Джон Ле Карре - Звонок покойнику (Звонок мертвеца) Страница 8

Мастон, к счастью, ничего не заметивший, продолжал:

– Вы не должны настаивать, чтобы я внушил министру внутренних дел, опираясь на подобное заявление, что полиция идет по ложному следу; вы же знаете, насколько наши отношения деликатны. С одной стороны, у нас есть ваши подозрения, которые в двух словах сводятся к тому, что вчера вечером поведение Феннана не соответствовало намерению покончить с собой. Очевидно, жена Феннана вам лгала. С другой стороны, мы получили заключение полицейских экспертов, которые не нашли ничего подозрительного в обстоятельствах смерти Феннана. И, кроме того, из показаний миссис Феннан следует, что ее муж был потрясен разговором с вами. Я очень сожалею, Смайли, но это так.

Наступила полная тишина. Смайли медленно овладел собой, и это усилие отобрало у него ясность мысли и дар речи. Его близорукие глаза часто мигали, толстощекое морщинистое лицо было все еще багровым, рот глупо приоткрыт. Мастон ждал, когда он заговорит, но Смайли чувствовал себя уставшим, и вся история сразу же перестала его интересовать. Не глядя на Мастона, он встал и вышел.

Он добрался до своего кабинета и сел за стол. Машинально просмотрел бумаги. На подносе для писем не было ничего интересного: несколько служебных циркуляров и письмо, адресованное лично Джорджу Смайли, эсквайру, в министерство обороны. Почерк был незнакомый. Он вскрыл конверт и прочел:

«Уважаемый Смайли,

Мне крайне необходимо встретиться с вами завтра в кафе „Комплит Энглер“ в Марлоу. Очень прошу, обязательно приходите в час. Я должен вам кое-что сказать.

Искренне ваш, Сэмюэл Феннан».

Письмо было написано от руки и датировано вчерашним числом: вторник, 3 января. Его бросили в ящик в Уайтхолле в шесть вечера.

Держа письмо кончиками пальцев, Смайли несколько минут пристально его разглядывал. Потом он положил его на стол и вытащил из ящика чистый лист бумаги. В кратком послании он просил Мастона принять его отставку и присоединил письмо Феннана к рапорту. Затем он вызвал секретаршу, оставил письмо на подносе для отправки и направился к лифту. Но, как всегда, лифт стоял в подвале, занятый тележками для чая, и, подождав несколько минут, он пошел пешком. На полпути он вспомнил, что оставил в кабинете плащ и кое-какие вещи. Неважно, подумал он. Все это мне пришлют.

На стоянке, сев в машину, он стал пристально смотреть через лобовое стекло, по которому катились капли дождя. Ему было все безразлично, абсолютно все. Конечно, он был удивлен. Тем, что чуть не сорвался. Беседы с людьми играли значительную роль в работе Смайли, и он считал, что давно уже привык к разговорам особого рода. Они вселяли в его скрытую натуру страх; он ненавидел их давящую близость, их неизбежную реальность. Он вспомнил веселый вечерок с Энн в «Куаглинос». Во время ужина он объяснил ей систему хамелеона-броненосца, задуманную, чтобы развить в допрашиваемом комплекс неполноценности.

Они ужинали при свете свечей; белая кожа и натуральный жемчуг. Они пили коньяк. Влажные, чуть навыкате глаза Энн смотрели только на него. Смайли изображал страстного влюбленного, и это ему прекрасно удавалось. Энн была нежна и взволнована их полной гармонией.

– …Вот как я научился быть хамелеоном.

– Ты хочешь сказать, что ты был похож на этакую злую жабу?

– Нет. Это вопрос цвета. Хамелеоны меняют цвет.

– Ах да, верно! Когда они сидят на листьях, они зеленеют. И ты зеленел, жаба?

Его пальцы легко прикоснулись к руке Энн.

– Послушай меня, ехидина. Я тебе сейчас объясню технику хамелеона-броненосца, разработанную Смайли специально для любопытных наглецов.

Лицо Энн было совсем близко от лица Смайли, и она с обожанием смотрела на него.

– Ты напыщенная жаба. Но умный любовник.

– Тихо. Случается, что этот метод терпит неудачу из-за идиотизма или недоброжелательности твоего собеседника. В таком случае – превращайся в броненосца.

– Так что, надо выставлять защитный панцирь, жаба?

– Нет. Ты ставишь его в такое неудобное положение, что сам становишься выше. Я был подготовлен к конфирмации одним бывшим епископом. Его паства состояла лишь из меня одного. И за половину каникул я получил достаточно советов, чтобы руководить епархией. Созерцая лицо епископа и представив, что под моим взглядом он покроется шерстью, я сохранил свое влияние на него. С тех пор мое умение только увеличивалось. Я мог превратить его в пыль, подставить под нож гильотины, заставить его появиться совершенно голым на масонском собрании, пресмыкаться как змею…

– Злая жаба!

