Александр Гера - Набат-3

Гера А.И

Набат-3

Это издание — дань памяти

Александра Ивановича Геры

Мой прадед собачий был псиной не робкой,Позировал для сигаретной коробки:На красной коробке торчат его уши.Кем стал его правнук — послушай, послушай!

Линяют цвета и мозги,Линяют друзья и враги,Линяет понятие долга,А жизнь у собаки недолга.

Сначала я волком сгрызал бюрократов,Ночами врывался к владельцам мандатов —Какое почтенье с врагами народа?Менялись враги — и менялась порода.

Линяют цвета и мозги,Линяют друзья и враги,Меняют понятие долга,Из дога я вырос в бульдога.

Не думать, а делать меня приучали,Меня не учили, меня приручали:Шаг влево — побег, и направо ни шага!Я был дворянином, я нынче — дворняга.

Линяют друзья и враги,Меняют на мыло мозги,Кривое у жизни лекало,Я помесью вышел в шакала.

Потом, не упомню, какою стезею,Носился по кручам афганской борзою,Прошел дрессировку и спецназовской школеИ статью догнал я вьетнамского колли.

Линяют без дела мозги,Коль встал на четыре ноги.Меня превратили в каштанку,Довеском к железному танку.

От кровосмешения лишь матерея,Рвал в клочья щенят, убивал матерей я,Не помню родства, от какого я брака,Я то, что в народе зовется — собака!

Сородич, скули не скули —Шестерок скатают в нули,Загонят и шеренги из стаи,Нас в сучьих детей                 превращать                         не устали!

Вставай, подымайся, собачий народ,Намордники тесные сдерни.Иначе собачая жизнь не пройдет,Иначе грядет живодерня!

Часть пятая

В средине года сатаны

Посвящается Александру Тодчуку

Униженная и оскорбленная Россия стояла на пороге третьего тысячелетия нищенкой. От былого величия императрицы остались лохмотья горностаевой мантии, скрывавшей тело и язвах; одна рука ее была прижата к впалой груди, другая — вытянулась за подаянием; чистый лоб морщили думы о бедной своей участи…

Над ней зло насмехались соседи, свои и приемные дети нагло растаскивали последнее добро…

— На кого же ты похожа? — всплеснул руками Всевышний. — Умудриться надо хозяином сатану брать! Да распрямись ты, в конце концов!

— Помоги мне, — взмолилась она. — Ты же Бог.

— Я-то Бог, да ты служишь Мамоне. Не стыдно?

Помогают сильным, беспечных презирают.

1 — 1

Когда Бог спит, дьявол куролесит.

Длань Всевышнего одинаково щедра, но живущим на земле она кажется переменчивой, а то и скупой. Бог сначала даст, а потом помаленьку забирает — еще и так говорят, — не желая видеть своих промахов в ловчем промысле. А надо ли Всевышнему доглядывать, кто поймал щедроту из его полной длани, кто две, кто ничего не поймал? Естественный отбор происходит сам по себе, а в небесной канцелярии записывается: дадена полная пригоршня, должно хватить на всех. Любимчиков у Творца мало, они состоят на довольствии по отдельному ведомству, им отсыпается из другого фонда, и уж никак не относится к породе любимчиков вороватое племя новых российских олигархов. Эти перехватывали чужое в момент Божьего вдохновения, спешили, изоврались, напрочь забыв о человеческом обличье.

Не случайно всеобщему обозрению предстали уродливые рожи, мерзкие физиономии — скоморохи возомнили себя творцами, глупцы наставниками, юродивые — пророками. Упали нравы и ценности, средь бела дня сатана правил бал, а простые смертные все еще надеялись на длань Всевышнего, что упадет из нее.

Естественный отбор — это работа сатаны над Божьими ошибками.

Судских в любимчиках себя не числил, а обязанности судного ангела воспринимал искуплением за пожалованную другую жизнь. Когда способность его проходить сквозь стены и появляться в любом месте и в любое время иссякла, он не придал этому большого значения. Изнашивается все. Он был рад тому, что выбрался из дьявольских подземелий, что случилось все лучшим образом, а у России сеть невостребованные богатства, которым суждено поднять ее благо: Они должны принадлежать другому поколению, которое обокрало нынешнее. Ему доверено Всевышним распорядиться сокровищами здраво. Нынче пока не тот самый случай, когда можно тратить неприкосновенный запас.

Чудно как-то случилось. Едва Судских попрощался с бабулькой и хотел связаться по мобильному телефону со своими, перед ним вырос милицейский лейтенант, безусый и весь из себя решительный страж порядка, который властно протянул руку к мобильнику.

— В чем дело? — отвел его руку Судских.

— Отдайте мне эту штучку.

— Зачем? — улыбался Судских, считая лейтенантика несмышленышем.

— А затем, — внушительно напирал тот. — Вдруг вы храм собираетесь взрывать? Я давно вас приметил. Дайте свой прибор.

— Юноша, — терпеливо отвечал ему усталый мужчина в робе обычного разнорабочего, — я генерал Судских.

Лейтенантик аж подпрыгнул, лихорадочная поспешность двигала им. Он прытко включил свою мобильную радиостанцию и заверещал в микрофон возбужденно:

— Шестнадцатый! Шестнадцатый! Я — Семнадцатый! Я взял объект! Доложите Десятому, я взял объект! Я!

— Кого это ты взял? — посуровел лицом Судских. Встал, давая понять, что с мелкой сошкой разговаривать не намерен. Зеленый еще якать.

Лейтенантик выхватил из кобуры табельный пистолет и наставил на Судских.

— Стоять! Шаг в сторону — стреляю!

Судских смерил презрительным взглядом ретивого мальца, решая, как поступить с ним. Усталость последних суток, нечеловеческое желание просто выспаться переродились в раздражение. «Ну, сучонок, держись!» — пробудилась злость. Он собирался потешить собравшихся зевак, взглядом приподнять лейтенантика над землей и опустить с высоты человеческого роста. Вперился в него злыми глазами, источая решимость. И ничего: лейтенантик, сжимая пистолет обеими руками, целился в него, а люди вокруг посмеивались, не соображая, чего вдруг мент взъярился на работягу. Храм уже мало интересовал. Никуда он не денется» а бытовуха мила разнообразием зрелищности.

«Это что же, — запоздало понял Судских, — я лишился Божьей защиты? Так и пульку схлопотать можно…»

Лейтенантик отметил растерянность Судских и победно ощерился. Знай наших. Боится, значит — виноват!

Судских отдал мобильник.

В подъехавший «воронок» он забирался без особых приглашений, лишь бы не вызвать насмешек зевак. Вот тебе и чудеса Господни! Он, прочитавший тайные, желанные для многих книги, нашедший несметные сокровища, попал в зависимость от российского быдлятства. Связи со своими нет, генеральской стати нет и в Божьей защите отказано. Хорош судный ангел…

Старушка, с которой он мило беседовал только что, протиснулась поближе, и Судских сначала почувствовал ее настырный взгляд, а потом услышал осуждающие слова: Нехристь! Сразу его раскусила!

Вот и благодарность за благие дела… Святой простотой грех называть такое — это обычная русская задроченность. Вели власть таскать хворост на костер — вмиг исполнят.

«Эх, российская вандеюшка!» — хмыкнул Судских. Дверца «воронка» прочно захлопнулась.

Он до конца так и не сообразил, что именно с ним приключилось. Будто бы стремительно бежал по накатанной дорожке, и вдруг его резко остановили, не дав осмыслить, кто дерзнул на это.

Удивительно, однако привезли его не в райотдел милиции, а за Каменным мостом пересадили в нарядный «форд» и в сопровождении двух милицейских полковников с надсадно ревущей сиреной помчали прямо в Кремль.

У Спасских ворот сирена смолкла, и Судских мог слышать шуршание шип по брусчатке. Не произнеся за весь путь ни слова, полковники вежливо попросили его следовать за ними, едва «форд» качнулся на тормозах у подъезда желтого здания. Судских пожал плечами, ничему не удивляясь, и здесь же, на крыльце, его передали двум молодым людям, чья выправка, вежливость и темные штатские костюмы штучного кроя были на порядок выше милицейской вежливости и прочих атрибутов власти.

Метаморфоза обозначилась ясно: президент решил первым узнать о похождениях Судских в подземельях. Милиция расстаралась вовсю, а свои прошляпили.

Только чего вдруг такая оперативность, кто, кроме него, мог знать о находках, и на кой ляд он так срочно понадобился президенту? Вопросы будоражили, наслаиваясь на усталость и обескураженность, из-за потери его особых качеств мешали ему сосредоточиться. Еще более занозила наглая насмешка сопливого ментовского лейтенантика — самого Судских арестовал!