, и они рвут его зубами и когтями. Вы когда-нибудь видели, как кормят тигров?

Адмирал воочию представил, как погиб его подчиненный, и невольно вздрогнул.

— Не видел и вряд ли когда-нибудь захочу видеть! — Он снова повернулся к Мальтиусу: — Значит, могло быть так, что Фосетта ударили ножом и бросили в клетку живым, неважно, в сознании или без сознания, ведь у мертвых кровь не течет.

— Не исключено, сэр. Только сейчас уже невозможно найти на теле ножевую рану.

— Это я понимаю. Дверца клетки была заперта снаружи. Можно ли ее запереть изнутри?

— Нет. Изнутри дверцу можно закрыть только на задвижку. Она не была закрыта.

— Разве это не удивительно?

Мальтиус впервые еле заметно улыбнулся.

— С точки зрения дрессировщика, тут нет ничего удивительного. Перед тем как войти в клетку, я снаружи вставляю ключ в замок и оставляю его в таком положении. Оказавшись внутри, я закрываю дверь на задвижку: нельзя допустить, чтобы она случайно открылась сама или от толчка одного из тигров и чтобы тигры вышли погулять. — Мальтиус улыбнулся еще раз, но опять без особой радости. — Это и для меня важно. Если что-то пойдет не так, как надо, я всегда могу отодвинуть задвижку, выйти и повернуть ключ снаружи.

— Благодарю вас. Вы не могли бы пригласить вашего друга…

— Его зовут Генрих. Генрих Нойбауэр. Он дрессирует львов.

— Мне бы хотелось с ним поговорить.

Расстроенный дрессировщик ушел.

— Мне кажется, что он очень огорчен, — заметил адмирал.

— А вы бы не расстроились на его месте? — Голос Ринфилда снова прозвучал довольно резко. — Дело не только в том, что Мальтиус чувствует себя лично ответственным. Его тигры впервые попробовали вкус человеческого мяса. А как вы понимаете, Мальтиус и сам из человеческой плоти.

— Я об этом не подумал.

Адмирал задал Нойбауэру несколько не связанных между собой вопросов и попросил пригласить Бруно. Когда тот приблизился, адмирал сказал:

— Вы единственный, с кем я действительно хотел поговорить. Двое других были только прикрытием — приходится быть осторожным, ведь за нами наблюдают и сотрудники цирка, и полиция. Некоторые полицейские считают меня важным начальством из управления. Другие думают, что я из ФБР, хотя не ясно, что заставляет их делать подобные выводы. Ужасный случай, Бруно, ужасный случай. Похоже, бедный Фосетт был прав: на нас нажимают изо всех сил, чтобы выяснить, сколь велико наше желание попасть в Крау. Что ж, я уже доведен до крайности. Откуда нам знать, кто будет следующим? Я не имею права, да и никто не имеет права в таких обстоятельствах просить вас участвовать в этом деле. Даже у патриотизма есть предел. Пилгриму и Фосетту их патриотизм не слишком-то помог, верно? Отныне вы свободны от любых обязательств по этому делу, реальных или воображаемых.