С этим проблем не было. Но в течение недавних разговоров с Мастоном он потерял способность к защите; он слишком глубоко был втянут в это дело. Как только Мастон перехватил инициативу, Смайли почувствовал слишком большую усталость и отвращение, чтобы возражать. Он предполагал, что Эльза Феннан убила своего мужа, что у нее были на это веские причины. И вследствие этого обстоятельства он потерял всякий интерес к делу. Загадка перестала существовать: подозрения, опыт, восприятие, здравый смысл – все это Мастон не расценивал как факты. Для него неоспоримыми фактами были бумаги, указания министров и, в частности, министра внутренних дел. Смутные подозрения одного функционера не принимались во внимание, когда шли вразрез с линией департамента.

Смайли устал. Это было глубокое тягостное утомление. Он медленно направился домой. Этим вечером он собирался поужинать в городе, чтобы хотя бы ужин не был заурядным. Но было только время обеда. Он проведет остаток дня, как Олеарий в своем «Ганзейском путешествии по русскому континенту». Потом он поужинает в «Куаглинос» и поднимет бокал за убийцу, которому удалось сделать свое дело и которым, возможно, являлась Эльза Феннан; и поблагодарит его за то, что тот прервал карьеру Джорджа Смайли, убив Сэма Феннана.

Он не забыл забрать свое белье в прачечной на Слоун-стрит, наконец повернул на Байсуотер-стрит, где оставил машину в трех кварталах от дома. Он вышел из машины, держа завернутый в коричневую бумагу пакет с бельем, тщательно закрыл дверцы и по привычке обошел машину, чтобы проверить замки. Все еще моросил дождь. Он с раздражением отметил, что кто-то опять поставил машину перед его домом. Слава Богу, что миссис Шейпл догадалась закрыть окно его комнаты, иначе бы дождь…

Внезапно он насторожился. Что-то промелькнуло в гостиной. Свет, тень, человеческий силуэт – в любом случае что-то было. Он увидел это или сработал инстинкт? Отпечаток его профессии? Может быть, его предупредило какое-то неуловимое чувство, какой-то нерв, и он это уловил.

Не колеблясь, он положил ключи в карман, поднялся по ступенькам и позвонил в свою дверь.

По дому разнеслось пронзительное эхо. Тишина. Затем Смайли отчетливо услышал шаги, тяжелые и уверенные, приближающиеся к двери. Скрежет цепочки, щелканье замка, и дверь открылась быстро и уверенно.

Смайли никогда раньше не видел этого человека. Крупный, светловолосый, симпатичный, около тридцати пяти лет. Светло-серый костюм, белая рубашка, серый с отливом галстук. Прямо дипломат. Немец или швед. Рука небрежно опущена в карман пиджака.

Смайли посмотрел на него, как будто бы хотел извиниться.

– Здравствуйте. Извините, мистер Смайли дома?

– Да. Вы зайдете?

Долю секунды он колебался.

– Нет, благодарю. Не могли бы вы передать ему вот это?

Он протянул пакет с бельем, спустился по ступенькам, сел в машину. Он знал, что за ним наблюдают. Он тронулся, повернул и поехал по улице, ни разу не обернувшись. Он нашел стоянку на Слоун-сквер, припарковался и быстро записал в блокнот семь номеров машин, стоявших возле его дома.

Что делать? Сообщить в полицию? Но к тому времени его уже там не будет. Кроме того, возникли другие проблемы. Смайли вновь закрыл дверцу машины, пересек улицу и вошел в телефонную будку. Он позвонил в Скотланд-Ярд, связался со спецслужбой и попросил позвать инспектора Менделя. Оказалось, что инспектор написал рапорт суперинтенданту и чуть раньше срока воспользовался радостями отставки. Смайли, наврав с три короба, получил наконец его адрес и снова сел за руль.

За мостом Альберт он заказал сэндвич и большую рюмку виски в маленьком кафе на берегу реки и полчаса спустя выехал на мост, ведущий в Митчем. А дождь по-прежнему хлестал по его непримечательной машине. Он был взволнован, необычайно взволнован.

Глава шестая

Чай и симпатия

Смайли приехал, все еще шел дождь. В саду он заметил Менделя в необыкновенной шляпе, каких Смайли никогда и не видел. Она напоминала одновременно анзакскую шапку и головной убор канадского полицейского, что придавало Менделю вид гигантского гриба. Мендель, с угрожающим видом согнувшись над колодой, держал в жилистой руке большой топор.

Мгновение он пристально вглядывался в Смайли, затем его лицо медленно расплылось в улыбке, и, протягивая руку, он произнес: