Йоханнес Зиммель - Пятый угол Страница 97

— Об этом вы должны рассказать мне подробнее.

Томас придвинулся поближе:

— С удовольствием!

Вечер был спасен!

После ужина мадемуазель Даниэла спела свои шансоны. Попойка продолжалась. Отдельные парочки куда-то время от времени исчезали. Подходили новые гости. Безостановочно играл граммофон. Томас пил круговую со всеми гостями. «В желудке у меня кое-что заложено, — успокаивал он себя, — ничего не случится».

Затем он познакомился с секретным агентом мистером Смитом, тем анималистом-гуманистом, который действительно ходил на охоту с арбалетом. При этом выяснилось, что Томаса пригласили не только из-за его искусства хорошо готовить.

— Послушайте-ка, мистер Ливен. Я знаю, что вы не были нацистом… но вы ведь знали многих нацистов… Вы могли бы помочь нам…

— Нет уж, спасибо.

— Ливен, это же ваша страна! Я здесь буду не вечно. А вы, вероятно, да. Если сейчас не проявить бдительности, то можно упрятать за решетку не тех, а фашистов оставить гулять на свободе… и все повторится, да, все повторится!

— Тем не менее, — ответил Томас. — Не желаю иметь дело с секретными службами. Ныне, присно и во веки веков!

Мистер Смит смотрел на него сбоку и улыбался…

Все интимнее становилось освещение, сентиментальнее — музыка. Томас танцевал с Кристиной. Томас флиртовал с Кристиной. Кристина рассказывала о себе:

— Вообще-то я изучала химию. У моих родителей была небольшая фабрика в Мюнхене, косметические товары…

— Что значит была?

— Они умерли. А фабрику разграбили. В эти дни меня здесь не было. Найти бы кого-то, кто ссудил бы мне немного денег, — она говорила серьезно, Томас находил ее очень симпатичной. — Ах, только бы немного денег. Можно будет прилично зарабатывать. Миллионам женщин требуются косметические препараты. У них нет ничего для наведения красоты…

Томас все понял. Тяжело ворочая языком, он ответил:

— Мы должны непременно… поговорить об этом, фрейлейн Кристина, — и далее: — Приходи… те завтра ко мне. Я… я… не исключено, что ваша фабрика меня заинтересует…

— О! — ее глаза вспыхнули.

Снова начала петь мадемуазель Даниэла. Томас пил и танцевал с Кристиной, танцевал и пил. Потом запел сам. А потом дошел до точки: он был пьян, страшно пьян. Любезен. Дружелюбен. Очарователен. Но пьян в стельку. Только никому это не бросалось в глаза. Потому что в доме умершей Евы перепились все. Кроме награжденного орденом крови. Маясь болями в животе, он валялся у себя в мансарде и скрипел зубами.

14

Проснувшись, Томас обнаружил, что находится в своей постели. Он услышал голос Бастиана:

— Завтрак, Пьер. Просыпайся. Уже половина двенадцатого!

Томас открыл глаза и застонал. В голове стучали отбойные молотки. Он посмотрел на Бастиана, стоявшего перед ним с подносом в руках. Выпрямился. И окаменел. Рядом с ним лежала девушка и спала глубоко и мирно. Прелестная черноволосая Кристина Тролль…

Томас закрыл глаза. Снова открыл их. Это не видение, дразнившее его воображение. Кристина продолжала лежать рядом. Она что-то пробормотала, улыбнувшись. Потянулась. Всевышний! Томас быстро прикрыл ее одеялом. С ужасом взглянул на Бастиана, стоявшего с невозмутимым видом:

— Что случилось? Как эта дама оказалась здесь?

— Слушай, не спрашивай меня! Откуда мне знать?

— Я что… эта дама и я были уже… гм… в доме, когда ты пришел?

— Именно так. Ты храпел, как целая рота.

— Боже ты мой.

— Надрался до чертиков, да?

— И еще как! Эх, эх, восемь или девять часов в отключке. Ничегошеньки не помню.

— Да уж, паршиво!

— Умолкни! Поставь куда-нибудь поднос. Смоюсь-ка я лучше, прежде чем она проснется. Может, она тоже перебрала. Ей будет неловко.

Но он не успел. В этот самый момент Кристина Тролль открыла свои красивые темные глаза и огляделась. Долго оглядывалась. Потом посмотрела на себя. Стала пунцово красной. И произнесла:

— Ах, какой ужас. Нет, в самом деле! Страшно неприятно! Прошу вас, скажите мне, кто вы?

Томас Ливен сидя отвесил поклон:

— Меня зовут Ливен. Томас Ливен.

— Ах, боже, боже. А кто… кто этот господин?

— Мой дворецкий Бастиан.

— Доброе утро, мадемуазель, — сказал Бастиан, вежливо поклонившись.

Тут молодая женщина расплакалась…

После завтрака Томас и Кристина пошли прогуляться вдоль Изара. Головная боль потихоньку отпускала.

