Йоханнес Зиммель - Пятый угол Страница 89

В этот день он появился в штаб-квартире СД на улице Паради. Здесь, во дворе, поднимался коричневый дым. Господа из гестапо жгли свои досье. Расстроенному гауптштурмфюреру Ралю Томас Ливен сказал:

— Только без паники, дорогой мой. Мы сбросим американцев обратно в море, это совершенно ясно. На основании приказа рейхсфюрера СС ваше учреждение по-прежнему находится в моем распоряжении — или вы хотите смыться?

— Ни… ни в коем случае, господин зондерфюрер.

— Очень хотелось бы надеяться на это. Дайте мне с собой двух надежных людей. Вооруженных. Возможно, будет стрельба. Тип — опаснейший марсельский предатель, Дант Вильфор.

— Вильфор — но это же…

— Предатель, как я уже сказал! Вы что, сомневаетесь в необходимости моей миссии, гауптштурмфюрер? Мне что, жаловаться на вас в Берлин?

— Боже упаси, я проинформирован, зондерфюрер.

11

21 сентября 1944 года некий Поль Мартини дал следующее показание сотрудникам 145-го департамента армии США в Европе:

«С января 1944 года я был узником гестапо на улице Паради. 23 августа во всей конторе начались беспорядки. Перестали вдруг кормить, в том числе и немецких караульных. Густой дым проникал в наши крошечные камеры. Вероятно, гестаповцы жгли свои документы.

Вечером мы услышали дикие вопли. Пожилой и дружелюбный ополченец Фридрих Фельге рассказал мне: "У нас тут сейчас какой-то зондерфюрер, важная птица из Берлина. Он приказал арестовать одного предателя. Здесь, в Марселе, его зовут Лысина. Его заковали в цепи и бросили вниз, в подвал". Я знал, что Лысина, а в миру Дант Вильфор, был действительно предателем, но предателем Франции и осведомителем СД! 27 августа гестаповцы драпанули. Мы кричали и барабанили в двери камер — бесполезно. Утром 28 августа дверь моей камеры распахнулась. Снаружи стоял элегантно одетый гражданский, бегло говоривший по-французски: "Вы свободны, как и все остальные ваши товарищи. Через несколько часов здесь будут союзники. До этих пор возьмите на себя охрану этого здания, а также заключенного, находящегося внизу, в подвале. Многие из вас его знают. Зовут его Дант Вильфор. Он убийца, осведомитель СД, предавал ваших соотечественников без числа". После этого мужчина исчез. Мы охраняли Вильфора и передали его позднее союзной комиссии, которая тут же заключила его под арест. Человека, освободившего нас, я никогда больше не видел».

12

В полдень 28 августа Томас Ливен выехал из отеля и сдал свой чемодан в камеру хранения центрального вокзала. В пригородах Марселя все еще шли последние бои. В полдень 29 августа 1944 года Марсель был освобожден. Томас Ливен изорвал свои удостоверения, выданные СД, и извлек другие, в свое время сослужившие ему неплохую службу в борьбе с «Маки Крозан»…

Вечером того же дня некий капитан Роберт Эверетт, британский агент-парашютист, появился у американцев. Он показал, что был заброшен на территорию Франции, и просил помочь ему побыстрее попасть в Лондон. Американцы угостили отважного союзника, как две капли воды похожего на Томаса Ливена, виски и накормили.

В освобождении Марселя участвовали и французские подразделения, и партизанские соединения, стекавшихся сюда с юга страны. В «Отеле де Ноэль», занятом американцами, два дня спустя после освобождения состоялся грандиозный праздник. Присутствовавшие, среди них и капитан Эверетт, стоя исполняли французский гимн. Он как раз пел «…le jour de gloire est arrive…» («день славы настал»), как вдруг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Он обернулся. Позади него стояли два высоченных американских военных полицейских. И еще один мужчина, напоминавший увеличенную копию актера Адольфа Манжу.

— Арестуйте этого человека, — сказал полковник Симеон, на котором теперь был великолепный мундир. — Это один из опаснейших немецких агентов времен войны. Руки вверх, господин Ливен. Вы окончательно заигрались, но вашей игре конец.

13

25 августа генерал де Голль вместе с американцами вступил в Париж. 15 сентября Томас Ливен во второй раз в своей жизни очутился в тюрьме Фрэн. Первый раз его заточило туда гестапо, теперь — французы.

Прошла неделя, две — ничего не происходило. Свое новое заключение Томас переносил в камере с философским стоицизмом. Он часто думал, «Что ж, так и должно было случиться. И это справедливо. Все эти мрачные годы я иногда вступал в сделку с дьяволом. А когда садишься за трапезу с нечистым, нужно иметь очень длинную ложку!

