Грэм Грин - Третий Страница 8

Мартинс действительно задал Крэббину несколько хлопотных часов. Возвратясь после разговора с Кохом в отель Захера, он обнаружил отчаянную записку.

«Я весь день пытался отыскать вас, — писал Крэббин. — Нам необходимо встретиться и разработать программу! Сегодня утром я договорился по телефону о лекциях в Инсбруке и Зальцбурге на будущей неделе, но требуется ваше согласие на темы лекций, чтобы программы можно было отпечатать. Я предлагаю две: „Кризис веры в западном мире“ (вас здесь очень ценят как христианского писателя, но касаться политики в лекции не стоит) и „Техника современного романа“. Те же самые лекции будут прочитаны в Вене. Кроме того, очень многие желают познакомиться с вами, и я хочу в начале будущей недели устроить вечеринку с коктейлями. Но для всего этого нам нужно будет поговорить». Кончалось письмо на тревожной ноте: «Вы будете завтра вечером на дискуссии, не так ли? Мы ждем вас в 8.30 и, конечно же, с нетерпением. Я пришлю машину к отелю ровно в 8.15».

Ролло Мартинс прочел записку и лег спать.

8

После двух стаканов виски Ролло Мартинса неизменно тянуло к женщинам — это было смутное, сентиментальное, романтическое влечение к прекрасному полу вообще. После трех он, словно летчик, пикирующий на цель, обращал свои помыслы к одной досягаемой женщине. Если бы Кулер не предложил ему третьего стакана, он, возможно, не отправился бы так быстро к дому Анны Шмидт, и если… Я так злоупотребляю этим словом, потому что по роду занятий мне приходится обдумывать вероятность тех или иных поступков, а превратностям судьбы не находится места в моей картотеке.

Ролло Мартинс в обеденное время читал материалы дознания, это лишний раз подчеркнуло преимущества любителя перед профессионалом и сделало его более податливым на воздействие виски (от которого профессионал при исполнении обязанностей отказался бы). Около пяти часов он явился к Кулеру на квартиру, расположенную в американской зоне над кафе-мороженым: бар на первом этаже был полон солдат с девицами; стук десертных ложечек и бесцеремонный солдатский смех сопровождали Мартинса вверх по лестнице.

Англичанин, недолюбливающий американцев в целом, обычно представляет себе лишь исключение в людях наподобие Кулера: взъерошенного седого человека с озабоченным добрым лицом и вдумчивым взглядом; гуманиста того пошиба, что внезапно появляется во время эпидемии тифа, или на мировой войне, или в голодающем Китае задолго до того, как его соотечественники найдут это место в атласе. Карточка со словами «друг Гарри» опять сыграла роль входного билета, и в ответ — теплое, искреннее рукопожатие Кулера.

— Друг моего друга — мой друг, — сказал Кулер. — Фамилия ваша мне, конечно же, известна.

— От Гарри?

— Я большой любитель вестернов, — ответил Кулер, и Мартинс поверил ему, как не поверил Курцу.

— Мне хотелось бы услышать от вас — вы ведь были на месте происшествия, — как он погиб.

— Ужасная история, — сказал Кулер. — Я стал переходить к нему на другую сторону улицы. Они с Курцем стояли на тротуаре. Может, если бы я не пошел через дорогу, Гарри остался на месте. Но он увидел меня и направился навстречу, а тут «джип» — это было ужасно, ужасно! Водитель затормозил, но тщетно. Выпейте шотландского, мистер Мартинс. Глупо, конечно, но при этом воспоминании меня всего трясет. — Добавляя в стаканы содовую, он сказал: —До этого я ни разу не видел, как гибнут люди.

— А кто еще находился в это время вместе с вами? — перебил его Мартинс.

Кулер отпил большой глоток и смерил оставшееся в стакане добрым, усталым взглядом.

— Кого вы имеете в виду, мистер Мартинс?

— Мне сказали, что там был еще один человек.

— Не знаю, кто мог вам это сказать. Все подробности можно найти в материалах дознания. — Он налил в оба стакана щедрые порции виски. — Нас было там только трое — я, Курц и водитель. Да еще, конечно же, врач. Наверное, вы имеете в виду врача?

— Человек, с которым я разговаривал, оказывается, глядел в окно — он живет рядом с квартирой Гарри — и говорит, что там было три человека и водитель. Врач появился уже потом.

— Он не показывал этого на суде.

— Не хотел впутываться.

— Этих европейцев никогда не научишь быть хорошими гражданами. Дать показания было его долгом. — Купер задумался, хмуро уставясь в свой стакан. — Как ни странно, мистер Мартинс, два свидетельства о несчастном случае никогда полностью не совпадают. Да что там, даже мы с Курцем разошлись в некоторых деталях. Такие вещи происходят внезапно, до катастрофы никому в голову не приходит схватывать подробности, а потом приходится все вспоминать, восстанавливать. Наверно, этот человек слишком уж старался припомнить, что было до, что после, и перепутал нас четверых.

— Четверых?

— Я считаю и Гарри. Что он еще видел, мистер Мартинс?

— Ничего особенного — только утверждает, что Гарри был мертв, когда его вносили в дом.

— Умирал — разница не столь уж существенная. Выпьете еще, мистер Мартинс?

— Нет, пожалуй, довольно.

— Ну а мне еще глоток будет кстати. Я очень любил вашего друга, и рассказывать об этом тяжело.

— Давайте, я выпью тоже — за компанию, — сказал Мартинс. И пока виски еще пощипывало язык, спросил:

— Знаете вы Анну Шмидт?

— Подружку Гарри? Встречался один раз, и все. Честно говоря, он выправил ей документы с моей помощью. Постороннему я бы в этом не признался, но иногда приходится нарушать правила. Гуманность — это тоже долг.

— Что у нее приключилось?

— Говорят, она венгерка, дочь нациста. Опасалась, что русские ее арестуют.

— Русские? С какой стати?

— Документы у нее были не в порядке.

— Вы передали ей какие-то деньги от Гарри, не так ли?

— Да, но говорить об этом я бы не хотел. Это она вам сказала о деньгах?

Зазвонил телефон, и Кулер допил свое виски.

— Алло, — сказал он. — Да, да. Это я. — Потом, держа трубку возле уха, с безрадостной, терпеливой миной слушал чей-то голос издалека.

— Да, — однажды произнес он. — Да.

Взгляд его был обращен на лицо Мартинса, но казалось, он смотрит куда-то вдаль; блеклые, усталые добрые глаза глядели словно откуда-то из-за моря.

— Правильно сделали, — сказал он одобрительным тоном, а потом чуть раздражительно — Конечно, их доставят. Даю вам слово. До свидания.

Положив трубку, устало провел рукой по лбу, словно вспоминая, что нужно сделать. Мартинс спросил:

— Слышали вы что-нибудь про махинацию, о которой говорит полиция?

— Прошу прощенья. Вы о чем?

— Говорят, Гарри был замешан в какой-то грязной махинации.

— Нет, — сказал Кулер. — Это немыслимо. У Гарри было высоко развито чувство долга.

— Курц, похоже, думает, что мыслимо.

— Курцу не понять англосакса, — ответил Кулер.

9

Было уже почти темно, когда Мартинс шел вдоль канала: на другом берегу виднелись полуразрушенные купальни Дианы, а вдали над развалинами, в парке Пратер, неподвижно чернело большое колесо обозрения. За серой водой находилась вторая, советская зона. Собор святого Стефана вздымал над Старым городом свой громадный поврежденный шпиль. Проходя по Кертнерштрассе, Мартинс миновал освещенную дверь здания военной комендатуры. Четверо солдат международного патруля усаживались в «джип», русский сел рядом с водителем, потому что его стране предстояло «председательствовать» до конца месяца, англичанин, американец и француз — сзади. Третий стакан неразбавленного виски кружил Мартинсу голову, и он вспомнил женщину из Амстердама, женщину из Парижа: одиночество шло рядом с ним по людному тротуару. Миновав улицу, на которой находился отель Захера, он пошел дальше. Ролло возобладал над Мартинсом и направлялся к единственной женщине, которую знал в Вене.

Я спросил, как ему удалось найти Анну.

— А, — ответил он, — перед сном я изучал карту и отыскал тот дом по взятому накануне адресу.

Свои городские маршруты Ролло изучал по картам, названия улиц и перекрестки запоминались ему легко, потому, что в одну сторону он всегда ходил пешком.

— В одну сторону?

— К женщине — или к другу.

Ролло, конечно, не знал, что застанет Анну, что она не занята в вечернем спектакле, или, может, ему запомнилось и это — из афиш. Так или иначе, она была дома, сидела в нетопленой комнате, кровать была сложена как диван, на шатком экстравагантном столике лежала отпечатанная на машинке роль, открытая на первой странице, потому что мысли Анны блуждали далеко от «дома». Он робко сказал ей (и ни Мартинс, ни даже Ролло не могли бы сказать, насколько робость была наигранной):

— Решил зайти, проведать вас. Видите ли, я шел мимо…

— Мимо? Куда?

От Старого города до границы английской зоны добрых полчаса ходьбы, но у Ролло всегда бывал заготовлен ответ: