Юрий Барышев - Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» Страница 9

Гале сразу же понравился Никишин. А он просто не мог не обратить на нее внимания. Казалось, что старшина что-то знал о ней еще до того мгновения, когда появился в длинном, загроможденном всяческой утварью коридоре с большим фибровым чемоданом в левой руке. Правой он придерживал стопку книг, аккуратно перевязанных бечевой. «Римское право», — прочла Галя на одном из корешков.

На следующий день, а это был выходной, новый жилец устроил новоселье, угостил всех мужиков коммунального кагала. Скоро все знали, что во время войны старшина был дивизионным разведчиком, награжден двумя орденами «Славы» и медалью «За отвагу», имеет два ранения и контузию. В шумном мужском застолье муровец был прост и откровенен. Приезд его совпал, как это ни странно, с отъездом Тульчина, «человека с аккордеоном». Он давно хотел перебраться на родину, в Сибирь, и, наконец, решился. Провожали его всей коммуналкой.

— Побереги ее, Софка, как сможешь, — сказал он на прощание Галкиной матери. — Но лучше всего — не мешай. Она сама разберется с жизнью. Что написано ей на роду, того нельзя изменить. Я про нее все знаю.

Тульчин посмотрел на Галю с прищуром, потом улыбнулся, как умел только он, и подмигнул.

— Придет время, и ты будешь жить, как королева, девочка, — он не спеша повернулся и вышел из комнаты, в которой всегда был желанным гостем. Галя расплакалась на прощанье. Она росла без отца, а этот дядька виделся ей иногда и отцом, и дедом одновременно.

Однако старшина, напоминавший ей персонажей Джека Лондона, быстро заставил Галю утешиться. С ним в квартиру ворвался ветер перемен. Через несколько дней двое молодых людей, возможно, сослуживцы Ярослава, привезли старинный письменный стол с множеством ящиков, книжный шкаф, несколько полок — тоже под книги, и кожаное кресло, в котором хозяин по вечерам, уютно утроившись, читал.

Очень скоро полки заполнились книгами и журналами. Были здесь томики стихов Пушкина, Лермонтова, Маяковского, «Война и мир», «Как закалялась сталь», произведения Драйзера, Джека Лондона, Александра Дюма, Александра Беляева и Конан Дойля. Книги были ветхими, иногда с вырванными листами. Похоже, некоторые побывали на свалке. Ярослав приводил их в порядок, подклеивал и приделывал новые обложки. Любители чтения приходили к нему и брали книги на некоторое время. Однажды у Ярослава появилась и Галя. Ей очень нравились рассказы Джека Лондона. Постепенно она перечитала все, что было у Ярослава. Иногда он начинал разговор о прочитанном. Особенно ей понравились рассказы «Майкл, брат Джерри» и «Джерри — островитянин». Часто разговор незаметно переходил на насущные проблемы. Ярослав, в отличие от матери, никогда не корил Галю за то, что она нигде не учится и не работает. Правда, иногда спрашивал ее, кем она хотела бы стать, что бы она хотела уметь делать. У Гали пока не было ответа на эти вопросы. Но Ярослав и не настаивал. Однажды он принес целый чемодан юридической литературы. Ярослав поступил на заочное отделение юридического факультета МГУ. Фронтовики пользовались льготами при поступлении.

Он с жадностью поглощал новую для него науку. На первой же сессии Ярослав, отлично сдав экзамены, не сдал зачета по английскому языку. Он обладал хорошей памятью, быстро запоминал иностранные слова. С произношением было хуже. На это преподаватели не обращали внимания, так как сами говорили на Moscow English. Галя, по сравнению с Ярославом, знала английский довольно сносно, а произношением могла даже похвастаться. Она, наконец, смогла почувствовать некое превосходство над этим героем войны и стала ставить ему произношение. Так они постепенно сдружились, насколько это возможно между тридцатилетним мужчиной и шестнадцатилетней девушкой.

Впрочем, для нее годился любой повод, чтобы поближе познакомиться с человеком, который был ей симпатичен, хотя и в два раза старше ее. Уже тогда возраст мужчины играл для нее не главную роль. Внешность — тоже. Софья Григорьевна недаром говорила Гале, то ли поощрительно, то ли с опаской: «Девочка моя, ты отягощена интеллектом». Может быть, старшая Бережковская просто-напросто перебрасывала некую светлую тень с самой себя на угловатую фигуру красивой дочери. Мать, получившая образование в тридцатые годы, сейчас работала (и подрабатывала, где только могла) преподавательницей французского языка. Язык Верлена и Пруста она знала в совершенстве. Дочь едва ли не с четырех лет ворковала по-французски, а к шестнадцати свободно читала и разговаривала с матерью за поздним ужином. Попутно Галя довольно сносно освоила и английский, благо одарена была незаурядной памятью.

К тому же ей казалось, что эти языки она знала когда-то.

— Все ты знала когда-то, — то ли загадочно, то ли укоризненно говорила мать.

Софья Григорьевна бывала откровенна с любимой дочерью. Вторую дочь, Изольду, она отличала меньше, однако домашнее образование обе девочки получили очень хорошее. Изольда неплохо музицировала на фортепьяно, Галя могла бы играть ничуть не хуже, но относилась к музыке равнодушно. Эти «слишком много нот» вызывали у нее болезненную реакцию. Только через десятилетия она поймет и полюбит музыку Генделя, Рахманинова, Вебера, но прежде — оперу «Волшебная флейта» Моцарта, удивительно созвучную ее диковинной жизни.

Старшина Никишин с почтением относился к Софье Григорьевне, которая без мужа по тем временам очень неплохо справлялась с воспитанием двух дочерей.

Галя однажды утром столкнулась с ним около ванной. Ярослав чуть не зашиб ее, открывая дверь. Он был босым, в одних галифе. Галя впервые увидела его без гимнастерки. Мускулистое, сильное молодое тело излучало здоровье.

— Я тебя не зашиб? — участливо спросил он и стал гладить ее плечо.

— Нет — нет, все в порядке, — пролепетала Галя и быстро закрыла за собой дверь в ванную.

Постепенно к новому жильцу все привыкли, и всё пошло своим чередом.

То, что шестнадцатилетняя Галя ведет довольно праздный образ жизни, не вызвало у муровца ровным счетом никаких эмоций. Оценив ее начитанность и восхитившись знанием языков, сыщик не задавал никаких лишних вопросов. Ее помощь в изучении английского пришлась как нельзя кстати.

Правда, в перерывах между уроками старшина внимательно слушал ее болтовню о дворовых компаниях. Угощал шоколадом, хвалил за умение двумя-тремя фразами сказать о многом.

Прошло уже почти полгода, как Ярослав поселился в их квартире, но она ни разу не видела ни одной женщины, которая бы приходила к нему. Галя даже следила за ним. Иногда она не спала, дожидаясь, когда он вернется с работы. Ей казалось, что он приводил женщин поздно ночью, а рано утром, пока все еще спали, выпроваживал их. Но нет, Ярослав всегда приходил один. Местные красавицы также потеряли к нему былой интерес, ведь даже на открытые приглашения заняться любовью он отшучивался. Про себя женщины окрестили его импотентом, но надежда их не оставляла, особенно Ольгу Витольдовну, которая и двух ночей спокойно не могла пережить без мужской ласки. Тетя Маня называла это «бешенством матки». Конечно, у него могла быть женщина на стороне, с которой он встречался бы в городе. Но тогда должна быть фотография любимой на стене, должны быть какие-то следы присутствия женщины. Однажды, разбирая с ним топик «My family», Галя спросила, как бы невзначай, на английском:

— А у вас есть любимая женщина?

— У меня есть женщина… в прошлом.

— Ты хочешь сказать, что у тебя сейчас нет женщины? — перешла Галя на русский.

— Сейчас… нет… пока.

— Ты что, может быть, болен?

Ярослав почувствовал, что в ее вопросе больше женского участия, чем любопытства.

— Нет. Знаешь, давай не будем это обсуждать, хорошо?

— Хорошо. Просто, может быть, я могла бы тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо. Все нормально.

Ярослав занервничал, встал, взял со стола чайник и перешел на русский язык.

— Пойду поставлю чайник. Хочешь чаю?

— Я тебе еще не надоела своими дурацкими вопросами?

— Нет.

— Давай попьем чаю. Я принесу варенье.

Галя направилась к двери.

Чай пили молча. Разговор не клеился. Чтобы чем-то разрядить затянувшуюся паузу, Галя стала рассказывать про Снегиря и его друзей, про то, как они весело проводят время. Ярослав молча слушал, иногда для поддержания беседы задавал вопросы. Но ответы его как будто не интересовали. Ярослав, что-то вспомнив, достал из буфета коробку из-под печенья. В ней лежали какие-то лекарства, порошки. Выпив лекарство, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Спасибо за варенье. Все, иди, я устал.

Галя, сама не зная почему, подошла к Ярославу и неожиданно для себя осторожно поцеловала его в губы.

— Ты поправишься, все будет хорошо, — сказала она уверенно, повторяя интонации матери.

Жесткие складки вокруг его рта разгладились.