— И вы ничего не помните? — допытывался он.

— Абсолютно ничего.

— И я тоже.

— Господин Ливен!

— При сложившихся обстоятельствах ты впредь могла бы спокойно называть меня Томасом!

— Нет, хочу остаться на вы. При сложившихся обстоятельствах, господин Ливен, для нас есть только один выход: мы расходимся и никогда больше не увидимся.

— Извините, почему?

— Господин Ливен, я порядочная девушка. Ничего подобного со мной еще никогда не случалось.

— Со мной тоже. Предлагаю компромисс. Мы никогда больше не говорим на эту тему. И снова ставим на ноги вашу косметическую фабрику.

— Ах, об этом вы помните?

— Вот именно. И сдержу свое слово. Требуемый вам капитал в вашем распоряжении.

— Господин Ливен, я не могу его принять ни при каких обстоятельствах.

15

15 августа 1946 года возобновила работу немецкая косметическая фабрика «Тролль». Сперва с ограниченным персоналом. В тяжелейших условиях. В сентябре дела стали понемногу налаживаться. Благодаря своим связям с американцами Томасу, деловому партнеру владелицы Кристины Тролль, удалось достать большое количество химикатов, необходимых для производства. В октябре 1946 года фабрика уже выпускала мыло, кремы для кожи, туалетную воду и коронный номер всей программы — «Бьюти милк» (косметическое молочко), пользовавшиеся бешеным успехом. Наняли новых рабочих.

Кристина Тролль по-прежнему обращалась к своему партнеру с холодной вежливостью «господин Ливен». Томас Ливен тоже обращался к своей партнерше с холодной вежливостью «фрейлейн Тролль». Бастиану он говорил:

— Отныне никаких сомнительных дел, слышишь? Всего можно добиться честностью и усердием. Порядочность, старина, уловил? Порядочность!

Бастиан только ухмылялся…

Унылым октябрьским вечером на виллу Томаса Ливена пришла маленькая запуганная женщина. Она бесконечно долго извинялась за то, что не предупредила о своем визите, не говоря при этом, как ее зовут и что ей нужно.

— …я так разволновалась, господин Ливен, так ужасно разволновалась, когда увидела вашу фамилию…

— Где вы ее увидели?

— В регистрационной книге земельного ведомства — там работает моя сестра. Мы с детьми по-прежнему живем в Фрайлассинге, туда нас переместили в 45-м. Нищета, теснота, крестьяне относятся к нам отвратительно, а теперь еще эта погода…

— Сударыня, — терпеливо сказал Томас, — могу я, наконец, узнать ваше имя?

— Эмма Бреннер.

— Бреннер! — Томас вздрогнул. — Вы — жена майора Бреннера?

Маленькая женщина заплакала.

— Да, господин Ливен! Жена майора Бреннера… Он так часто писал мне о вас из Парижа. Он так восхищался вами… Господин Ливен, вы знали моего мужа! Он что, был плохим человеком? Несправедливым?

— Если вы так ставите вопрос, фрау Бреннер, то это может означать только одно: ваш муж арестован, верно?

Всхлипывая, она кивнула:

— Вместе с полковником Верте. Вы ведь его тоже знаете…

— О боже, — сказал Томас. — И Верте?

— С конца войны они сидят в лагере Моосбург — и останутся там, пока не умрут от голода или холода…

— Успокойтесь, фрау Бреннер. Рассказывайте.

Рассказ маленькой женщины прерывался всхлипываниями. Положение Верте и Бреннера выглядело действительно безнадежным. Томас прекрасно знал обоих. Знал как порядочных людей, неприемлевших гестапо. Но в 1944 году адмирала Канариса сместили, и абвер перешел в подчинение к Генриху Гиммлеру. Верте и Бреннер стали вдруг людьми Гиммлера! И оставались ими, пока не пришли американцы и не арестовали их. Для американцев никакой разницы не было. Для них люди Гиммлера олицетворяли СД. А люди из СД были «угрозой безопасности» и автоматически подлежали аресту.

В лагере для интернированных Моосбург имелись досье на всех заключенных, которые подразделялись на различные категории. Время от времени эти досье путешествовали по кабинетам отделов, где пересматривались решения. Все новые и новые категории лиц выходили на волю. И только одна из них могла дожидаться освобождения до второго пришествия: категория «угроза безопасности».

— Не могли бы вы помочь мне? — всхлипывала фрау Бреннер. — Мой бедный муж… бедный господин полковник…

— Я посмотрю, что можно сделать, — задумчиво сказал Томас.

— Мистер Смит, — говорил он на следующий день агенту-анималисту американской военной контрразведки, который так стремился заполучить его в сотрудники, — я подумал над вашим предложением. Вы знаете так же хорошо, как и я, что творится в моей стране. Эта коричневая чума еще не искоренена. Она весьма живуча. Мы должны быть бдительными, чтобы не допустить ее возрождения…