Но, с другой стороны…

С другой стороны, у меня здесь много друзей. Я помог стольким французам: Ивонне Дешан, банкиру Ферру, мадам Паж. Многим я спас жизнь. Теперь и они помогут мне. Сколько мне дадут? Полгода? Ну хорошо. Переживем. Зато потом — бог мой — наконец-то я стану свободным. Смогу вернуться в Англию. После стольких лет опять заживу мирно. И отныне никаких секретных служб! Никаких авантюр! Буду жить, как прежде, на денежки, которые лежат на счете Ойгена Вельтерли в Цюрихе».

Послышался топот сапог. В замке заскрежетал ключ, дверь камеры отворилась. В коридоре стояли два французских солдата.

— Собирайтесь! — сказал первый.

— Ну наконец-то, — обрадовался Томас, надевая пиджак, — что-то многовато времени понадобилось, пока меня соизволили вызвать на допрос.

— Никакого допроса, — произнес второй. — Собирайтесь, вас поведут на расстрел.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

1

Ни единого облачка не было на темно-голубом летнем небе. И жара стояла в Баден-Бадене днем 7 июля 1945 года невыносимая. Бледные и истощенные горожане, скверно одетые и унылые, скользили по улицам, как тени.

Около полудня оливково-зеленый штабной автомобиль с двухзвездным генералом на заднем сидении проехал через перекресток на Леопольд-плац. Здесь французский военный полицейский регулировал французский поток машин, поскольку немецких не было ни одной. Зато французских — предостаточно. Баден-Баден был резиденцией французской военной администрации. Численность немецких жителей — тридцать тысяч, французских военных и чиновников с их семьями — тридцать две тысячи.

— Остановите-ка, — приказал генерал. Водитель притормозил возле военного полицейского, отдавшего честь так небрежно, что германский генерал на месте французского немедленно наорал бы на него. Однако немецкие генералы к этому времени больше не драли глотку, во всяком случае пока. Двухзвездный генерал опустил окно и сказал:

— Я приезжий. Вы же здесь лучше все знаете. В какой столовой поприличнее кормят?

— Мой генерал, ради всего святого не ходите ни в какую столовую. Отправляйтесь к капитану Клермону из организации «Расследование военных преступлений», — и военный полицейский объяснил, как проехать.

— Что ж, тогда вперед, — объявил голодный генерал.

Автомобиль проследовал дальше, мимо отеля «Атлантик», курзала, казино. Сгоревшая раковина курортной оркестровой площадки, запущенные газоновые лужайки. Дорогая мебель из курзала и казино громоздилась под открытым небом. Ах, как печально выглядели эти места, где некогда прогуливались богатейшие в мире люди, самые элегантные дамы и самые дорогие кокотки!

Перед большой виллой штабной автомобиль остановился. До крушения так называемого тысячелетнего рейха в ней находилась штаб-квартира гестапо. Теперь сюда въехала французская служба по розыску военных преступников. Генерал вошел в здание и спросил капитана Клермона.

Появился мужчина, назвавшийся Рене Клермон, — стройный, среднего роста, узкий череп, черные волосы, умные глаза. На мужчине не старше тридцати пяти лет военная форма сидела как влитая, но больше походила на гражданский костюм.

Капитан, которого в действительности звали Томасом Ливеном и который когда-то давным-давно был успешным банкиром в Лондоне, пожал руку двухзвездному генералу, сказав при этом:

— Для меня большая честь видеть вас среди наших гостей, мой генерал.

Но — стоп! Когда мы в последний раз расстались с секретным агентом поневоле, мужчиной, обладавшим вкусом к жизни, и несравненным поваром Томасом Ливеном, этот многоликий человек сидел в тюрьме Фрэн под Парижем, куда его водворили французы.

Поэтому мы думаем, самое время ответить на вопрос пытливого читателя: как это вышло, что Томас Ливен 7 июля 1945 года оказался французским сыщиком по розыску военных преступников в Баден-Бадене, если 3 октября 1944 года двое солдат забрали его из тюремной камеры Фрэн с приказом: собираться — и собираться на расстрел…

2

«На расстрел? — с ужасом думал Томас, в то время как солдаты выводили его в наручниках в мрачный тюремный двор. — Боже правый! А я-то думал, что меня законопатят на несколько месяцев». Конвоиры втолкнули его в тот же мерзко пахнущий автобус без окон, куда его когда-то запихивали немецкие солдаты. Внутри по-прежнему сохранялся застоявшийся запах пота и страха. Похудевший, бледный и небритый, в мятом костюме, без подтяжек, галстука и шнурков, Томас, скрючившись, сидел в машине. Его мутило.